История о колдовстве и людях

В последующие несколько ночей Луи приходилось прилагать все усилия, чтобы скрыть от Лестата переполнявшие его чувства, которые сменяли друг друга едва ли не каждые полчаса. Порой ему хотелось смеяться, словно с души наконец свалился камень, порой его охватывал страх, что весь план сорвётся из-за какой-нибудь мелочи. Почти каждую ночь он уезжал в город, говоря Лестату, что ему нужно уладить кое-какие деловые вопросы со своим нотариусом. Собственно, так оно и было. Иветт держалась тише мышки, мило улыбалась обоим белым господам, спрашивала, будут ли они сегодня ужинать. Луи при этом позволял себе мысленную усмешку. Скоро весь этот спектакль окончится, и ему не придётся больше разыгрывать отсутствие аппетита, сидя за накрытым столом. Осталась неделя или полторы, по словам нотариуса. Всё-таки деньги в этом мире способны если и не на всё, то на многое. Когда был успешно завершён первый этап намеченного плана, пришла пора переходить ко второму. И вот этот-то этап вызывал у Луи неуверенность, граничащую с уколами совести. Потому что решалась не только его судьба, не только судьба Лестата, но и участь невинного человека. Да, с нотариусом они обговорили все детали, но жизнь бывает так непредсказуема! Дождавшись, когда Лестат уедет из поместья, Луи осторожно постучал в дверь комнаты его отца и сразу же получил разрешение войти. - Доброго вам вечера, мой господин, - начал он, и старик тут же повернулся на звук его голоса. - А, это вы, господин Луи, - он слабо улыбнулся. – Приятно с вами поговорить, не так уж часто мы беседуем. Чем могу быть полезен? Подобный вопрос звучал странно в устах старика, уже давно потерявшего зрение – но, видимо, отец Лестата был из тех людей, которые сохраняют волю к жизни вопреки любым несчастьям. - Я надеюсь, что это я смогу быть полезен вам, - отвечал Луи, стараясь скрыть волнение. – Видите ли, я хотел бы преподнести вам подарок – усадьбу, которую недавно приобрёл. Сам дом великолепен, я не раз его осматривал, со всеми удобствами, окружён прекрасным садом. Правда, есть у него и недостаток: расположен он очень уединённо, до ближайшего поместья добираться несколько миль верхом… Ну вот, теперь старик его хорошенько отругает и будет прав. Вряд ли престарелому человеку может понравиться, что его отсылают из дома, да ещё и в какую-то глушь. Однако отец Лестата и не думал возмущаться. Напротив, едва сдерживая слёзы, он поднялся с кресла-качалки и пожал Луи руку. - Благодарю вас от всего сердца, - голос его дрожал. – Я уже сколько раз говорил Лестату, что не дело двум людям благородного происхождения ютиться в чужом доме, будто погорельцам. Хотя мы погорельцы и есть… Наш родовой замок в горах Франции был когда-то пожалован нашему семейству королём, а теперь от него ничего не осталось, да и от моей семьи тоже, кроме младшего сына. Вы ведь знаете, во Франции свершилась революция, буржуа власть к рукам прибрали, а дворянам плохо пришлось… И ладно бы, если бы только власть сменилась, а то ведь и многих людей словно подменили. Сколько лет наше семейство жило в мире с соседней деревней – и вот они напали на наш замок, перебили всех, кто пытался защитить нашу семью, убили моих детей и внуков! Луи не смел вымолвить и слова. Ему никогда даже не приходило в голову, что у семейства Лионкуров такая страшная судьба. Стало стыдно за то, что сейчас он пытается отослать этих двоих несчастных – но сказать об этом он не мог. Старик же тем временем продолжал: - Только Лестат у меня и остался, но и он стал другим. Знаете, он ведь всегда был таким чудесным юношей, вежливым, воспитанным… И всюду приносил с собой радость, где бы ни появлялся. Таким я его помню, пока он не уехал в Париж. Я не знаю, что случилось с ним в Париже – он внезапно разбогател, стал посылать нашей семье дорогие подарки, но никогда не пытался вернуться назад, и письма его были так сдержанны… Невольно думается о том, что в Париже он завёл себе какую-нибудь сомнительную компанию – но кто бы это мог быть? Революционеры? Но они не приняли бы в свои ряды дворянина. Быть может, контрабандисты? Этим можно было бы объяснить внезапное богатство, что завелось у Лестата, но тоже сомнительно. А когда верные люди помогли мне бежать в Новый свет, Лестат нашёл меня спустя десять лет – но я не узнал своего сына, его словно подменили. Да, он обо мне заботится, но он же меня и ненавидит. Да, между нами не всё было гладко, но сколько уже раз я просил у него прощения! - Мне так жаль, - искренне проговорил Луи, - что такое несчастье случилось с вашей семьёй. Я обязательно закажу молебен в церкви за всех ваших покойных родственников. - Да благословит вас Господь, месье Луи, - очень серьёзно отвечал старик. – Да ниспошлёт он вам много долгих и счастливых дней. Я бы хотел, чтобы вы были моим сыном… Могли бы вы оказать мне такую честь, господин Луи, и называть меня своим отцом? - Да, отец, - опустившись на колени, Луи поцеловал старику руку. Губы его коснулись кожи человека, который отныне стал его приёмным отцом, он ясно ощутил, как в пальцах старика, пускай и холодных по человеческим меркам, бежит живая кровь – но никакого искушения вонзить в него зубы он не испытал. - А о том, что усадьба расположена вдали от людей, не беспокойтесь, - произнёс старик. – Если бы вы видели наш замок во Франции, окружённый горами и лесами, то поняли бы, что мы к такой жизни привыкли. И я бы хотел дожить свои дни на природе, в уединении. Может, когда окажемся вдвоём с Лестатом, с ним будет проще поладить… - Так ты что, меня высылаешь? – Лестат, казалось, готов был накинуться на Луи с кулаками. – Испугался россказней своих рабов? - Усадьба – это мой дар твоему отцу, Лестат, - спокойно отвечал Луи, - которому он, кстати, очень обрадовался. - Да, так обрадовался, что сразу же признал тебя своим сыном! – Лестат распалялся всё больше. – И завещал тебе после своей смерти две трети своего имущества, в то время как мне достанется лишь одна треть! Какие махинации ты там обделывал, Луи, чтобы настроить против меня моего собственного отца? - Я не сказал твоему отцу ни единого дурного слова о тебе, - Луи смотрел прямо в глаза Лестату. – И я могу поклясться в этом на Библии, если для тебя это что-то значит. - Вампир и Библия… Тебе бы ещё в монахи постричься! Лестат устало опустился в кресло. - Ну как ты не понимаешь, что не сможешь без меня выжить, с твоими-то привычками? Да ты ничем не овладел за эти годы, кроме ловли крыс! Очень, кстати, полезно для сохранности урожая, который тебе не нужен! Или, наоборот, надеешься, что если меня рядом не будет, то и на крысах ты запросто проживёшь, и о шейке своей служаночки забудешь? А обо мне ты подумал? Что я буду там есть, там на много миль ни одного человека? Зверей в лесах буду добывать? Да, буду – чтобы отца прокормить. - Лестат, слуги уже собирают вещи, - прервал их бурную беседу голос старика. – Иди проследи, чтобы всё было сделано как надо. Лестат бросил на Луи последний взгляд, и на миг там мелькнула искренняя печаль и сожаление. Луи и самому было не по себе. Потому что во многом Лестат был прав – отныне Луи оставался единственным вампиром среди множества людей, вампиром, не знающим толком, что делать со своим Тёмным даром, как называл это Лестат. «Если бы Синь был рядом и умел читать мысли, - внезапно подумалось Луи, - он мог бы сказать, как нужно поступать с вещью, если не знаешь, что с ней делать. Такой вещи место либо в кладовке, либо на чердаке, либо в мусорной корзине». Луи удивляло, что Синь вовсе не считал его живым мертвецом, которого нужно уничтожить – при том, что прекрасно знал поверья белых людей, связанные с вампирами. У племени, к которому принадлежали Синь и Иветт, понятия «живой мертвец» просто не было. Была вера в сверхъестественные силы, что странным образом сочеталась для них с христианством, были колдуны, способные проклясть человека, были жертвы таких колдунов, которых соплеменники не сторонились, а напротив, всячески стремились им помочь… Как всё-таки по-разному видят мир разные люди.