***
Бакуго ослеп. Эта новость прозвучала словно гром среди ясного неба, и никак не хотела укладываться в голове Мидории. Врачи предупреждали его о том, что шанс того, что Бакуго не утратит зрение после такой травмы — очень мал, но Изуку упорно отказывался в это верить. Он уже излечил все свои травмы, но все еще не покидал их общую, как обычно, палату, днями и ночами выжидая когда блондин очнется, окинет его яростным взглядом алых глаз и, ругаясь, прогонит прочь. Но этого не произошло. Каччан словно смотрел сквозь него, недоумевая и явно требуя ответов, а Мидория не мог ничего сказать, алые глаза застелила тонкая серая пелена и от этого зрелища спирало горло, хотелось кричать, выть во весь голос и рвать волосы на голове, коря себя за то, что позволил такому произойти. Он только успел обрадоваться пробуждению взрывокиллера, как его словно окатили ведром ледяной воды, заставляя задержать дыхание в попытке удержать рвущиеся наружу эмоции. Он не осознавал своих действий до тех пор, пока сердитый голос блондина не напомнил ему о ситуации в целом, Изуку чисто инстиктивно убрал руки с чужого плеча, испуганно убегая от взгляда столь знакомых, но столь пустых алых глаз, безрезультатно пытаясь унять поступающую к горлу панику, все тело била дрожь. Он прислонился к стене, пряча лицо в коленях. Хотелось кричать во весь голос. Но он не мог, ведь крик, который Кацуки слышал перед потерей сознания, было последним что произнес Мидория. Мидория Изуку настолько испугался за жизнь товарища, что окончательно сорвал голос. Мидория Изуку больше не мог говорить. И от этого хотелось кричать только сильнее.***
О состоянии веснушчатого подростка, как и о многом другом, Бакуго узнал от Всемогущего, который вместе с Айзавой пришел навестить Кацуки и очевидно подготовить юношу к ранней отставке. Блондин лишь безразлично устремил слепой взгляд в окно, за которым слышались возгласы играющих в героев детей, уже не слушая своего учителя. Они оба допрыгались, они оба доигрались в героев. От осознания этого блондину хотелось взорвать эту чертову палату к чертям собачим, расшвыряв все что только попадется под руку. Многие считали что Каччан не плачет, и лишь несколько людей знали, что это полный бред выдуманный смазливыми фанаточками, которых Кацуки порой хотел втоптать в асфальт. Каччан плачет, он рыдает не в силах остановить льющиеся противные соленые капли, раздажающие небольшие царапины на щеке, он воет во весь голос, кричит и ругается, бьет все что попадется под руку, а затем с силой сжимает свою мать в объятьях осознавая свою беспомощность, чувствуя как собственный гнев сменяется отчаянием. А Мицуки обнимает своего сына, поглаживая по колючим на вид, растрепанным волосам и тяжело вздыхая, желая забрать всю боль своего нерадивого чада. Бакуго Кацуки был обычным подростком, которому все не давалось сразу, но знали об этом лишь немногие. Прогнав навязчивое воспоминание и сжав кулаки, Бакуго бесцеремонно перебил Тошинори, который уже вовсю рассказывал о прелестях жизни обычных граждан, приводя в пример собственную ситуацию. — Я никуда не уйду, — столь спокойный, но при том непреклонный суровый тон не был свойственен импульсивному мальчишке. В палате на несколько секунд повисла тишина. Учителя догадывались что все будет не так просто. — Я конечно, ничего не могу сказать против вашего с Мидорией желания стать пушечным мясом, но вам стоило бы подумать о чувствах тех, кому вы дороги, — голос Айзавы звучал даже более уставшим чем обычно, очевидно учителям пришлось несладко после госпитализации двух учеников, — Вам с Мидорией стоит хорошенько все обдумать, иначе следующая ваша битва станет для вас последней. Он явно был раздражен, и не желая больше спорить с геройствующими почем зря сопляками, вышел из палаты, утащив с собой и Всемогущего, что успел напоследок похлопать подростка по плечу, так, как делал всегда, давая Кацуки обо всем как следует подумать самому. Бакуго же лишь устало плюхнулся на кушетку. Ему не хотелось думать о сложившейся ситуации еще больше. Все его планы постоянно шли коту под хвост, и он тренировался на пределе своих возможностей, чтоб перебороть обстоятельства, доказать всему миру, что он сильнее… Дверь издала почти неслышимый звук, и блондин дернулся, автоматически принимая оборонную позицию. Человек, открывший дверь, явно не ожидал того, что блондин не спит, и после секундной заминки, дверь хлопнула. Однако порядком взбешенный Кацуки уже был на ногах, одним мигом догнав и прижав к стене запыхавшегося раздражающего задрота, который хоть и пытался вырваться из рук блондина, но не применял причуду, оставаясь из-за этого в невыгодном положении. — Что ты творишь, придурок?! — Бакуго был уверен что они стоят вплотную и он кричит этому идиоту прямо в лицо. Он чувствовал сбитое горячее дыхание у своего лица и нутром ощущал яростный взгляд изумрудных глаз. Ему не нужно было видеть этого задрота, чтоб чувствовать то, как тот прожигает его взглядом. Даже глаза у Деку были громкими, и Бакуго четко их слышал, он слышал все. Каждый гребанный раз. Этот неисправный дурень приходил к нему каждый день, то боясь зайти, стоял по ту сторону двери, то все же решаясь войти, молча садился на деревянный стул у кровати блондина, рассматривая его лицо. Однако, стоило Кацуки сделать одно неосторожное движение, как Мидория пулей выскакивал из палаты, очевидно надеясь что его поползновения останутся незамеченными. Идиот. Наивный неисправимый идиот. Они так и стояли, Бакуго вплотную прижал Мидорию к стене, почти соприкасались носами. Изуку ощущал горячее дыхание у своего рта, и чувствовал как яростные крики блондина практически проходят через него, оглушая. Голова отдавала пульсацией, начиная болеть, и он несильно ударился головой, когда Бакуго зажал его, а сейчас тот еще и кричал без умолку, не давая возможности хоть как-то ответить, даже если бы Мидория мог бы это сделать. Устав слушать поток неостанавливающихся обвинений и оскорблений, он прикрыл рот блондина обеими руками, грубо затыкая того, горестно вздыхая и радуясь наступившей тишине. Бакуго удивленно замер, не пытаясь оттолкнуть обнаглевшего одноклассника, продолжая буравить того слепым взглядом. Изуку захотелось сказать что-то в духе «Каччан успокойся» или «Мы справимся, не волнуйся», широко и обнадеживающе улыбаясь. Блондин мог сколько угодно кричать и проклинать его, но Мидория знал, что Кацуки это успокаивало. Однако вопреки своим желаниям, он лишь пошевелил губами, по прежнему не издав ни звука. Как еще он мог донести эти мысли до блондина? Недолго думая, Мидория запустил правую руку в жесткую на вид, но безумно мягкую, словно шерсть, блондинистую шевелюру. Невольно повторяя движения Мицуки. Удивление промелькнуло в слепых глазах напротив, но парень не отстранился, позволяя совершать подобные манипуляции. Изуку неуверенно убрал вторую руку от чужого рта, зарываясь в блондинистую макушку уже обеими руками, массируя и поглаживая. Адреналин вскочил в крови, он чувствовал себя укротителем диких животных, удивляясь тому, что его не сделали частью этой стены еще когда он посмел грубо заткнуть одноклассника. — Успокоить меня пытаешься, задрот? — хоть голос Кацуки все еще звучал грубо, но было четко слышно, что он устал, а значит криков какое-то время не будет. Постояв спокойно пару секунд, он уткнулся веснушчатому подростку куда-то в плечо, зарываясь носом в начало шеи, вдыхая запах этого идиота и позволяя мягким кудряшкам слегка щекотать лицо. Это было непривычно.Мидория удивленно стоял и продолжал перебирать светлые пряди, наблюдая редкую картину спокойного блондина. А тот лишь переместил свои руки со стены на крепкую спину парня напротив, прижимаясь сильнее, и сам толком не понимая почему позволяет этой брокколи на ножках такие вольности. Сейчас он словно нуждался в том, чтобы чувствовать эту задротскую тушу рядом, не имея возможности видеть, у него словно появилась необходимость трогать, так он был полностью уверен в чужом присутствии, и чувствовал себя спокойнее, как бы не хотелось это отрицать. — Хэй, задрот? — его голова по прежнему была на чужом плече, и горячее дыхание обжигало шею каждый раз как блондин говорил, вызывая мурашки на остывшей после бега коже. Мидория чуть склонил голову, откликаясь на старое прозвище. — Ты по-прежнему будешь продолжать геройскую деятельность? — Мидория на секунду прекратил двигать руками услышав вопрос, но почти сразу продолжил, перебирая пряди уже медленнее и явно задумавшись. Продолжит ли он геройскую деятельность? В отличии от Бакуго, утратившего способность видеть, Мидория лишился лишь способности говорить, и вполне мог бы продолжить стремиться к своей мечте, почти ничем не рискуя и даже получая преимущество перед некоторыми противниками с ментальными причудами, подобной причуде Шинсо. Однако Каччан другой, он потерял способность видеть, что ставило его работоспособность под вопросом. Мидория потратил несколько дней на изучение всех своих записей, а также перебрал кучу печатных изданий разных годов, статьи из глобальной сети и старые показы новостей, разыскивая информацию о незрячих героях. Они были, но отличались своей немногочисленностью, в основном их причуды так или иначе компенсировали их природный недостаток. Например, одной из лучших героинь прошлого столетия, была девушка с причудой управления землей и способностью ощущать все, что этой земли касалось, она фактически видела всех своих противников и окружающую местность, безошибочно попадая в них огромными валунами и отправляя в нокаут даже самых свирепых противников. Ходили даже слухи что она когда-то была участницей подпольных боев. Однако даже она была безоружна против противников имеющих способность летать, которая в то время еще была редкостью, поэтому всегда работала в паре с воздушным напарником… Бакуго чувствовал как теплый воздух дует ему в лицо, а поглаживания прекратились, он был уверен что этот придурок ушел в свой раздражающий бубнеж, усмехнулся и даже немного жалел, что не слышит этот беспрерывный поток нудятины. Нудятины которую он все равно всегда слушал и помнил до единого слова, сам не зная зачем. Хотя ему не требовалось его слышать, он знал о чем был этот бубнеж. Как знал и кое-что еще, Деку не откажется от своей мечты, а он ни за что не уступит место героя номер один этому задроту. — Деку помолчи, ты слишком шумный, — он устало прижался еще ближе. Придется что-то придумать.***
Через пару дней, Бакуго наматывал круги в своей комнате, его временно отпустили домой, пока решался вопрос о возможности возврата зрения. Однако блондин понимал что это все лишь отговорки, и выписали его лишь потому что не знают что с ним делать, и он лишь зря занимает место в больнице. Вскоре он услышал шаги в коридоре и радостный голос матери, а спустя пару минут в дверь неуверенно постучали. — Что ты так долго? — он взял зашедшего подростка за локоть, выходя во двор. В тайне ото всех, они с Мидорией пытались адаптироваться к своему крайне невыгодному положению. Хоть Бакуго и хотелось взорвать все к чертям от осознания того что он вынужден тренироваться с этим задротом, но все же он не желал показываться кому-то еще в таком жалком состоянии, а Деку может и дурак, однако этому дурню можно доверять. И в этом Кацуки не сомневался, бесило лишь то что этот задрот теперь имеет перед ним весомое преимущество. Но ничего, Бакуго привык к такому, еще когда перед ним объявился Тодороки со своей сраной двойной причудой, еще когда до этого хилый Деку овладел причудой героя номер один, еще когда он открыл в себе склонность к еще семи причудам, еще тогда он решил для себя и был готов прокричать в лицо всему сраному миру, что утрет всем носы, с помощью лишь одной причуды. И если для этого нужно перетерпеть несколько спаррингов с одним придурком, то он готов подождать… Тем более что где-то в глубине своей души Кацуки признавал что чувствует себя спокойнее когда этот идиот не шляется где попало, а стоит напротив, а еще лучше, если чувствуется физически, когда он может убедиться в сохранности этого идиота, что с самого детства словно так и рвется пойти убиться где-нибудь пока никто не видит. Это-то Бакуго и выводило из себя на протяжении почти всей его гребанной жизни, доводило до белого каления, желания прибить до полусмерти, лишить ног, чтоб не смог вляпаться в некое дерьмо, уничтожить морально, чтоб пропали силы, но огонь в изумрудных глазах словно назло с каждым разом загорался все сильнее, и это доводило и без того не самого спокойного и уравновешенного Кацуки до бешенства. И вот снова Мидория обессиленно падает после очередной подножки. Перед тем как начать самую опасную часть тренировок, связанную с причудой, Бакуго настоял на том, чтоб провести обычный спарринг, дабы оценить свои боевые возможности против беспричудных противников, а также противников боевого типа в рукопашном бою. Изуку всегда знал какой блондин потрясающий, знал что этот упертый балбес не откажется от своей мечты из-за небольшой, по его личному же мнению, травмы. Однако он все равно испугался когда зашел в палату в первый раз, и вместо обычно ярких алых глаз, увидел напротив себя не алый рубин, а затуманенный, почти серый камень, хотелось взять и очистить его от этой серой пелены, снова увидеть блеск горящих алых глаз. На мгновение видя удивительно спокойного блондина с почти серыми глазами, Мидория отшатнулся, думая что блондин уже никогда не будет прежним и больно врезаясь в дверной косяк кудрявой макушкой. Но взгляд моментально обернувшегося на шум блондина был более чем красноречив, внутри серой глубины, сияли два драгоценных камня, спаляя все дотла и сияя так ярко, как никогда раньше. Каччан не сдался. Он никогда не сдастся из-за подобной фигни. И Деку понимал это лучше чем кто-либо другой. Особенно сейчас, лежа на теплой земле и отчаянно пытаясь отдышаться, все также проигрывая в рукопашном бою. Это было до боли досадно, спустя годы тренировок он так и не смог одолеть блондина ни в одном бою без причуд, но он не мог заставить себя перестать улыбаться этому как полный придурок, которым он наверняка и являлся. — Перестань лыбиться, гребанный задрот, — если б Мидория не знал этого взрывного говнюка всю свою жизнь, то подумал бы что он смутился, совершенно не понимая каким образом друг детства умудрился понять что он улыбается, он скорее чисто рефлекторно поймал летящую в него бутылку с холодной водой, вновь глупо улыбаясь. Бакуго лишь фыркнул, продолжая пить дальше, он никогда не признается этому задроту, что знает как меняется дыхание Мидории когда он улыбается, что он сперва шумно выдыхает, а потом словно и вовсе не дышит, совершенно точно широко улыбаясь, а после начиная часто и шумно дышать, иногда немного слегка похрипывая от недостатка кислорода — смеется. И почему-то он знал это с самого начала, сам толком не понимая откуда. Бакуго захотелось сполоснуть горящее лицо.***
Хоть в рукопашной битве Бакуго был все также свиреп и страшен, а в битве с использованием причуд ему приходилось тяжко. Они с Мидорией условились что начнут с боев на земле, и даже они приносили Кацуки огромный дискомфорт, Изуку был тем противником, каждое движение которого он знал наизусть, для этого ему не требовалось его видеть, однако несмотря на это, бой становился значительно сложнее, во время полного покрытия Изуку двигался быстрее, бил сильнее, тогда как Кацуки по-прежнему не понимал куда он пускает свои взрывы, частично боясь спалить рожу этого задрота к чертям. Не то чтобы его это сильно волновало, ему все равно уже ничего не поможет, но все же не хотелось потом до конца жизни слушать нравоучения всех вокруг, да и все же, ему было бы немного, совсем чуть-чуть, жаль если не удастся потом пусть и мысленно, пересчитать пальцами эти бесящие бесконечные веснушки, в конце обязательно затрагивая четыре самые яркие из них с каждой из сторон, а потом оттянуть щеки этого кудрявого улыбающегося непонятно чему идиота, чтоб неповадно было. Кацуки не понимал сам себя, однако после каждого боя лично прощупывал противника, чтоб убедиться в том, что этот придурок не умудрился получить серьезную рану, и не промолчал об этом. «Это лишь для того, чтоб я мог продолжать тренировки и дальше, не хочу биться с раненным» — объяснял причину своего поведения блондин, раздраженно фыркая, и зачем-то отводя взгляд от раздражающе счастливого в эти моменты задрота. Их тренировки проходили чертовски медленно, и это выводило Бакуго из себя, он чувствовал что отстает от своих сверстников, тогда как привык во всем всех обходить, и это порой выражалось в неконтролируемых вспышках ярости, в разнесенной до неузнаваемости обычно аккуратной комнате, и подожежной мебели. Раздражал и этот задрот и его внезапно появившаяся привычка притягивать, приятно зарываясь в волосы и слегка массируя, перебирая пряди, бесило то, что Бакуго постепенно стихал и уже сам начинал подставляться под ласкающие движения шершавой руки, что так напоминали ему успокаивающие объятья его матери. Бесила появившаяся необходимость проверять каждую чертову кость этого задрота, и непонятная радость каждый гребанный раз когда этот идиот оказывался цел, и легонько терся головой ему о плечо, так, как вскоре понял Кацуки, он выражал свою благодарность, правда за что — ответа блондин не знал, но все равно не отталкивал от себя явно оборзевшего подростка.***
Ушло немало времени, прежде чем Бакуго наконец научился по звукам определять местонахождение противника, по движению воздуха понимал куда сейчас нанесут удар и отреагировать на него. Единственный момент когда он был открыт, это во время взрывов, которые он хоть и мог игнорировать, но все равно терял концентрацию и на секунду не мог слышать весь мир вокруг, поэтому вскоре в его костюме появились наушники заготовленные под заказ, глушащие звук его взрывов, и усиляющие все остальные. Появилось новое обмундирование и у Мидории, теперь на нем был специальный датчик у виска и провод проходящий к воротнику костюма, и заканчивающийся небольшим динамиком. Датчик реагировал на желание Мидории что либо сказать, обрабатывал эту информацию, и благодаря специально записанному под Мидорию голосом, изрекал мысли подростка. Эта штука бесила Кацуки, и стоило им оказаться наедине, как динамик летел вниз, и каждый раз Изуку молился всем богам, чтоб он остался цел, вскоре веснушчатому подростку пришлось переехать в дом Кацуки, ибо после ежедневных утомляющих тренировок идти куда-то еще у него просто не было сил. Каждый вечер его травмы все также проверялись этим сварливым блондином, который даже незрячим вглядом прожигал душу насквозь, подушечками пальцев проверяющими каждую кость, оглаживающими уверенными движениями каждый сустав, каждый вечер, он выражал свою бесконечную благодарность, благодарность за то что этот сварливый, грубый, шумный, колючий, но такой родной Каччан жив, потираясь о крепкое плечо блондина и улыбаясь щекочущим его лицо колючим на вид волосам, запаху жженой карамели, и большому пальцу чужой руки, задумчиво считающего веснушки. Но в этот раз Мидория умудрился заработать небольшое растяжение. И он закусил губу, мысленно готовясь к тому что его ожидает. Вот чужие пальцы проходятся по запястью левой руки, глаза сверкают ярким алым из-под серого тумана и на весь дом слышится громкая брань, Изуку заткнул бы уши, если б блондин не держал обе руки в крепкой хватке, от ярости теряя контроль над причудой и слегка подогревая запястья, это даже было приятно. — Деку, ты офигел?! Почему нельзя просто взять и сказать мне, если умудрился заработать травму, мать твою, ты хочешь еще и конечности потерять?! — белки глаз покраснели, а сам Кацуки кричал так громко, что Мидория уже не был так уверен в здоровье своих ушей. Он попытался выдернуть руки, потерся макушкой о чужой подбородок, пытаясь успокоить, но от этого его запястья лишь сжали еще сильнее, заставляя зашипеть от боли. Бакуго тут же ослабил хват, но по прежнему не давал выбраться, осыпая Мидорию проклятьями так, словно тот погубил весь его род. Мидория за свою короткую жизнь скрывал не одну вещь, и даже секрет Всемогущего не был его самым страшным секретом. И сейчас, в эту секунду, его это внезапно взбесило, он решился наконец рассказать Каччану абсолютно все, решился на то, к чему шел годами. Тяжело вздохнув Изуку подался вперед, прижимаясь к тому самому рту что крыл его благим матом, и одними губами произнеся прямо в чужие: «Замолкни уже, Каччан». И ошарашенный блондин и впрямь замолк, залившись краской и непроизвольно выпустив два слабых взрыва из вспотевших ладоней уже отпустивших чужие запястья. Не менее ошарашеный Мидория вмиг пришел в себя, покраснел, побелел, и если б был пьян, точно б протрезвел, он истерически махал руками, пытаясь что-то объяснить, напрочь забыв что его никто не слышит. Внезапно его нагло перебили, хватая за щеки, и грубо прижимаясь к губам, чуть сминали их, руки обвили талию Мидории, притягивая еще ближе, зарываясь в многочисленные кудряшки, и слегка оттягивая их. Изуку казалось что он в раю… Но резкая боль быстро вернула его с небес на землю, Кацуки прикусил Изуку за нижнюю губу, заставляя поднять на себя возмущенный, он в этом уверен, омут зеленых глаз, говоря прям так, не отрываясь и тяжело дыша в мягкие губы веснушчатого подростка «заткнись уже, идиот», тут же вжимаясь сильнее, вышибая весь воздух из легких. И Мидория, зарываясь в мягкие светлые волосы, стараясь как можно сильнее прижаться к телу напротив, безрезультатно пытаясь унять дрожь, думал о том, какой же он действительно идиот, что не сделал этого раньше. И им не нужно было больше слов