След из хлебных крошек

Ханна знает, кого за ней послала Марисса. Она читала файлы. Ханна знает, что она оружие, создана как оружие, но пытается стать человеком. Солдат когда-то был человеком, но его превратили в оружие. Она не жалеет его. У него была жизнь. Двадцать восемь лет дыхания, смеха и света. Это не коротко и не долго, она не мыслит такими категориями. Это законченное произведение. Это жизнь, которой хватит и на сотню лет смерти, и на две, и на вечность пустоты. Одной маленькой звезды хватает на целое темное небо. У Ханны и такого не было. Она просто хочет, чтобы ее оставили в покое. Почему же Марисса этого не поймет? Ханна злится на Мариссу. Но она не злится на Солдата. Он делает то, что заложено у него в голове. Глубже – в нервах, в костях. Ты же не будешь злиться на волка за то, что он идет по твоему следу в голодном мертвом лесу. Это его инстинкт. Его программа. Это охота, и она всеми чувствами ощущает, как Солдат пересекает ее тропы; как он следит за ней взглядом с темных крыш – и скрывается прежде, чем она отличает его силуэт; проскальзывает в тенях и вновь сливается с ними. Подбирается всё ближе и ближе, загоняя добычу. У Ханны в каменных джунглях нет ни снайперской винтовки, ни даже лука со стрелами. Ей нужно подпустить его поближе, чтобы сразиться на равных. Потому что это охота, но она не легкая жертва, даже не быстроногий олень, и она не будет убегать прочь. У нее когти и зубы и сила в крови, что бежит по венам. Это будет честная борьба за выживание. Только один уйдет. Ханна думает, что у нее есть шанс. Потому что Солдат, при всем своем совершенстве, заточен только на убийство. У него одного инстинкта не хватает – инстинкта выживания. Он – пустая оболочка. А у Ханны – патологическое умение выживать. У нее есть все навыки, для пустыни песчаной и пустыни снежной, и для любой другой. (И для бетонной.) Но одного навыка мало – нужна еще ее неуемная, дикая жажда жизни, той жизни, которой у нее никогда не было. Она вгрызется в эту жизнь и будет пить горячую кровь. Она будет кусаться и драть когтями, и раздерет Солдата на части, если понадобится. Встреча с Солдатом неизбежна, и злого в том нет. Всё по законам звериным. А потом она уйдет и будет жить. Она обещает это самой себе. Пока Марисса не убивает ее отца. Ханна бежит по рельсам в берлинском парке, бежит так быстро, как может. Но недостаточно. Солдат выходит ей навстречу из пасти волка. - Я не хочу больше никого убивать, - говорит Ханна. Солдат поднимает пистолет. – Ты не обязан меня убивать. Дай мне уйти. – Он целится. Ханна смотрит ему в глаза, будто закрепляет свои слова. Она в них верит так, что и он должен поверить, а если нет… Она поворачивается спиной и шагает по рельсам. Сердце колотится как бешеное. Она идет нетвердо. И прилаживает стрелу на резинку. Она поворачивается и выпускает стрелу в тот миг, когда он стреляет. Она успевает увидеть, как стрела вонзается ему в плечо, прежде чем падает сама. - Я не попала в сердце, - шепчет она. *** Она лежит на траве, зажимая руками рану, и смотрит блеклыми глазами на затянутое облаками, будто сероватым парусом, небо над собой. Это больно. Больнее, чем она думала. Она не слышит, как Солдат подходит, но видит, как он склоняется над ней. Его рука тянется к охотничьему ножу за голенищем сапога. - Ты меня убьешь? – спрашивает она. После всей ее подготовки она не должна бы бояться. Не должна задавать детских вопросов. Но она имеет право знать, в последний раз. - Мое задание – доставить тебя к Мариссе, - отвечает Солдат голосом, похожим на эхо в темном туннеле. Вот, значит, чего Марисса хочет на самом деле. Не убить ее. Сделать вторым Солдатом. Ханна негнущимися пальцами вытаскивает из-под толстовки фотографию и прижимает ее к черной куртке Солдата, туда, где сердце когда-то было. Она измазывает снимок кровью, на нем красный отпечаток ее руки. Солдат без единой мысли в голове забирает фотографию и смотрит на нее. И смотрит. И смотрит. У Ханны запрокидывается голова, и в последний момент перед тем, как она теряет сознание, всё черно, и она не видит даже этих чужих облаков. *** Ханна приоткрывает глаза. Огоньки перемигиваются, будто приглашая ее поиграть, густо-красный, желтый, зеленый, бирюзовый. Огонек бежит по гирлянде снова и снова. Волшебство из лампочек и крашеной фанеры. Она вернулась в пряничный домик Гензеля и Гретель. В следующий миг она боль пронзает ее бок, и Ханна выгибается. Чьи-то руки удерживают ее, а потом новый укол боли. Солдат вкалывает иголку ей в рану. - Что ты со мной делаешь? – она задыхается. - Зашиваю рану. Ты потеряла много крови. Его голос всё такой же безликий. - А потом повезешь к Мариссе? Или она уже едет сюда? Солдат смотрит на нее серыми глазами. Раньше они были просто окулярами бинокля, прицелом винтовки без признака мысли. Что может выражать оптика прибора ночного видения? Его глаза были сплошным туманом. Теперь в них вьется какой-то дым, будто пытается сформироваться и не может. Серый дым, как после пожара. Тревожный дым. - Кто это? – Солдат показывает ей фото, на котором Капитан Америка смеется рядом с Баки Барнсом. - Мертвые люди, - отвечает Ханна. - Кто это такие? – настаивает Солдат. - Мертвые люди. - Кто это? Кто это? – он будто бьется изнутри о прутья клетки, налетает на них со всей дури. Или колотит в стены, обитые войлоком? – КТО ЭТО? Но в реальности никакой решетки нет, и он вцепился обеими руками в предплечья Ханны, как в железные прутья, что не пускают его, что надо выдрать – - Прекрати! – она пытается вырваться, бьет его коленом между ног, дает ему плечом в рану, которую сама же оставила; он на секунду разжимает живую руку, и Ханна дает ему пощечину. Солдат откидывается назад, его взгляд снова меркнет, будто его выключили. Ни капли вины на лице – он снова манекен. Вернулся в пригодное для службы состояние. Ханна приподнимается. У нее на обеих руках синяки, особенно от железной хватки. У нее лицо кривится от боли. Она смотрит на Солдата, пытаясь определить, что теперь, но он так и застыл, глядя в пространство. Ей мерещится тень нежелания на его лице, тяжести на его плечах. Ханна вспоминает слово из словаря: обреченность. Вставай, убивай, и снова. Может быть, ей стоит попробовать сбежать сейчас, пока Солдат ждет приказов. Пока он не вспомнил, что приказ у него уже есть. Ее рана не зашита до конца, и из нее сочится кровь. Ханна осторожно берет иголку, повисшую на нитке, чтобы закончить. - Я сделаю, - говорит Солдат – будто вода сочится из темной скважины. Белый туман в его глазах то плотнее, то рассеяннее. Он здесь и не здесь, между заданием и криогенным сном, в котором какие сны ему снились? Он будто смотрит мечту, крутится пленка, зомбирующий телевизор с подрагивающей картинкой – что-то, чего было или не было. Он может зашить ей рану. А еще он может задушить ее, если ему померещится, что подо льдом плывет, извиваясь, темная тень. Ханна лежит и терпит, следит за ним глазами. Сердце стучит о ребра. Чувствовать страх – это нормально. Ей бы пригодился его нож, или SIG-Sauer P220ST на его левом бедре, или COP 357 Derringer на правом, или CZ Vz. 61 E Skorpion на спине. Его руки, холодная железная и та, что из плоти, но такая же неодушевленная, нечувствующая, касаются ее живота, пока он шьет. Наконец он обрезает нитку и поливает рану водкой из бутылки. Ханна выдыхает, когда он наконец убирает руки от раны. Он отходит от Ханны и возвращается в тень в углу комнаты, будто заползает в земляную нору, в исходную позицию. Режим ожидания. Или нет. Он снова держит в руках фотографию, пытается выдержать смотреть на нее, но его голова то и дело подергивается, будто срабатывает рефлекс отвернуться от слепящего света. Но он же Солдат, он может смотреть даже на солнце, пока глаза не заслезятся, и дальше. - Это Капитан Америка и Баки, - говорит Ханна. - Что это значит? - Американский герой и его верный друг. Так пишут в интернете. Супергерой и его храбрый соратник. Видимо, Солдат не может понять значение этих слов. Ханна – тоже, но у нее есть некоторые подозрения. Эти слова – как клички, прозвища, мгновенно узнаваемые фразы с закрепленным смыслом – для обложки, для заголовка. Слово “храбрый соратник” определяет роль так же однозначно, как “Несквик” означает детский завтрак в цветастой коробке. - Это ты, - говорит Ханна. – Это ты на фотографии. Он не понимает. - Там, в углу комнаты, зеркало есть. Подойди туда. Солдат поднимается, следуя указанию, и приближается к зеркалу. Смотрит исподлобья, будто выглядывает из-за ограды. Его уносит прочь от зеркала через секунду, назад, в безопасный угол. - Это не я, - говорит он. - На фотографии? - В зеркале. Ханна думает. Просчитывает путь отступления через зачарованный лес, путаные тропы, укромные пещеры, речки, где можно оборвать след. Если даже Солдат вышел из строя и ей удастся улизнуть, об этом скоро узнают. Она не уйдет далеко с такой раной. Марисса не остановится. А если она перезагрузит Солдата, он добьет Ханну. - Теперь мне тебя зашивать, - говорит Ханна голосом, похожим на колокольчики. Темная кровь на его плече растеклась по черной коже куртки, поблескивает гранатовым соком. Солдат не шевелится, и Ханна поднимается и дохрамывает до него. Больно сгибаться, больно вдыхать. Она стаскивает с Солдата куртку – он неповоротливый, большой, и ему все равно, что он истекает кровью. Она шьет по нему, впавшему в транс, а он даже не морщится, всё смотрит на фотографию, цепляется за нее, чтобы не уснуть узорным морозным сном. - Солдат, - зовет его Ханна. – Этот человек на фотографии… его зовут Стив на самом деле. Он сейчас в Америке. Он живой. - Ты знаешь, где его искать? Ханна лжет так же легко и с такой же ледяной твердостью, с которой вела стрелу за оленем. - Знаю. Солдат смотрит на нее оленьими глазами. - Я приведу тебя к нему, - говорит Ханна, спуская тетиву. И на этот раз попадает в сердце. *** У Ханны слегка кружится голова. Она украла у Мариссы ее лучшее оружие и сделала своим. Гензель и Гретель сбежали от злой ведьмы, и Ханна ведет Солдата по следу из хлебных крошек, которые сама же насыпала. Которые ведут в никуда. Ханна и Солдат – лучшие из лучших, совершенные, неповторимые; какая насмешка – в этом мире они неполноценные, как звери перед людьми, как части, так и не развившиеся в людей, уродцы в склянках, ей вести его за руку – все равно как слепой вести глухого. Может, и такая сказка есть у братьев Гримм. Страшная жестокая сказка, с темными бархатно-зелеными лесами, черно-скелетными деревьями, отрубленными пальцами и раскаленными туфлями из железа. По сказке эти туфли должны достаться Мариссе, если та прежде не отыщет своих потерянных детей. Они меняют свою одежду на то, что находят в пряничном домике, Солдат прячет железную руку в кожаную перчатку, расшитую цветами шиповника. Они уезжают из парка на старой развалюхе, оставшейся еще со времен ГДР. Машину угоняет Солдат. У Ханны этот навык отсутствует. Фотография лежит на приборной панели между ними, и, кажется, слышатся отзвуки смеха тех двоих. Ханна знает от отца все приемы шпионов и спецагентов, в том числе ложные личности, игру, перевоплощение, внушение. Ей лучше удавалось обманывать агентов, чем обычных людей. Это будто разные радиоволны. Военные она ловит, а гражданские – нет. У шпионов есть ограниченный набор символики, возможных моделей поведения, и она знает их все; у реальных людей их бесконечное количество, и Ханна теряется в этом море. Барахтается, пытаясь не утонуть, картонная маска размокает, и Ханна становится просто Ханной. Тут люди и понимают, кто она на самом деле. Фрик. Если не учитывать это, то манипулировать она, конечно, умеет. Но она никогда не думала, что будет манипулировать так, как сейчас. Они уже давно выехали за пределы Берлина и катят по проселочной дороге. Проезжают заправки, деревни – считанные домики с белыми крышами – мелькнут и нет. Но Ханне кажется, что останавливаться рано. Солдат ведет машину как автомат, если он и устал, то это не имеет значения. Солнце закатывается за горизонт, тоскливый свет разливается где-то далеко, золото утекает сквозь пальцы. Изумрудная трава синеет, деревья сливаются в черную массу. Ханна никогда не видела столько оттенков зелени. Зато она знает все оттенки снега. - В эскимосском языке есть пятьсот названий для снега, - шепчет Ханна, прижимаясь щекой к спинке сиденья и провожая глазами поле, усеянное лиловыми цветами. Фразы из энциклопедии она повторяет, как мантры. То, что всё можно сосчитать и каталогизировать, кажется гармонией. Вчерашние факты из энциклопедии и сегодня остаются верными. Это успокаивает. Солнце садится, и всё вокруг подергивается пепельной дымкой и теряет иные краски. Алые буквы неоном горят в сумерках, и Ханне они мерещатся знаком, что пора причалить. Вывеска мотеля манит, как волшебное окошко в сказке, на свет которого герой выходит из болота – к добру, к беде ли. Подарок от мистера Гримма – конверт с паспортом и деньгами – тут ей пригождается. Ханна выкладывает ворох купюр, которые кажутся ей просто разноцветными бумажками, и оживившийся администратор (сальные волосы, зачесанные так, чтобы скрыть лысину, очки в роговой оправе с толстыми стеклами) охотно провожает Ханну и Солдата в комнату наверху (даже не спрашивает, два им номера или один). Ханна не знает, как ей повезло с выбором места ночевки – ни единого вопроса о том, что маленькая беленькая девушка делает со здоровым мрачным парнем. Здесь не удивляются ничему. Ханна не знает, что они нарядились в маскарадные костюмы, бывшие реквизитом Пряничного домика – на ней синяя курточка Мальчика-с-пальчик, на Солдате черный дублет Охотника из сказки про Белоснежку. Любая одежда кажется Ханне просто одеждой, она не видит разницы. Что значат все бумажки, все наряды? В мире Ханны одежду носят, чтобы согреться, что же еще она может значить? На ужин достаются куриные крылышки. Ханна ест руками, зубами отрывает куски, а потом рукой вытирает рот. Пережаренная в дешевом масле курица кажется ей очень вкусной. В лесу она такого никогда не ела. (Солдат даже не притрагивается к еде.) Дисциплина – еда – сон, Ханна ложится на кровать и уютно сворачивается калачиком, как ни в чем ни бывало. Она умеет спать в любых условиях, и мгновенно просыпаться от малейшего шороха – тоже. (Солдат снова забирается в угол комнаты.) - Тебе надо поспать, - говорит Ханна. – Тебе придется завтра весь день вести машину. Я не умею. Хотя, может, ты меня научишь… Ложись спать, Солдат. – Она называет его по имени так легко и невесомо, будто “Солдат” – такое же имя, как “Ханна”. Или “Эрик”. Она почти засыпает, когда он отвечает. - Не могу, - говорит Солдат. - Почему? – спрашивает Ханна, приоткрывая глаза. - Я засыпаю, когда возвращаюсь с задания. Холод… - Тебя замораживали, чтобы ты уснул, - понимает Ханна. – Но это не обязательно. Ты можешь и сам. - Когда я засыпаю, я пропадаю. Сны, а потом… чернота. Я тону и выплываю. Свет и снова чернота. Всё… дробится. - Тебя обнуляли. Но больше не будут. Если ты сейчас заснешь, утром проснешься, - просто говорит Ханна. Это не надежда – это правда. – Иди ложись. Две односпальные кровати составлены вместе, Ханна на правой. Солдат подходит и механически садится на левую, потом поднимает ноги и ложится (движения дискретные, как у марионетки, которую ведет не очень опытный кукловод). Стрелять у него получается изящнее. Ханна поворачивается к нему лицом. Солдат зеркально копирует ее и тоже поворачивается лицом к ней. Ханна смотрит в его серые глаза своими бирюзовыми. Она моргает, и ее белесые ресницы подрагивают. Солдат тоже моргает. Она смотрит на него долго, не намеренно, естественно – привыкает сама, приручает его, как когда встретила зверя в лесу и медленно подходишь к нему, показывая, что ты не боишься, что и ему бояться нечего. Чем дольше смотришь, тем больше наводишь связь. Доверие не приходит – размеренно планирует и ложится на тебя, как листок. Они совсем близко друг от друга. Ханна касается пряди его волос (Солдат вздрагивает, но не отодвигается), потом проводит пальцами по его волосам. Она могла бы так гладить дикого зверя, при том не вкладывая в слово “зверь” слово “опасность”. Она касается его, чтобы узнать его лучше. Нет, он не зверь. Он человек. Другое человеческое создание, так близко. Похожий на нее. У нее в голове мелькают слова, которые она читала и слышала о себе. Тест ДНК: ненормальный. Повышенный порог страха, жалости. Увеличенная мышечная сила. Обостренное восприятие. Совершенное оружие. Она видит то же самое в глазах Солдата. Вот как это выглядит со стороны. То, каким она видит его – это то, как другие видят ее. Но если она не умеет чувствовать ни страха, ни жалости, то что это, то, что она чувствует сейчас? Когда ее глаза привыкают к темноте в глазах Солдата, Ханна понимает, что там не пустой туман, не сплошная чернота – миллиарды звездных пылинок, которых взрывом разнесло далеко-далеко, но они отчаянно пытаются собраться воедино. Солдат моргает всё медленнее и, наконец, покоряется волне. Солдат уснул. Ханна тянется к нему и по-детски чисто целует в щеку. Потом возвращается на свою подушку и устраивается поудобнее. Она закрывает глаза, и ей слышатся колокольчики Пряничного домика. Двое потерявшихся детей спят мирным сном, как умеют только дети, уставшие после блуждания в темном лесу.