Lion's roar

      Now the pale morning sings of forgotten things.       She plays a tune for those who wish to overlook. Как-то раз ты сказал мне, что порой ты смотришь на солнце, уходящее в море, и мечтаешь проследовать за ним. Идти и идти, пока ноги не перестанут касаться дна. Плыть, пока силы не оставят тебя. Я тогда затащил тебя в теплую воду у берега, и мы танцевали на волнах, и ты говорил, так много говорил, и плакал, и кричал, и отчаянье горело в твоих глазах. И мне казалось, что ты сошел с ума. Ты говорил о войне. О страхах и о боли, о том, что не был готов тогда, много лет назад, ты не был готов к ответственности, свалившейся на тебя. И я вспоминал эти дни, воспоминания, такие далекие, горели в моей памяти подобно костру, который я разжег давным-давно, чтобы однажды вернуться. Я вспоминал усталую улыбку Широ, пустые разговоры Корана, крики Аллуры по утрам. Вспоминал первые полеты, ссоры, падения, первые шаги к сближению, первые сражения, первые раны и чувство одиночества, заполняющее мои вены жидким азотом. Все это проносилось слишком быстро, словно кто-то включил перемотку старой пленки. Ты говорил, а я видел перед своими глазами пустую кабину Черного льва, ты говорил, а я слышал твой сдавленный смех, ты говорил, а я чувствовал, как внутри все снова переворачивается вверх дном. Ты говорил, ты так много говорил тогда. А потом вдруг замолчал и шум прибоя разбил непрошеную гостью-тишину о скалы. «Я скучаю по Широ» «Я так скучаю по нему, Лэнс» «Я так скучаю…» И ты плакал. Ты плакал и слезы твои срывались с щек прямо в пену волн, уносивших их в открытый океан. А я надеялся, что волны схлынут и унесут твою боль, что она затеряется где-то в черничной синеве и тяжелым камнем пойдет ко дну. «Почему он меня не любил» Мы оба до сих пор хорошо знаем ответ. Широ тебя любил. Любил так сильно, как я никогда не смогу полюбить. Так нежно и трепетно, как люди любят только один раз в жизни или не любят вовсе. Широ тебя любил и от того тебе было так больно. Широ тебя любил. Ты плакал и кричал так надрывно, что мне казалось этот крик навсегда лишит тебя голоса. Мне казалось, что так люди теряют рассудок. Я вспоминал, как много было крови. Слишком много красного на черном, натертом до блеска полу. Он улыбался и гладил большим пальцем твои разбитые костяшки, и я знал, что он до последнего своего вздоха оберегал тебя. Тогда ты не плакал, застыл, держа его голову на своих коленях. Мне казалось, что вы были слишком долго и тесно связаны, и все эмоции вытекали из тебя вместе с его кровью. Тогда ты не плакал. «Широ умер» Эти два слова сделали воздух тягучим и горьким как смола, и уже тогда я понимал, что сказаны они были не для нас. «Широ умер» Ты слишком долго держал это за закрытой дверью, не позволяя проникнуть внутрь. Ты, как простой мальчишка, был слишком напуган ответственностью, свалившейся на тебя в самом начале пути. Ты, как лидер, был слишком напуган силой своей боли в конце. «Он не вернулся с нами…» «Все вернулись, Лэнс» «Все вернулись»       But don’t you come here and say I didn’t warn you.       About the way your world can alter. Как-то раз Ханк сказал мне, что ты дошел до точки. Я перебалтывал воду в своем стакане и слушал шум прибоя. За моей спиной вентилятор вяло пытался разогнать воздух в душной кухне. Я не мог думать о том, что говорит мне Ханк, не мог думать о своей семье. Я тогда мог думать только о тебе, спящем в соседней комнате. Мне тогда только хотелось пойти и проверить, действительно ли ты спишь, или твои глаза открыты, а боль все еще берет штурмом твое сознание. Я тогда мог только вспоминать, как, впервые встретив тебя в академии, думал о соперничестве с тобой. А спустя столько лет, стоя на кухне, залитой бледным жёлтым светом, я чувствовал, как внутри скребет и чешется простое желание утешить тебя. Я мог только стоять и думать, что это же желание когда-то испытывал Широ.       And the lion’s roar, the lion’s roar.       Has me seeking out and searching for you — Помнишь, ты говорил о времени? Тебе нужно было время, чтобы подобрать слова для своей семьи. Твой голос разбавляет тишину пасмурного утра и расползается по остывшим воспоминаниям. У тебя в руках потрепанная спортивная сумка, волосы собраны в короткий торчащий хвост и ужасно криво подстрижена челка. — Мне нужно было время, чтобы понять, могу ли я идти дальше. Продолжаешь ты спокойно, и я проглатываю все те слова, что стоят комом в моем горле. «Какого черта ты устроил» «Какого черта ты сбежал» «Зачем ты здесь» — Раньше казалось, что нет. Мне казалось, что я не смогу, Лэнс. Мне хочется словить твой шепот губами, попробовать его на вкус, прижать тебя к себе, убрать со лба тёмную челку и прижаться губами. Мне хочется прижаться губами к кончику твоего носа, к бледным щекам, к ранке у рта. Мне хочется обласкать поцелуями каждый сантиметр твоей кожи. «Я скучал» — Ты говорил, что мы могли бы попробовать, но я не знал, — ты смотришь сквозь меня и растерянно пожимаешь плечами, — я не знал, что мне делать. Я просто испугался, побоялся, что начну искать его в тебе. Я не знал, как мне со всем разобраться. Ты поджимаешь губы и переводишь дыхание, а после смотришь мне в глаза и дрожь проходит от ступней по всем моим мышцам. — Я понял, что хочу идти вперед, — говоришь ты твердо, — я хочу идти вперед не потому что этого хотел бы Широ или это просто было бы правильно. — Я хочу быть с тобой. Я чувствую, как утренняя тишина звенит у меня в ушах, как по телу проходит дрожь, а движения не ощущаются вовсе. — Я сказал, что всегда буду твоей опорой, — во рту у меня сухо и я совсем не узнаю свой охрипший голос. И мне кажется, что я сошел с ума. Я сжимаю тебя в объятиях, вдыхаю твой запах — запах дороги, бензина и шампуня — и чувствую, как он щекочет нос, как до боли жжет глаза. На землю с глухим стуком падает сумка и ты обнимаешь меня в ответ. Только сейчас я ощущаю твою дрожь. — Я никуда тебя не отпущу, — прижимаюсь щекой к твоим мягким спутанным волосам и закрываю глаза, позволяя моменту пройти через все органы чувств, — я больше никогда тебя не отпущу.