Юнги пахнет кофе

And if ever you need someone Well, not that you need helping But if ever you want someone Know that I am willing Oh and I don’t want to change you «I Don’t Want to Change You» Damien Rice

      Юнги пахнет кофе. Он — маленький, хмурый альфа, вечно наряженный в чёрное, на лице у него — вся мировая усталость, и кажется, капелька осуждения, предназначенная именно вам, смотрящим на него в эту самую минуту.       Юнги не любит людей, суету и шумные компании, пусть даже и появляется изредка на университетских вечеринках, возникая хмурым поплавком скуки в волнах моря веселья.       Юнги с гордостью считает себя аутсайдером, хотя на самом деле он им не является. Многие в университете уважают Юнги и его музыку, он уже почти что звезда. Широко известен в узких кругах, пока еще непризнанный гений на пороге признания.       У Юнги — безупречная компания друзей: небольшая, но тесная, не разорвать, у него в зачётной книжке — полная гармония из ступенек к диплому, что уже не за горами.       Юнги насрать на популярность, на университетскую жизнь и на всё остальное, кроме музыки. Но, кажется, именно поэтому вокруг него всегда вьётся парочка смазливых омег, мечтающих в один прекрасный день гордо продефилировать по коридорам университета с заветной меткой на шее, прикрытой по традиции кокетливым чокером, неся на себе кофейный аромат, смешанный со своим. Юнги на них, впрочем, не реагирует никак, и уже не первый год ходят слухи о том, что Юнги — один из этих, половинка истинной пары, о которых понаписано столько слезливых омежьих романов с кричаще-яркими обложками.       У Юнги нет проблем.       У Юнги есть проблема.       Юнги нравится бета. Ему нравятся стройные ноги Хосока, слишком ровные и гладкие для альфы, ему нравится поджарость тела, слишком развитого и мускулистого для омеги. Ему нравится ряд ровных белых зубов, постоянно обнажаемый в улыбке, и часто эта улыбка предназначена ему, Юнги. У Юнги от этих улыбок скребётся кто-то маленький, когтистый где-то под рёбрами, мяукает противно и просится на волю. У Юнги от дурацких шуток Хосока насупленное лицо расплывается в улыбке, кошачьей, зубастой и трогательной одновременно.       — Это Юнги так смеётся? — спрашивает за спиной кто-то в неверии.       — С Хосоком опять дурят на пару… — утомлённо отвечает кто-то, и кажется, это Намджун.       Эти двое знают друг друга уже столько лет, что устали пересчитывать. Они знакомы со школьных времен, когда не было ещё ни Намджуна, ни Чимина, ни Тэхёна, а были только Юнги и Хосок, и последний таскался хвостиком за хмурым старшим, заглядывая тому в глаза, прятался поздно вечером в студии, следя жадно за Юнги и его руками, жмущими на кнопки микшера, дивясь тому, с какой лёгкостью Юнги пишет эту свою музыку.       Всё это давно позади, пережито и полузабыто со временем, поблёкло и стало двухмерным, как пожелтевшие полароидные фотографии, на которых они вместе: Хосок и Юнги, Юнги и Хосок.       Хосок вышагивает легко, смеётся радостно, обнажая ряд ровных белых зубов, у него в телефоне — целый роман из имён, сообщений, фотографий и закладок в браузере. У Хосока — вечеринки, друзья, у него университетская жизнь и новые впечатления. У Юнги — музыка, выступления в клубах по выходным, и кажется, уже Чимин. А у Хосока, кажется, уже Тэхён. Кажется это уже даже Юнги, который так и спрашивает Хосока внезапно, в тот момент, когда они сидят в библиотеке, каждый раз оказываясь за одним столиком.       Хосок пожимает плечами, и отвечает, что он пока ни в чём не уверен. Хосок не врёт: это же Тэхён, как можно быть вообще в чём-то уверенным?       У Хосока с Тэхёном — пара поцелуев в ночном клубе, по пальцам пересчитать — неприличных фоток, отправленных друг другу в момент слабости, и один недосекс в квартире Тэхёна. Они тогда на минутку запнулись в непростом решении: кому быть сверху, и Хосока, конечно же, сразу заклинило. Многообещающее, запретное вдруг превратилось в неловкий фарс, сдулось, подёрнулось дрожью неловкости и «мне вообще-то пора, у меня завтра зачёт».       — Ты… с Тэхёном? — спрашивает Юнги и хмурится: кажется, ему не нравится Тэхён.       — Я с тобой! — высовывает язык Хосок и хихикает, складывая из пальцев сердечко.       — А можно? — хмуро спрашивает Юнги, не смотря на Хосока, ковыряясь в сумке, как будто там лежит что-то жизненно необходимое, а не пачка сигарет и мятая упаковка жвачки.       — Если бы я был омегой, я бы в тебя влюбился, хён! — приложив руку к сердцу, от всей души отвечает Хосок, и Юнги уже кажется, нашёл это своё жизненно необходимое: это всё-таки пачка сигарет и «нахуй отсюда, покурить».       Тэхён — бета, и Хосок — бета, а Юнги — альфа, и поэтому Чимин и Юнги, Хосок и Тэхён, а не всякая ерунда, вроде… Потому что Чимин пахнет молоком. Потому что кофе с молоком — идеальное сочетание, и это не Хосок так придумал, и не Юнги, это люди так считают. Альфы, беты, омеги — все так считают: альфа и омега — это семья, это любовь, страсть и предназначение, это продолжение рода. Не бета, глупая, стерильная бета без запаха, длинноногая и жилистая, с узкими бёдрами и ростом с альфу, а мягкий, нежный молочный Чимин, так легко краснеющий в присутствии Юнги, с нежными короткими пальчиками, так трогательно тянущимися к запястью старшего — какой красивый браслетик, можно ведь примерить? Все в умилении, Юнги в умилении, Хосок в умилении. Хосок от умиления улыбается так широко, что остановиться уже не может, он визжит, несёт какой-то ласковый бред и тискает Чимина, пока тот не начинает вырываться.       — А ты знал, что кофе с молоком — идеальное сочетание? Это я не про тебя и Чимина, конечно, это я так, но мы-то знаем, да, хён? — ёрничает Хосок по пути к автобусной остановке.       — Я люблю без примесей. Чёрный. Честный чёрный кофе безо всякой ерунды, — сурово отвечает Юнги, закуривая на ходу, но через пару метров хмыкает:       — А вот если вдруг какой альфа попадётся с запахом сигарет, то мне придется с этим уёбком дружить, без вариантов.       Хосок смеётся на всю улицу, расцветая в душе надеждой со вкусом отчаяния, и долго потом цепляется мыслями за эти слова, отбрасывая от себя пугливо, чтобы снова вцепиться и мусолить, переживать, проигрывать пластинку памяти с хриплым голосом Юнги: «Чёрный, без примесей. Чёрный, чёрный…»       Хосок когда-то в начальной школе мечтал стать альфой, и чтобы обязательно пахнуть апельсином, чтобы рядом было маленькое, изящное тело, на которое так приятно закинуть руку, прижимая к себе за талию, с нежной шеей, в изгиб которой можно уткнуться носом и вдыхать аромат, пробирающий до глубины души.       Юнги пахнет кофе. Хосок чувствует запах Юнги в каждой чашке крепкого эспрессо, в каждом стакане американо, в молочном макиато, которое, как истинный мазохист, специально покупает по утрам самых хреновых понедельников. Хосок чувствует запах Юнги в спортзале во время игры в баскетбол, в библиотеке, склоняя голову устало на рукав чёрного свитера, в ночном такси по пути домой с вечеринок, когда перепивший Юнги начинает пахнуть кофейно-алкогольной мешаниной, словно по пьяни нацеловался с молодым альфой Чонгуком, одуренно пахнущим коньяком. Но шутка, не смешная, правда, в том, что Хосок никогда не сможет по-настоящему почувствовать запах Юнги. Не так, как чувствуют его омеги. Все эти оттенки, проникающие под кожу, застревающие там, шлейф, послевкусие… Всё это недоступно бетам, у них нет этой способности, превращающей двухмерную картинку в крышесносное 3D.       — Зря ты так всем этим заморачиваешься! Быть бетой имеет свои преимущества! — оптимистично говорит Тэхён, перегибаясь через перила и смотря вниз. Стоящий с ним рядом в той же позе на крыше здания Хосок не согласен, но кивает покорно. С Тэхёном всё становится проще, у Тэхёна нет ни проблем, ни комплексов, а у Хосока их многовато будет для одного, вот и славно, вот и поделили.       Тэхён без ума от омег. От него иногда пахнет лёгкими, фруктовыми омежьими ароматами: это он от всей души «помогает друзьям в трудные времена», каждый раз слегка теряя голову. Один раз от Тэхёна явственно раздавался аромат апельсина, и Хосок не выдержал и проболтался. О том, что ещё в старшей школе мечтал стать омегой, нежной омегой с апельсиновым ароматом, чтобы найти своего альфу, идеальное сочетание. Правда, он не проболтался в той части, что думал тогда только о том, совсем ли уж отстойно сочетание «апельсин и кофе» (увы, кажется да), и про прежнюю мечту стать альфой (во-первых, Хосок сам напрочь забыл про это ещё до выпускного, а во-вторых, альфы не пахнут апельсинами, глупость какая).       Пару раз от Тэхёна явственно пахнет молоком, и Хосок неделю старается не думать и не спрашивать, пока не застукивает их с Чимином под лестницей. На робкое «Что у вас?..» Тэхён отвечает что-то про трудный период в жизни у Чимина, какие-то проблемы и одиночество, и больше Хосок эту тему не поднимает.       Тэхён без ума от альф. Он до сих пор не может успокоиться, рассказывая по пьяни про молодого Чонгука, у которого начался первый гон прямо в спортивном лагере, руками и лицом добавляя неприличных подробностей, и Хосоку одновременно стыдно и смешно. Правда, не очень смешно после, наедине с собой, в компании с тысячей мыслей о…       Быть с альфой. Про это Хосок никогда не думает. Даже мысли не допускает. И врёт себе в очередной раз. Потому что у него на это тысяча причин. Потому что бетам проще с бетами, в крайнем случае — с омегами. По официальной статистике, смешанных пар «бета-омега» на 40,36 процентов больше, чем «альфа-бета», а статистика разводов в этих смешанных парах и того унылее. Статистика ведь знает лучше, чем Хосок, молодая бета без опыта, не так ли?       Быть с альфой. Всегда быть начеку во время гона, хотя говорят, что пик проходит после двадцать пяти, и только редкие особи сохраняют его до сорока и за сорок. Всегда волноваться насчет течных омег вокруг. Юнги хочет быть музыкальным продюсером, там в шоу-бизнесе столько омег, молодых, горячих, что голова кругом от одних запахов, наверное… Да точно…       Быть с альфой. Никогда не пользоваться парфюмом, потому что во время секса любой стойкий запах может запросто вызвать узел, и тогда…       Они с Тэхёном как-то раз на праздники обмениваются подарочными картами в «Beta World» и отправляются отовариваться вместе, так веселее. Бродят между рядов, выложенных всякими неприличными штуковинами, шушукаясь и хихикая как младшеклассники. Плакаты с рекламой семейных психологов для смешанных пар, с многолетним опытом, ряды бутылочек с искусственными феромонами, хочешь — альфой, хочешь — омегой, химическая индустрия позаботится о тебе, рядовой бета-гражданин. Огромные дилдо на батарейках.       Тэхён, гогоча во весь голос, сгребает одну такую штуку с полки, обещая каким-то своим знакомым омегам удачную течку, и машет ею бесстыдно перед лицом раскрасневшегося Хосока.       — Это… не может быть такого размера! — округлив глаза, хохочет задыхающийся Хосок.       — Смотри! — Тэхён нажимает на кнопку, и у конца обтянутого чёрной кожей дилдо начинает шириться огромных размеров узел, расширяясь вместе со зрачками Хосока.       — Ох ты ж… — выдыхает Хосок, не веря своим глазам.       — Слепок с настоящего! — кивает Тэхён, поигрывая бровями, — везёт же омежкам, прикинь.        — Фу, ужас какой! — морщится Хосок, — убери это немедленно.       — Слушай, а давай обналичим обе карточки, добавим наличными, купим его и опробуем сегодня, ты и я… — шепчет Тэхён заговорщически.       — Пошел ты, Тэ, шуточки у тебя! — обиженно пихает его в плечо Хосок и идёт дальше, между рядов с расширителями «АльфаБета Гармония», бутылочками смазки и обезболивающими гелями. По пути он прихватывает пару коробочек и дожидается Тэхёна на кассе. Тэхён спрашивает продавца-бету (всё для комфорта покупателей!) о стоимости дилдочудовища, получая ответ в размере примерно пяти его подарочных карт. Тэхён разочарованно вздыхает, протягивает карту продавцу и командует:       — Презики. Размер «Б», на все.       Хосок дожидается, пока Тэхён с бумажным пакетиком оказывается у двери, кидает «Подожди, я быстро!» и протягивает продавцу пачку презервативов размера «Б». А потом вороватым движением кладёт на неё еще одну пачку. Размер «А». Продавец, не говоря ни слова, одним движением достает из-за кассы и ставит рядом бутылку со смазкой, чуть приподнимая бровь молчаливым вопросом. Хосок кивает пунцово, удушливо и протягивает карту. Они идут домой, и Хосок не может ни про что думать, кроме того, что кажется, он не сможет быть с омегой. Ни за что в жизни. И срать на вашу статистику и ваши 40,36 процентов, потому что после того, что он видел сегодня, он просто не сможет, и точка. Потому что видеть себя, покупающим ту штуку с узлом и несущим её домой, где ожидает его течная омега — более чем унизительно. И, повинуясь внезапному порыву, сжимает руку Тэхёна, переплетая пальцы. Бета, простая и понятная бета, честная, без всего этого, ни мыслей, ни забот. Спасибо тебе, друг!       Тэхён смотрит на него удивлённо какую-то пару секунд, затем просто придвигается ближе на заднем сидении автобуса и кладёт голову Хосоку на плечо, расслабляясь, застывая умиротворённо.       Все покупки в итоге навеки погребены в верхнем выдвижном саркофаге тумбочки, что в спальне Хосока. И вспоминать про них, если честно, не хочется, потому что…       Потому что Тэхён иногда перегибает палку. Вот как в прошлый четверг, когда внезапно во время очередного свидания на крыше вдруг всплёскивает руками и говорит, что забыл кое-что Хосоку подарить. И достает из сумки эту проклятую бутылочку с апельсиновым ароматом из «Beta World», тянется ею к хосоковской шее. Теперь шарф Хосока пропитан апельсиновой вонью насквозь, и обдавая прохожих удушливой волной, рассерженный и нервный Хосок мчит с дебильной бутылочкой в кармане по коридорам, как назло встречая всех знакомых, а в их числе тех, кого меньше всего хочется сейчас видеть. Привет, Юнги. Привет, Чимин.       В автобусе, по пути домой, Хосок немного расслабляется, и даже на несколько минут мирно улыбается и представляет себя омегой. Но мысли не дают покоя, а ещё и этот ваш кофе, с молоком и без, будь оно неладно, и вот уже резкий запах въедается под ложечку, вызывая рвотный позыв. Шарф сдёрнут с шеи, надёжно упакован в целлофановый пакет, и до дома — всего ничего. Дома шарф брошен на пол, а слёзы спрятаны в бумажные салфетки, что унесут свою тайну с собой в недра мусорной корзины.       Через неделю ароматный шарф снова в руках владельца, который с ним в обнимку засыпает, приняв непростое решение. Альфа-аромата кофе в местном «Beta World» не оказывается: редкий вариант, плохо продается. Приходится окунуться в мир онлайн-покупок, и вот уже через три дня в руках — заветный пузырёк, а в нём — горчащее разочарование.       Искусственный аромат не похож на Юнги. Юнги пахнет дымящейся чашкой кофе, согревающей в морозное утро, он пахнет американо со льдом в жару полудня в «Старбакс» за углом, россыпью кофейных зёрен из только что открытой пачки. Шарф пахнет чем-то кофейным и чем-то апельсиновым, прилежно отрабатывая каждую потраченную вону. Но он не пахнет Юнги. И конечно уж, не пахнет Хосоком.       Шарф исчезает в недрах стиральной машины, идиотские мысли аккуратно сложены в дальнюю шкатулочку памяти, и это всё к лучшему. У Хосока в итоге: в душе — на один маленький секрет больше, в кармане — на несколько тысяч вон меньше, и примерно ни одного Юнги.       Они снова встречаются на крыше, две беты в этом мире альф и омег, два милых одиночества, прозванных «солнышками» за весёлый нрав. Тэхён снова стоит, перегнувшись через перила, рассматривая проходящий внизу люд, и Хосок привычно присоединяется, впадая с ним в синхрон.       Внизу проходят Юнги и Чимин, вместе. Чимин тянется к Юнги и поправляет тому что-то в районе воротника. Юнги стоически терпит. Чимин кивает, и они продолжают путь.       — Напиши ему письмо, — внезапно говорит Тэхён.       Хосок отвечает на это весёлым ржанием и тычком в бок.       — Напиши, сказать-то не сможешь ничего, кишка тонка! — упорствует Тэхён, и к тычку присоединяется щипок, другой, и вот уже начинается весёлая возня, заканчивающаяся ничьей.       Хосок никогда, никому, ни за что про это всё не расскажет.       Хосок про это всё рассказывает уже через неделю, на афтер-пати после похода в клуб, вываливая весь этот душевный мусор с пьяной улыбкой и смехом, не в силах остановиться, ловя на себе сочувствующие взгляды друзей. И Юнги, сидящего неподвижно напротив.       Хосок сам не понимает, почему он это делает сегодня, почему он не может не делать, и как оно так совпало с утренней встречей в коридоре университета. Чимин прошёл мимо, обдав Хосока лёгкой волной кофейно-молочного аромата, такого приятного и вкусного, и радостно взмахнул рукой в приветствии. И это, оказывается, очень больно. Это болит так, словно взрезали грудную клетку, распахнув рёберные двери нараспашку, и холодный воздух режет безжалостным скальпелем трепещущее, глупое, беззащитное сердце.       Чимин сидит слишком близко от Юнги, и как все остальные, слушает молча, не выказывая никаких эмоций. На шее у Чимина — тонкая цепочка, вырез открывает ключицы. Ни меток, ни чокера. Может, Хосоку всё привиделось в алкогольном бреду? Может быть, он просто вот сейчас вдохнул одновременно запахи этих двоих, рядом сидящих, и ему померещилось после этих несчастных четырёх стаканчиков соджу натощак, незаметно открывших его крепко запертую от всех шкатулку Пандоры?.. Но вот Чимин вдруг незаметно придвигается к Юнги, кладя руку на колено старшего, и Хосок сразу, даже пьяным умом понимает: не показалось.       Хосок смеётся весело, поздравляя новообразованную пару, как будто на свадьбе их тамадой. Улыбка у Хосока такая искренняя, такая широкая, что на ней повеситься хочется. И Хосок, кажется, сейчас на ней и повесится, на потеху публике.       Оставить бы в себе хоть что-нибудь заветное, хоть какой-нибудь постыдный секрет, но Хосок заплетающимся языком подчищает все душевные закрома, от школьной мечты про «стать омегой с запахом апельсина» до подглядывания в студии за Юнги и разговора со школьным психологом. Где-то на пятой минуте Юнги вскакивает на ноги, разворачивается к ним всем спиной и орёт отчаянно, громко, во весь голос. Юнги так делает в минуты стыда, Хосок слышал этот вопль много раз за прошлые годы, просто не на такой громкости и не так продолжительно. Хосок пьяно смеётся, ему весело и уже почти не больно, и вот он уже на что-то переключается, забывая, о чём сейчас наболтал.       Хосок исчезает на время, и не знает, что Юнги его ищет. Юнги бы его не нашёл, даже если бы Хосок ходил по университету в непосредственной близости: достаточно всего лишь спрятаться с глаз долой, за углом, за закрытой дверью, и никакого шлейфа запаха. Тэхён прав: быть бетой имеет свои преимущества. Тэхён, кажется, всегда прав, и когда через пару недель Хосок крадётся испуганно по коридору мимо закрытых дверей аудиторий, шарахаясь от каждого встреченного по пути, он идёт прямиком на крышу, где его уже ждут. По дороге он прячется на мгновение за углом, пока мимо проходит Чимин в свитере с огромным вырезом, на шее у него красуется широкий бархатный чокер, а вокруг — облако алкогольно-молочного запаха. Хосок трясёт головой, отказываясь поверить в происходящее, и продолжает путь.       Тэхён сидит на бетоне, скрестив ноги, и ждёт Хосока, улыбаясь приветственно, словно тот никуда и не пропадал. Они сидят рядом, молча, Тэхён занят телефоном, но потом откладывает его и поворачивается к Хосоку.       — Поговори с ним.       — Я написал ему письмо… — с идиотской улыбкой отвечает на это Хосок, поднимая голову к бесконечной голубой вышине с идиотскими облаками, в которых слишком легко разглядеть…       — В жопу письма! — с неожиданной резкостью отвечает Тэхён, и повторяет твёрдо: — Поговори. С ним. Он тебя ищет.       Это нечестно. Тэхён не имеет права говорить с ним так. Это слишком серьёзно, в этом нет невыносимой лёгкости бытия, которая по сути своей — Тэхён. Это предательство, Хосок в этом уверен, Хосок знает. И понимает это всем своим существом ещё раз, в ту самую минуту, когда Тэхён вдруг поднимается лёгким движением, уступая своё место тому, кого Хосок видеть сейчас не хочет.        — Спасибо! — мрачно говорит Юнги Тэхёну, тяжело опускаясь на бетон рядом с оцепеневшим Хосоком. Хосок замирает, не дыша, и они неподвижно сидят так пару минут.       — Ты… Хосок, ты… — начинает хмуро Юнги, но не знает, как продолжить, и просто поворачивается к Хосоку. Тот нервно, трясущимися руками судорожно ищет письмо. Он писал его долго, зачёркивая корявые строчки, переписывая снова и снова, и всё равно среди нервных «извини, я не знаю, что на меня нашло» и панических «я тебя очень, очень уважаю, хён» все равно написалось столько всего запретного и стыдного, что кажется, отдавать письмо нельзя.       Хосок находит и отдаёт. Держит мятый конвертик обеими руками, протягивает, чуть склонив голову. Юнги принимает, разворачивает и принимается было читать, но у Хосока — планы к отступлению. И мятый листок плавно опускается вниз, в то время как Хосок истерически, фальцетом: «Отпусти! Я закричу!», и вырывается из захвата тощих, бледных рук, которые умеют держать так крепко. Маленькое, изящное тело альфы, оказывается, обладает недюжинной силой. Юнги обнимает Хосока, прижимает к себе, и младший бессильно утыкается лицом в изгиб чужой шеи, дыша ароматом. Юнги пахнет кофе, честным чёрным кофе без примесей, и Хосок, кажется, сдаётся.       Они хмуро идут к автобусной остановке, не глядя друг на друга, соблюдая дистанцию в пару шагов. Хосок чувствует, как его дёргают за ремешок сумки. Юнги привык носить сразу две, забирая сумку Хосока сразу у ворот университета и отдавая только в автобусе, перед тем как настает пора Хосоку выходить на своей остановке.       Хосок не глядя, нервным движением сбрасывает ненавистный ремешок, а с ним и всю сумку. На, забирай, только отвянь, в самом деле! Они стоят, насупившись, на автобусной остановке, уже бывшие друзья, настоящие альфа и бета, а между ними — какая-то хрень и минусовая официальная статистика.       — Хочешь кофе? — внезапно спрашивает Юнги.       — Хочу пива, — хмуро отвечает Хосок и, даже не смотря на Юнги, чувствует, как расползается на лице старшего эта его улыбочка, и сам не замечает, как уголки его губ тоже предательски ползут вверх.       Они покупают две банки, потом ещё две, и идут пешком. Идут куда-то, долго-долго, пока Юнги не задаёт наконец-то самый главный вопрос: «К тебе или ко мне?», и ответ может быть только один: к Хосоку, потому что у Юнги — Намджун. Там всегда Намджун, он мешает.       У Хосока дома поздно, вечер. Пора ложиться спать. Хосок психует: они ложатся спать вместе, а это значит… Это значит.       Юнги спрашивает, есть ли у него, извиняясь, что не подумал, и Хосок отвечает, что есть, в тумбочке. Юнги открывает верхний выдвижной ящик Пандоры и достаёт сначала коробочку с маркировкой «А», а потом, снова порывшись, смазку и непочатую коробочку с размером «Б». Кажется, Юнги хмурится, и Хосок в панике говорит:       — Это давно лежит, на всякий случай…       Юнги смотрит на Хосока, а у того на лице в этот момент, кажется, столько всего отражается, что Юнги непроизвольно тянется погладить, приласкать, и вот уже Хосок расслабляется и шутит:       — А потом… Не хочешь попробовать и размер «Б»? Может, понравится?       — Есть идейка! — смеётся Юнги и выхватывает откуда-то найденный в тумбочке пузырёк с апельсиновым омега-ароматом, он срывает с пузырька крышечку и хочет побрызгать этим на Хосока. Лицо Хосока вытягивается, он протягивает руки умоляюще, нет, только не это, смотря виновато на Юнги. Тот меняется в лице и ставит пузырёк обратно на тумбочку, приникая к Хосоку всем телом, обнимая, находя его губы своими, и это так правильно, и почему только сейчас…       Они лежат, тесно переплетя ноги, руки, так близко друг от друга, что их дыхание перемешивается. Хосок теперь понимает всё. Он понимает разницу между размером «А» и размером «Б», понимает, что кое о чём волновался зря, потому что это же Юнги. И понимает среди всего остального, что ему хорошо с Юнги, и кажется, Юнги хорошо с ним, Хосоком, глупой испуганной бетой. Кажется, у них всё хорошо.       Кажется, Юнги засыпает. Свет выключен, Хосок лежит в уютной, тёплой темноте, и на него вдруг снова наваливаются удушливо все его мысли, тысяча и одна, и не спрячешься. Хосок смотрит в потолок и думает, вспоминает. Клуб свиданий для бет, где почти все посетители — постоянные, но приходят всё равно, ища, надеясь. Семейных психологов для смешанных пар, очереди на усыновление, полусумасшедшего учёного-бету, который обещает на ТВ в течение декады решить вопрос с бета-бесплодием, программы, в которых предлагается за умеренную плату носить тяжеленный живот, имитирующий беременность. Фильмы на Бета-тв, где главный бета-герой оказывается не только беременным назло законам биологии, но и истинным своей альфа-паре (Почему всегда альфе? Рейтинги диктуют).       Хосок вздыхает и пытается, как когда-то в детстве, представить себе иную вселенную, где нет бет, а есть только альфы и омеги, и все счастливы, у всех есть настоящая, истинная пара. Или вообще нет ни альф, ни омег, а есть только беты, но все, все счастливы. И горько улыбается, тихонько произнеся вслух:       — И в любой из бесконечных вселенных кофе с апельсином — отстойное сочетание.       Юнги оказывается не таким уж и спящим, и из темноты вдруг раздаётся хрипловатым шёпотом:       — В любой вселенной найдётся один безумец, который обожает кофе с апельсином.       — Их должно быть как минимум двое! — грустно отвечает Хосок.       — Тогда у меня для тебя хорошие новости… — лицо Хосока нежно поглаживают тёплые пальцы, а хриплый голос говорит ему:       — Ты — не апельсин. Ты — сахар. У тебя нет запаха. Но у тебя есть вкус. Ты сладкий. Ты делаешь этот сраный мир слаще. Ты идеально подходишь к кофе, и не только к кофе. Ты сочетаешься идеально с этим миром, и может быть, ты и опасен для здоровья, как говорят учёные, но все эти маленькие сладкие радости делают этот мир достаточно терпимым для того, чтобы в нём жить.       Хосок сопротивляется обволакивающей, как одеяло, ласке этих слов, он трясёт головой в отрицании и упорствует, отвечая:       — Сколько в мире людей, которые любят кофе с молоком? И сколько их, тех, кто любит кофе с сахаром?       Юнги вздыхает еле слышно, и переплетает свои пальцы с пальцами Хосока, шепча в темноту:       — Я люблю.       Хосок улыбается смиренно, даря поцелуй их сплетённым пальцам, и шепчет:       — И я.