YOI!AU

В конечном итоге, находясь в зале ожидания Международного Лондонского аэропорта Хитроу, того самого, с обитыми ужасающего красного оттенка сиденьями, спинки которых, несмотря на этот факт, остаются до жути жесткими, Дэн начинает понимать, что того зайца с нелепо торчащими розовыми ушами из очередного сувенирного магазина, коих тут десятки, если не сотни, стоило-таки купить. Хотя бы для того, чтобы пялиться на его перекошенную морду оставшиеся до отлета два с половиной часа или поделиться с плюшевым недоразумением последними новостями Тамблера и Инстаграма. Ленты социальных сетей просто кишат новостями об осенних новинках аниме, сопутствующего им стаффа, вроде манги и фигурок, очередных серьезных и не очень разборках звезд спорта, а также о едва ли не любимой теме фигуриста — личной жизни соперников. Сколько парочек он успел украдкой подметить еще два года назад, в тренировочном лагере, и не сосчитать, но то, что большинство из них в итоге действительно оказались вместе, тешило самолюбие Дэна не хуже серебряной медали на Кубке Великобритании. Он, конечно, мог и лучше, гораздо, что и сам прекрасно осознавал, но почему это нельзя радоваться тому, что имеешь? Имеет моральное право, в конце-то концов. К сожалению, ни второе, ни даже первое место не избавляют тебя от убивающей всякое желание куда-то лететь скуки. Если еще утром парень был воодушевлен предстоящим путешествием и с нетерпением ожидал заветного часа, то уже к обеду, после почти трех утомляющих часов в очереди к стойке регистрации готов был весь следующий сезон с потрохами отдать соперникам. Дэн может быть так и сделал бы, если бы не его тренер Софи (или же Соня, как Дэн предпочитает называть девушку на забавный славянский манер, вечно получая за такое своеволие), пристально следящая за подопечным, строго сверкая глазами и не самым вежливым образом наступающая на ноги после каждой маломальской попытки слиться. Аргументы, что ему еще на этих самых ногах выигрывать, не помогали — Соня искренне уверена в собственной методике дрессировки… то есть воспитания, спешно поправляется девушка, втолковывая непутевому ученику нормы поведения в обществе и то и дело шепча на ухо что-то вроде «Вон, взгляни на того молодого человека, вот это настоящий джентльмен, не то что некоторые!» Джентльменство неизвестного бедняги, как выяснилось, характеризовалось тасканием огромной кучи всевозможных чемоданов, сумок и пакетов пожилой женщины, Дэну отчего-то отдаленно напоминавшую Соню. Может, как раз тем, что тренер тоже чуть ли не все вещи из квартиры выгребла, собираясь в поездку, и всю дорогу до аэропорта уничтожающе косилась на ничего не подозревающего Холмса. Он, оказывается, должен был мужественно предложить свою помощь, но, увы, был для этого слишком бестактным и непонимающим чурбаном. Отвязаться от тренера — непросто, однако только так Дэн мог беспоследственно вернуться к любимому смартфону, с видом знатока изучая досуг соперников и товарищей. Вот у итальянцев, очевидно, случился форс-мажор прямо на борту самолета, судя по ужасной неразберихе в фан-сообществе. А американец, летевший с футбольным клубом Испании, заявил, что уходит из фигурного катания, отдав предпочтение «чему-то более захватывающему, чем эти жалкие танцульки». На его фоне совсем уж жалко смотрелось признание канадского спортсмена в употреблении травки и нетрадиционной ориентации (как это связано Дэн, правда, не понял). На этом самые скандальные события дня заканчиваются, уступая место повседневной действительности, и все, что остаётся Дэну, это снова пожалеть об утрате уродливого зайца и травме золотого медалиста, на месте которого он оказался волей случая. Когда приходит время посадки в самолёт, Холмс без всякого восторга узнает, что на улице хлещет тот ещё ливень — а, значит, и силой выбитое место у иллюминатора (или как там называются эти мелкие окошечки пять на пять сантиметров?) временно теряет значительную часть своего веса. По крайней мере, до пересечения границ Англии. Неприятность для Лондона не то чтобы неожиданная, скорее, наоборот, но внутри все равно как-то тоскливо и мрачно. Победное настроение, в общем. Как и всегда полная сил и бодрости Соня даёт ему подзатыльник, приказывает не киснуть и о чем-то рьяно спорит с молоденькой стюардессой, испуганной неожиданным требованием тренера предоставить полный пакет медицинских прививок всего экипажа. Оправдания, что такого у них не предусмотрено и вообще подобные специфичные дела решаются до посадки, эффекта не приносят, и Соня с хладнокровным лицом маньяка-профессионала отправляется разбираться уже к пилоту, расталкивая запаниковавших работниц. Дэн следит за девушкой взглядом, вздыхает и втыкает в уши наушники, вновь проматывая собственную программу для выступлений на плеере. И какого, спрашивается, черта, ему в голову пришло стать учеником бывшего юриста? *** Кира ослепительно улыбается в камеру всеми тридцатью двумя, подмигивает симпатичному журналисту и приветственно машет тому рукой. Эл с лицом мученика поспешно натягивает солнечные очки поверх обычных, повелительным жестом хватая сестру за плечо, после чего, криво усмехаясь журналистам, тянет младшую к выходу. Толпа перед ними ужасная — Эл и подумать не мог, что в такое время года во Франции будет столько туристов. Впрочем, по акценту — вернее, его отсутствию, безошибочно угадывались и местные, но было их чуть ли не в два раза меньше. Дефицит провожающих и встречающих у них тут, не иначе. Элу Яниксету без малого двадцать один год, а на его полке почета около дюжины различных наград, и не только за успехи в фигурном катании. Его сестре Кире шестнадцать, а ее фотографии красуются на второй полосе большинства журналов: начиная относительно популярным Cosmopolitan и заканчивая совершенно неожиданным для этого списка Science Illustrated. Эл вдыхает спертый воздух Парижа и сплевывает прямо на бордюр и позволяет ветру швырнуть песок в глаза, и все это с одной-единственной целью — взять золотую-черт-бы-ее-побрал медаль на кубке Франции, чего бы ему это не стоило. Не то чтобы у него было много конкурентов в родной Финляндии, однако, раз уж тренер полагает, что он готов… Мотивы Киры неясны Элу до самого вылета, но уже в самолете она начинает болтать без остановки, выдавая себя с потрохами. Родители давно не занимаются детьми, еще в шестнадцать оформив Элу почти полноправное опекунство над сестрой, так что он практически не удивлен, когда та просит подписать кое-какие бумаги, в скором времени гарантирующие ей стопроцентный контракт. С кем — ему в целом все равно, лишь бы не в Турцию в рабство. Хотя и такой вариант неплох, если автоматически избавляет от обязанности оберегать эту лисицу. Эл не самый плохой брат, и все же заводить собственных детей он зарекается года два назад. Их заселяют в ту еще дыру. Центр Парижа приводит радостно хохочущую Киру в восторг, а вот братца заставляет выбить номер без вида на площадь. Ему не нравится Франция с ее атмосферой псевдо-загадочности, романтики и легкомысленности — всего того, что вселяет в него стойкое отвращение. В воздухе здесь отчетливо витает недосказанность, люди насквозь пропитана лицемерием под маской мнимой вежливости, а боготворение чувств заставляет голову предательски кружиться. И закатные краски, освещающие город, — одна большая ложь. Фальшивка. Набережные красивые, но такие же бездушные, как весь город в целом. Ветер не освежает, напротив, лишь нагоняет сухость в воздух. Эл мимолетом думает о том, что Кейт бы понравилось — вид для обыденного зрителя и правда прекрасен. Она-то уж точно не ныла бы, а притащила штук двадцать всяких баночек с красками. «Передай мне синий, пожалуйста. Нет, придурок, синий — вон тот, а этот — морская волна.» Даже мысли тут вялые, крайне медленные, едва шевелящиеся, будто не имеют желания совершать хоть какую-то работу. Сознание мягко отмахивается, мол, чего загружаешься, и что-то подсказывает Элу, что к концу недели он окончательно сойдет с ума. Вибрация телефона в кармане отрезвляет. Эл вздрагивает, неловким движением достает мобильник, едва не роняя его в воду (было бы обидно так оплошать в первый же день) и вбивает простейший пароль, придуманный лет в одиннадцать. Темное слово «победа» на ярком экране режет уставшие от очков глаза, и парень на секунду зажмуривается, не глядя тыкнув на значок сообщения, призывно мигающий красным. Послание короткое и односложное: Приземляемся. Но Эл понимает, о чем речь, и так. Беглый взгляд на время подтверждает неприятную догадку: чтобы успеть вовремя, выехать стоило этак полчаса назад. Но ничего, драгоценные минуты в запасе еще есть. Наверное. Стоит надеяться, что во Франции все нормально с доступом к Такси. *** С Такси все-таки все очень плохо, потому что в итоге Эл все равно опаздывает на добрых пятнадцать минут, и это — не считая, те десять, во время которых он рыскает в поисках зала ожидания. Охранники у входа подозрительно долго на него пялятся, наверное, стоило хотя бы переодеться в отеле, а не нестись стремглав в костюме финской разведки, но неважно. Ян практически вылавливает его из кучи народа, просто хватает за шкирку и подтаскивает к себе, после чего происходит типично мужской обряд обмена приветствиями, включающий в себя рукопожатие (ладонь у Эла липкая от волнения, так что он поскорее отдергивает ее назад), многозначительные переглядывания и вполне себе светские вопросы о самочувствии. Первым не выдерживает Ян, без лишних церемоний пытаясь повиснуть на шее друга, но, к счастью, вовремя соображает, что разница в росте у них — двадцать сантиметров, и, увы, не в пользу Эла. Тот, в обычное время не слишком-то стойко переносящий вмешательство в личное пространство, мужественно терпит своеобразную пытку, сдавленно мыча что-то между «я тоже рад» и «убью нахрен». Ян тихонько смеется, соизволяя убрать все свои сто семьдесят с чем-то сантиметра чуть дальше, чем вплотную. За прошедшие полгода он неплохо вымахал, и теперь Эл, не зная наверняка, не смог бы сказать, кому из них двоих скоро стукнет семнадцать, а кому уже год как идет третий десяток. Познакомились они не так давно, и пяти лет не прошло, да и виделись в лучшем случае раз в пару месяцев, однако как-то сразу принялись выискивать друг в друге отличия, тщательно, пристально всматриваясь в черты лица, телосложение, походку. Впрочем, не нужно быть гением, чтобы подметить: Ян прилично прибавил еще и в плечах, а у Эла от ночной писанины зрение село настолько, что толщину очковых линз скрывать становится решительно невозможно. — Ты все так же превращаешься в титана, а? — А ты все так же фанатеешь по золотому? Эл недоуменно хмурится, а затем почти что без перехода понимающе ухмыляется, касаясь оправы очков. Эти выбирала мать — на удачу, и хотя смотрелись они просто ужасно, в этом была определенная доля символизма. *** Как завязалась их странная недо-дружба, состоящая из редких звонков, бурных встреч и взаимных подколов, Ян и сам не может понять. Они оба всегда были из тех, кто держится в стороне, — осознанно или случайно, не имеет значения. Вот только если Ян был бы не прочь действительно подружиться с кем-то, пусть ему и мешали куча мелких острых «но», то Эл в общении не нуждается совсем. Другие люди для него чужды и неинтересны, ему просто наплевать на них. Это абсолютно точно не какая-нибудь апатия, Ян проверял, но это — целиком и полностью его дело, будь оно безразличием или старой травмой. Анастас раздраженно просит его не витать в облаках, когда Ян на полном ходу едва не влетает в дверь их номера. Ничего особенного, вполне себе европейский стандарт. Интерьер не пестрит разнообразием цветовой гаммы, выполнен в спокойных персиковых тонах и Яна достаточно устраивает. На местный каток, впервые попробовать здешний лед, они не успевают — заезжают уже после закрытия. Анастас сдержанно замечает, что болтовня с иностранцами, соперниками и соперниками-иностранцами до добра не доводит, однако Ян-то знает, что тренер, напротив, рад его какой-никакой, а социализации. И так его упрекают в чрезмерном домоседстве, игнорируя тот факт, что он проводит на катке часа четыре в день, не меньше. Конечно, какие-то постоянные связи у него есть, но иногда и на них совершенно не хватает времени. Существуют явные минусы в их поле деятельности, которые просто невозможно игнорировать, даже когда они отчасти прикрыты плюсами. Чувствуя настойчивое урчание в желулкн, Ян в рекордные сроки принимает холодный душ, поколебавшись, выцапывает-таки из нескольких аккуратно сложенных футболок ту самую не-пафос-не-небрежность и вместе с Анастасом, настойчиво объясняющим ему нормы французского этикета (серьезно, кто вообще обращает на это внимание в шестнадцать лет?) спускается на первый этаж на лифте, производящем сходственные с номером впечатления. Вряд ли, правда, тот же стандарт включает в себя пару строчек из Шекспира, выведенных черным маркером на поверхности небольшого зеркала, но Ян на девяносто девять и девять процентов уверен, чьих это рук дело. Немногие из числа его друзей, интересующиеся литературой, сейчас здесь. Холл, отделяющий спортсменов от заветной столовой, выглядит не в пример роскошнее. В глаза бьют яркие огни, сочетание блестящего с прозрачным, пожалуй, слишком вызывающее, а стойка регистрации выполнена в виде своеобразной виноградной лозы. Почему именно лоза понять трудно, пока прямо над столовой не приметишь серебряную табличку «Лучшие вина Парижа — только у нас!» Что ж, теперь неудивительно, отчего некоторые любители Шекспира выбирают этот отель. Обещанная столовая также больше напоминает полноценный ресторан, и Ян в своих спортивках чувствует себя по меньшей мере неуютно. А вот Анастас, кажется, ощущает себя в своей тарелке — у него чуть ли не глаза загораются при виде нескольких знакомых лиц из мира спорта, после чего тренер каким-то мистическим образом растворяется в толпе, оставляя Яна совсем одного на произвол судьбы. Вскоре он натыкается на до глубины души возмущенного Дэна Холмса, с которым познакомился еще в совсем юном возрасте. Дэну двадцать четыре, но он так неуловимо напоминает Яну взбудораженного и крайне эмоционального подростка, что порой сложно понять, серьезно он или просто играет на публику. Прямо сейчас Дэн что-то вопит на ухо несчастному официанту. Что-то, что звучало как «чувак, я знаю, каков на вкус настоящий рамен, тебе меня не обдурить». Воистину, некоторые вещи никогда не меняются, как, например, искренняя любовь Дэна к хорошей лапше, безалкогольным напиткам и бессмысленным беседам «за жизнь». Яна замечают почти сразу, без лишних слов машут рукой, после чего изливают на него ушат страданий и несправедливости этого жесткого существования, подкрепляя вышесказанное фактами. Ближайшие полчаса он терпеливо выслушивает что-то непонятное о зайцах, транссексуалах, сезоне дождей и черничном кофе со сливками лишь для того, чтобы затем с головой погрузиться в масштабное исследование Холмса «Заинтересованность населения Великобритании в Хэллоуине после пятнадцати», в котором предлагает поучаствовать и приятелю. В середине сего замечательного разговора Ян не в тему вспоминает, что Эл когда-то давно ужасно фанател по Холмсу. В их кругах это увлечение, разумеется не афишируется, но уж Ян-то в курсе, сколько выступлений просмотрено его финским товарищем и сколько свободных программ он проматывал в голове, рассуждая, как бы на них отреагировал Дэн. Подростковое обожание отошло на задний план приличное время назад, и все же вероятность того, что именно Холмс в свое время может стать единственным соперником Эла, которого тот будет хоть немного уважать, наталкивает на мысль обязательно познакомить этих двоих. Тем более, что еще два дня в вечной компании англичанина Ян просто не выдержит.