Имя твое

«...В легком щелканье ночных копыт Громкое имя твое гремит. И назовет его нам в висок Звонко щелкающий курок» М. Цветаева

То немногое, что достаточно знать о человеке, чтобы о нем сложилось хоть какое-то мнение, — факт, что за глаза его чаще всего называют «М.», но это, конечно, не имя, не фамилия и не прозвище, это просто короткий инициал, начальная буква, с корнем оторванная от самого человека. «М.» — это как позывной, как «Хьюстон, Хьюстон, у нас проблемы», только что-то еще более отчаянное, что-то, что кричат в голос сквозь нервно искривленные губы, захлебываясь слезами. «М.» — и звонкие голоса каких-то незнакомых девчонок вперемешку с глупым хихиканьем ударяются о холодный мрамор на «Охотном ряду», о стены качающегося во тьме туннеля вагона метро, а ты всегда оборачиваешься на зов и думаешь — о тебе или нет. Единственное, что нужно знать об М. — это именно она и она прекрасна: у М. светлые волосы, щекочущие спину, россыпь родинок по плечам под тканью строгого (почти, как всегда почему-то кажется, кокетливого) платья и вечно смеющиеся серо-зеленые глаза, в уголках которых замерли маленькие морщинки; такие же прячутся в уголках губ, потому что их обладательница слишком часто улыбается (хотя никогда нельзя говорить «слишком», если уж дело касается улыбок). Единственное, что нужно знать об М. — она старше чуть больше, чем на двадцать лет, и у нее супруг и дети, но об этом как-то почти не думается. Думается только о тонких пальцах, в которых зажата ручка, о такой привычной, почти физически осязаемой теплой улыбке темных губ и о скользящем взгляде, мимолетно брошенном поверх чьей-то головы. М. нельзя выбросить из головы ни на минуту, ни хоть на одно крохотное мгновение; М. везде: в схваченных заколкой рыжеватых коротких волосах, в маленьком кулоне на груди с изображением какой-то пестрой мультяшки, в шлейфе духов на тонкой девичьей шее выше ворота белой тонкой блузки, в слое бежевой помады на узких губах. М. — это звонкий смех, (до соленых слез в уголках глаз, до бессильно-усталого запрокидывания назад головы) это маленькая ладонь, нерешительно сжавшая чужой локоть, чтобы обратить на себя внимание; М. — это смски в шесть вечера, написанные влажными от волнения пальцами «Выздоравливайте скорее, мы скучаем без вас», пусть даже для того, чтобы отправить их, необходимо собраться с духом и несколько раз измерить свою комнату торопливыми шагами взад-вперед. М. — не то имя, не то отчество, М. — в уголках скривившихся в готовой начаться истерике губах, на кончиках ресниц, с которых слезами давно смылась тушь, в теплой ладони, перехватившей возвращаемую обратно книгу и потом прижавшей ту к груди. В преданном вечно извиняющемся взгляде, белесых отпечатках мела на подушечках пальцев, пачкающих все вокруг, и тихом несмелом голосе, зовущем по имени (по имени и отчеству, по имени и отчеству — так правильнее). Последнее, что запоминается об М. за короткое, ужасно неловкое (недо-) объятие — от нее пахнет яблоками и еще чем-то домашним, знакомым почти до боли (и, наверное, Земля вдруг останавливается и сходит со своей орбиты именно в этот момент — если, конечно, и не сделала этого раньше). Единственное, что действительно нужно делать — никогда-никогда-никогда не узнавать в М. себя.