Больше нет.

      Это день они когда не забудут. Это воскресение они никогда не забудут. Не смогут. Да и разве забудешь такое? Тревога закралась в душу черной лентой, ещё когда позовчера Жаровы вошли в их кабинет с просьбой забрать Ренатика к себе на несколько дней — их внепланово отправили в командировку, а Владимир Павлович умер год назад. Надо заметить, что Колосовы уже около полугода живут в Златоглавой. И, казалось бы, для них это обычная просьба, потому что нередко и сами Колосовы просили Жаровых позаботиться о Юльке, но все равно что-то гложило Ваську весь день. Даже когда Ренат переступил порог их квартиры и с радостным криком «Вася!» обнял женщину, тревога не покидала душу. Лена ещё раз крепко обняла сына, наказав тому быть молодцом, обменялась несколькими фразами с Василисой и ушла.        День подходил к своему завершению, Ренат с Юлей после ужина ушли ещё немного поиграть в своей комнате, прихватив с собой Тёму, которого Ренат определил «главным нянем». Пробурчав нечто вроде: «Макс удобно устроился!» Колосов покорно пошел в детскую. Василиса собиралась уже присоединиться к своим домочадцам, когда в кармане завибрировал мобильник. От услышанного она похолодела. — Василис, Жаровы погибли. Вместе. Автокатастрофа. Лоб в лоб с фурой, без шансов. — Как…- лейтенант осела на пол прямо там, где стояла, а стояла она, надо заметить, аккурат посреди кухни. — Не знаю. Вы уж там Ренатику как-нибудь сами скажите. До завтра, — скупо попрощался Николай Николаевич. Полученная информация отказывалась укладываться в голове. «Жаровы погибли. Вместе.» — раздавалось эхом в голове. Это ведь неправильно, так быть не должно. Как же они Ренату-то это скажут? Как объяснить шестилетнему ребенку, что он теперь сирота? В одну ночь… — Вась, — ну кухню вошел Тёма, дабы узнать, нужна ли какая-нибудь помощь супруге, детей-то он усадил мультик смотреть, но увидев свою благоверную сидящей на полу посреди кухни, перепугался. — Вась, что случилось? Василис! Ты вообще слышишь меня?! — мужчина пытался привести жену в чувства, но она только плотнее прижалась к нему, начав всхлипывать и бормотать что-то невнятное. Осмотревшись, Тёма взял с подоконника пульверизатор с водой для опрыскивания цветов и несколько раз прыснул на Василису. — Тёма, — сумела выдавить лейтенант, а дальнейшее бормотание опять было неразборчивым. Колосов, холодея при мысли о том, что могло довести до такого состояния его жену, поднял её на руки и отнес в их комнату, плотно закрыв дверь. Неполезно детям такое видеть.       Спустя минут десять он услышал всего лишь четыре слова: «Ленка с Максом погибли…» и сам онемел. Потому что Лены с Максимом больше нет. Ленки, которая сорвалась к нему, почти не ходящему, в Иркутск, бросив всех и вся. Ленки, которая была рядом с ним, когда он, считай, заново всему учился. Ленки, которая ревновала его ко всем этим Олечкам, Машенькам, Верочкам, но всё равно всегда была рядом. Ленки, которая мать и любящая жена, больше нет и никогда не будет. Макс. Макс, которому он жизнью обязан, который не побоялся, пошел за Мухтаром и впоследствии помог псу почувствовать, что жизнь не кончена, что у него есть, ради кого и ради чего жить. Макс, который был рядом с Леной и Толиком, когда он сам находился на грани, с которым они любили пойти в бар и посмотреть футбол за кружкой пива. И его тоже больше нет. И его тоже больше никогда не будет. От всех этих мыслей Тёму отвлекла жена, неуверенно поднявшаяся на ноги и взявшая в руки их совместную с Жаровыми фотографию. — Мы с Ленкой хотели, когда они вернуться, детей в зоопарк сводить и Сашку с Леркой и Петей позвать. А теперь позовем не в зоопарк, а на похороны. А Ренат… Тём, что мы ему-то скажем?! Это ведь неправильно, понимаешь, неправильно…- говорила Василиса, сквозь душившие её слезы, которые она и не пыталась вытирать. — Правду скажем, Вась, правду, — как-то слишком жестко припечатал мужчина, вставший позади супруги и приобнявший её за плечи. — А может… Мы же справимся с двумя, правда, мы ведь не можем в детдом? У него же ближе нас никого… Я не смогу просто, Артём… Ленка с Максом… это все, что мы можем для них сделать… — Конечно, родная, справимся, — опер крепче прижимает к себе Василису, пытаясь проглотить удушливый комок в горле, который мешает ему четко говорить. — Ни о каком детдоме даже думать не смей. Это не обсуждается, ты поняла меня? — кое-как справившись с собоственными эмоциями, твердо произносит Артем. — А сейчас надо успокоиться и пойти уложить детей спать. Все разговоры завтра. — Да, ты прав. Иди к ним, я сейчас подойду, — говорит Василиса и выходит из комнаты по направлению к ванной.       Тёма, кое-как собравшись с силами и натянув на лицо улыбку, идет в детскую, даже не представляя, как будет смотреть в доверчивые глаза сына Максима и Лены. В глаза ребенка, который разом потерял и папу, и маму. Зайдя к ребятам, он остановился прямо на пороге. Ренат с Юлей уснули прямо на ковре за просмотром любимого мультфильма «Король Лев». Выдохнув, он аккуратно выключает телевизор и переносит ребят на кровать, с трудом сдержав стон, когда Ренат во сне как-то слишком крепко прижимается к нему и едва слышно шепчет: «Папа.» Бережно уложив детей в кровать, мужчина ещё долго сидит на краю постели и просто смотрит на спящих детей. На такое безмятежное и даже спокойное лицо мальчика, который даже не подозревает о том, что проснется круглой сиротой. На такое же спокойное лицо дочери, которая тоже не подозревает, что уже совсем скоро узнает, что такое смерть. Ведь она искренне считала Максима с Ленкой дядей и тётей. Нет, неправильно. Не считала — считает. В настоящем времени. Зашедшая Василиса убирает оставшиеся разбросанные игрушки, плотнее задергивает шторы и становится рядом с мужем, смотря на детей, так безмятежно спящих.

***

А через три дня, пятнадцатого ноября, на Преображенском кладбище было очень страшно. Было неправильно. Была смерть. Для полицейских это было обыденностью, но не сейчас. В рабочие дни смерть была противником страшным, но привычным. Но не сегодня. Замершая у двух одинаковых гробов рота почетного караула, приспущенные флаги, все, как один, в черном, безмолвно плакавшие девчонки. Прижимающаяся к Саше Лера, которая одной рукой обнимает за плечи сына. Юный Гордеев тоже плачет, утыкаясь в маму. Ренат, сидящий на руках у Тёмы и то и дело глотавший слезы, произносящий одни и те же слова: « Мама, папа…нет». Юлька, пытающаяся хоть как-то поддержать друга, то и дело спрашивает у Василисы сквозь всхлипы: «Мам, они что, больше не вернуться, да?». Жанка, которая смотрит на улыбающихся с фотографий друзей и зажимает рот рукой, чтобы не позволить крику отчаяния, душившему её, вырваться наружу. Мужчины, прижимающие к себе своих жен и сами изредка вытирающие слезы. Это всё было пятнадцотого ноября две тысячи шестнадцатого года. Тогда же была фраза Ренатика, обращенная как-то ко всем сразу: «Я тоже буду, как папа. Потому что дети не должны терять родителей. Потому что это неправильно.»