banana milkshake

Марк отчетливо слышит сквозь сон собственное имя и подскакивает на кровати в немом вопросе, но в комнате темно, на часах второй час ночи и до рассвета, конечно, далеко, так что Марк решает, что зов ему приснился и ложится обратно слегка раздраженный — засыпать по новой ему всегда сложно, вероятно, ещё полчаса он будет напоминать замершую куклу с открытыми глазами. Так и происходит — он лежит в тишине около двух минут, но его имя снова вырывается из чьих-то уст. Марк не встает на этот раз, без ошибки разбирая, кому принадлежит голос. — В чем дело? — тихо спрашивает он, чтобы Доён на соседней кровати не проснулся. Так уж вышло, что Марк разлёгся посередине между ним и Донхёком, причём второй всегда славился тем, что спит по возможности долго и всегда крепко — чего он проснулся сейчас, Марку не известно. Донхёк повторяет его имя снова. Минхён встает с кровати, чтобы надавать ему звездюлей и лечь обратно, потому что что он вообще устроил? Старший подхватывает с кровати телефон, включает яркий фонарь и светит младшему прямо в лицо. Но тот на самом деле спит — крепко-крепко, как и всегда, и снова повторяет марково имя, во сне переворачиваясь на другой бок — подальше от света. Марк осторожно толкает его в плечо, и так до тех пор, пока младший не замычит. — Ты звал меня во сне, — объяснил Минхён, садясь в ноги приподнявшемуся Хэчану, — снилось что-то страшное, Хёкки? Донхёк молчит пару секунд, будто осознавая, кто он и где, а потом тянет к Марку руки, ленясь раскрыть рот. Старший понимает все без слов и принимает его в свои объятия, утыкаясь носом в красную макушку — пахнет любимым марковым яблочным шампунем. Донхёк ещё сонный, немного недовольный, но не ворчит — потому что Марк разбудил, но и Марк обнимает, а от него вообще редко ласки дождешься, пока сам не попросишь и носом в нужду объятий не ткнешь (Хэчан гордый и не делает этого, конечно же только иногда, но это не считается). — Мне снилось, что ты сказал, что Йери красивее меня, а потом смеялся вместе с остальными, пока не исчез. Я искал тебя потом, но нигде не нашёл, — немного обиженно, слегка заплетающимся после трехчасового сна языком проговорил Хэчан, немного ударив старшего в грудь и почесав затылок, — ты и в жизни так думаешь, да? — Разве есть люди красивее тебя, Хёкки? — улыбается Марк, позабыв о том, что, вообще-то, пришёл сюда ругать младшего за то, что помешал спать. Донхёк выглядел таким беззащитным обиженным ребенком сейчас — Минхён всегда любил детей. И Донхёка тоже. Хэчан молчит снова и слышится лишь его спокойное дыхание, а потом: — Джено. Марк еле слышно смеется, хочет поцеловать еле различимого в темноте парня в щеку, но попадает, кажется, в висок: — Перестань сравнивать себя со всеми. Для меня ты самый красивый, малыш, — Марк перехватывает младшего поудобнее, хотя тот уже достаточно вырос, чтобы не умещаться на нем, — вообще самый-самый. Донхёк едва ли не мурлычет, потому что любит комплименты, потому что любит комплименты в частности от Минхёна и самого Минхёна тоже. Он встает со своей кровати и потягивается ото сна. — Я пить хочу, идем со мной? Марк поднимается следом, берет телефон и опять включает фонарь, чтобы без особых проблем добраться до кухни. Доён ворочается и ворчит даже во сне. На кухне, похоже, недавно кто-то был, потому что на столе лежит пустая упаковка от пряников и две кружки — с Железным Человеком и Капитаном Америкой — вероятнее всего, принадлежащие Ченле и Джисону. Пока Донхёк сетует на грязнуль-младшеньких и думает, какое насекомое подкинуть им в одежду на этот раз, Марк ищет в холодильнике напитки. — А есть банановое молоко? — спрашивает младший, остановив свой выбор на мотыльках. — Нет, кончилось, — отвечает Марк, не находя заветную баночку. — Сделай, — требует Донхёк, но смягчается перед приподнятой круглой бровью Минхёна. — Ну пожалуйста, хён. Марк думает, что нет никого красивее сонного Хэчана, поющего детскую песенку с кучей эгьё, думает, что ради Донхёка он готов делать банановое молоко хоть каждую ночь; думает, что это не влюбленность никакая уже, а любовь и самая настоящая. Когда довольный Донхёк допивает приготовленный хёном напиток, Марк щелкает его по носу и рассказывает, о чем думал только что. И теперь уверен, что смущенный Донхёк, оставляющий на его носу эскимосный поцелуй — его персональная, лучшая в мире привилегия.