Золото

      Ночь представляет собой интереснейшее время суток, и многие склонны с этим согласиться. Хогвартс – одно из любопытнейших образовательных учреждений Британии, в чем многие почти уверены. Поэтому не удивительно, что многое происходит в Хогвартсе по ночам.       Например, шепчутся в разнокалиберных рамах живые портреты. Или неясные огоньки мечутся в глазницах старинных шлемов, неизвестным заклятием пришпиленных прямо над потускневшими от времени латами. Тихие шорохи тревожат полночное забвение коридоров, изредка оказываясь мягкой поступью кошачьих лап.       А еще по ночам Хогвартс наводняют тени. Колышущиеся от сквозняков и дрожащего пламени свечей и неподвижно замершие на каменных стенах, кое-где покрытых посеревшими гобеленами. Но бывают и другие тени. Такие, которые, плавно обтекая окружающие предметы, неслышно скользят в никому не известных направлениях. Они движутся почти беззвучно, и лишь изредка скрипнувшая половица способна выдать их истинную природу. Потому, что тени очень осторожны. Они никогда не повторяются в маршрутах и не приближаются к закоулкам, откуда слышатся шорохи лап. Но иногда можно заметить, что за секунду до того, как будто бы случайный порыв воздуха погасит ночную свечу, рядом с одной тенью вдруг возникает другая.       Только на этот раз все иначе. Коридоры оскалены в темноту разрушенными сводами, не горит свет – и теням неоткуда взяться. Сегодня вместо них в игру вступают звуки: осторожно и глухо соприкасаются выделанная кожа и вытертый ворс чудом сохранившегося ковра, перекликаясь с дыханием, неровным, и от этого – невыносимо громким в сонной тишине.       Внезапно ему вторит легкий шелест материи и сдавленный вздох, один, за ним другой. Наконец, робко звучит одинокий шаг – и на несколько секунд наступает беззвучие. Уже скоро, совсем скоро оно привычно потонет в сотне мелких, едва слышимых шорохов, которые сменятся инородными звуками, не оставляющими сомнений в их происхождении. А потом, темнота начнет редеть в ожидании утра – и снова ни единого шепота не раздастся до рассвета.       Но что-то сегодня идет не так, что-то неуловимо изменилось, и наваленные камни вдоль стен и дверных проемов без дверей только подтверждают это. И голос, слишком резкий и абсолютно неуместный в этом царстве теней произносит одно короткое имя – и тишина в ужасе бежит прочь от темной комнаты. Голос звучит чуть настойчивей, но его обрывает испуганно захлопнувшаяся, словно специально для этого уцелевшая дверь. Тенью меньше. Теперь только тихий стон и жалобный скрип облупившегося кресла заполняют картину этой ночи.       Однако идут часы, и с ними тает темнота, обнажая полупустую комнату, в центре которой серебрится ворох легчайшей ткани на бывшем когда-то красным ковре и одиноко стоит кресло, где спит усталый молодой мужчина.       Ему снится детство. Школьные классы, забитые друзьями и врагами, а в целом – просто полными жизнью детьми, стычки, легкие победы и такие же легкие поражения. Он видит приключения, которые многие бы назвали трагедиями, но только не он сам, и кошмары, не отпускающие его и по сей день.       И еще ему снится ночь. Пустые коридоры и узкий пыльный чулан, в котором страшно хочется чихнуть, но он знает, что – нельзя. Потому, что слишком требовательны теплые губы, спешащие вниз по его животу. Спустя медленные влажные мгновения ему покажется просто невыносимым охватившее его наслаждение, но тонкие длинные прохладные пальцы мягко накроют его рот, напоминая условия негласного договора. И ни звука не раздастся из-за плотно закрытых дверей каморки для хранения метел. Как ни звука не просочилось сквозь тьму глубокого закутка под одной из многочисленных лестниц. Или между опутанных темнотой книжных полок, или из-под плотно задернутого полога в слизеринской спальне. Да мало ли еще откуда. Сколько можно найти в Хогвартсе потайных мест? Всегда разными были комнаты и условный час, но неизменным спутником оставалась тишина.       Это было совместное молчаливое решение, придававшее ночным свиданиям оттенок романтичности, которой не было и в помине. Будто бы сон о том, что в реальности определенно относится к категории невозможного. Другая жизнь, в которой властвуют другие правила и которая заканчивается с первым звуком будильника, призванного возвестить, что снова пришло время учиться, сражаться и ненавидеть – легко и естественно. Так, как было всегда, и почти так, как будет.       Почти. Это слово отдается в памяти темнотой, теплом и солеными дорожками на щеках. А еще – немного болью и страхом. Страх и есть то, что породило это «почти» в момент, когда реальность и сон столкнулись и завертелись в центрифуге, обагряя руки несчастного сновидца кровью. О да, было страшно, когда он понял, что чуть не убил свой самый сладкий кошмар. Когда он стоял, надежно скрытый от посторонних глаз, у больничной койки и напряженно вслушивался в прерывистое дыхание другого человека, оказавшегося таким реальным, что хотелось кричать.       Тогда сновидец промолчал, сжав зубы до боли в скулах. Он клялся себе, что отныне и навсегда день останется днем, ночь – ночью, а люди – людьми. Но он еще не знал, что вскоре его сон уйдет сам по себе, чтобы никогда не вернуться, а день, когда они встретятся вновь, будет хуже любого кошмара.       Теперь же все это осталось в прошлом, и молодой мужчина открывает глаза и смотрит прямо в лицо разгорающемуся рассвету. Сны больше не имеют над ним власти, а может, он сам так и не проснулся после смертельного заклятия. Какая разница? Это его выбор, и он выходит из комнаты прочь.       Бывшая испуганная тень курит, облокотившись на каменный парапет, и щурится от медленно поднимающегося солнца. У тени красивое юношеское лицо и отрешенный взгляд, ее мысли неторопливы, а длинные пальцы рассеянно гладят старый выщербленный гранит.       Тень думает о том, сколько было этих странных встреч. Пять? Десять? Вряд ли больше. Но почему-то забылась самая первая, с которой все началось. Как это было, и почему случилось именно с ними? И самое главное, что он забыл сегодня в стенах этого не до конца восстановленного, но все так же ненавистного здания? Неужели просто секс? Так думать было удобно, привычно, а ночные вылазки представлялись всего лишь удовлетворением потребности и не больше. Но зачем-то он снова пришел этой ночью, чтобы стать тенью по одному только знаку от того, кого не хотел ни видеть, ни слышать.       Как глупо. Тот, кто больше не хочет блуждать в темноте, бросает окурок и отворачивается от настырного солнца, чтобы встретить пронзительный взгляд зеленых глаз. Он уже понял, что хотел забрать отсюда. Самое ценное сокровище, которое стоит для него дороже великих алмазов. Поэтому он даже не вздрагивает, когда раздается: «Малфой... Ты не ответил. Так я нужен тебе?».       Чтобы ответить, он проводит по щеке молодого человека напротив кончиками пальцев, очерчивает его приоткрытые губы. Спускается ниже, расстегивая по пути все пуговицы и крючки, пробуя знакомую упругую кожу легкими поцелуями. Для ответа не требуются слова. Потому, что Малфой пришел, чтобы забрать самое дорогое – то, как Гарри Поттер умеет молчать.