Старик упал на пол, героин

Старик хохотал около своего савдеповского черно-белого телевизора «Радуга», развалившись на такой же дряблой, как и кожа на его шее, кушетке цвета хакки. Спиздил ее что ли из больницы? Хуй знает. Скорее бы это закончилось. В руках у него была балтика семерка и полотенчик, весь в пятнах, мокрый. Он вытирал полотенчиком слюни, которые вылетали ему на подбородок при каждом смешке. Его монотонный хрип после шуток на экране задавал бит в моей голове, в минус летели слова: «Скорее забрать деньги, скорее съебаться и больше никогда его не видеть. Скорее пойти на точку и…». Кишки скрутило резкой болью, будто мне в пупок начали кидать нунчаки. Если долго сидеть на гере, у тебя запор. Если долго слезать, у тебя понос. Я обхватил себя руками за талию и с усилием спросил: — Ты тут ржать собираешься все время? Или мы работаем? — Делу время, а потехе час, — ответил старик и снова заржал. Мне захотелось снять с него скальп. Прямо сейчас, тут же. Мне даже не понадобится нож, я просто схвачу за волосы и вырву его. Старая кожа не выдержит и порвется, оголив его кричащий кровавый череп. Я не знаю откуда я это знаю. Будто строчкой вырезанной со страницы Паланика пронеслось по потолку комнаты. Просто сдерживаю себя. Из последних сил, чтобы не просрать все снова. Старик может все зарешать, но я должен быть терпелив. Какое, нахуй, терпение на ломах? Пошел он нахуй! Нет. Стоп. Всё будет, всё будет, всё будет хорошо, надо только подождать. КАК. Ярость и нетерпение прошли волной по позвонкам, от чего кишки окончательно сдались, нужно было опорожниться. Извилины захихикали от мысли, что я мог бы сделать это ему в полотенчик. Еще один нунчак пролетел уже насквозь, я рванулся в коридор, зацепил локтем включатель и еле спустил свои черные, порванные на коленях и бедре джинсы. Чувствую себя Марком Рентоном, уже плаваю по сартирному под-морю в поисках своей героиновой капсулы, как же хорошо. — Малой, как насчет здесь? Грузное тело старика просочилось в маленький метр-на-метр туалетик и окатило меня волной насыщенного запаха пота. Я поднял голову, и увидел едкую ухмылку, играющую скрипом зубов в полусвете электричества от маленькой лампочки на стене. Теперь скрутило и желудок, тот словно решил сбежать через горло и сброситься из окна. — Ты не шутишь? — А похоже? — старик поставил на пыльный кафель бутылку и бросил рядом свой полотенчик, в последний раз им хорошо протерев лицо. Как только тряпочка оказалась на полу, к ней сразу подлетели две мухи. Плешивая рука деда потянулась к резинке растянутых треников синего цвета с тремя полосками на боку и спустила их вместе с трусами. Я закрыл глаза. Отрыл рот. Это был мой последний рот, поэтому использовать его для таких целей было особенно мерзко. Но героин не задает вопросов. Он ведет тебя прямой дорогой, где последствия, брезгливость, и все говно этого мира будут где-то вне тебя, когда ты достигнешь цели. И они же находятся вне тебя по пути к ней. Это своего рода героиновое благословение, когда весь мир просто сужается до единственной точки — героина. Как ты его достанешь — не важно. Просто сделай это. И я сделал. Отрытый рот надел на сморщенный член и начал ритмично им двигать, не открывая глаз. Я делал это чисто механически, но старику оказалось достаточно и этого, чтобы возбудиться и начать стонать. Я вспоминал приходы. Старик, похоже, тоже что-то вспоминал. Он задвигал тазом, застонал еще громче. Сколько это может продолжаться? Я начал быстрее двигать отрытым ртом. Старик, устав двигать тазом, отстегнул свой хуй и начал вдалбливать его руками в мой рот. Я чувствовал на затылке его влажные руки, на подбородке ритмичное шлепанье его колючих сморщенных яиц. Желудок выворачивало при каждом толчке в глотку. Пока его головка ерзала у меня по небу, моя пищеварительная система находила девятый круг Ада, выпрыгивала в ротовую полость с такой резвостью, что я невольно нагибался ближе к стариковскому лобку и оказывался носом среди слипшихся поседевших волос. Я ничего не ел вторые сутки, и меня вырвало желудочным соком. Как только масса залила рот, старик словно обезумел. Он ускорил темп, кряхтя и нетерпеливо отрыгивая, всаживал все глубже. Пальцем правой руки залез мне за щеку и ладонью левой вытер жидкость с моей шеи и щек. Я охуел и открыл глаза, чтобы попытаться понять, как можно выбраться из этой задницы. Из этого минета. Почему у меня есть силы на иронию? Отвращение волнами пробежало по моим конечностям, старик облизывал коротким серым языком облеванную мною руку. Внезапно я почувствовал горький вкус спермы. Настолько горький, что он даже перебивал вкус желудочного сока. Я с силой отпихнул от себя деда и стал плеваться на кафель. Послышался грохот. Оказывается, я оттолкнул его слишком сильно и он навернулся на пороге в туалет (нахуя делать выступ? Пиздец) и ебнулся на пол. Я замер. Неожиданная тишина, такая чистая, девственная и светлая по сравнению со старческими хрипами и стонами, что все еще отдавали эхом в моей голове, заполонила каждый угол квартиры, каждую щель в полу.