***
Возвратившись в номер, они обессиленно валятся на уютную кровать, даже не потрудившись доползти до расслабляющего душа – восхождение выжало все имевшиеся соки. Однако после себя оно оставляет приятно покалывающую боль, которая равномерно растекается по мышцам, а также переполняет эмоциями, что нескоро выветрятся из памяти. ...Прячущееся за горизонт солнце отсвечивается на прозрачной воде, формируя длинную золотистую дорожку. Щекотливый песок дразнит оголенные участки тела безгласно растянувшихся парней, которым, судя по всему, плевать на изредка снующих людей. В одной руке Тэхен зажимает, как священную реликвию, бутылку тугёнджу, пока не откупоренную. Им редко удается забыться с помощью горячительных напитков, так что подвернувшийся случай стыдно упускать. Терпеливо дождавшись, пока рассеется весь народ, Тэхен приподнимается на локтях, оглядывается для пущей достоверности, а затем взором натыкается на любимую детскую физиономию поблизости – не секрет, что Тэхен считает макнэ ребенком и, бывает, кормит того с ложечки. Тэхен пододвигает ноги к груди, пока Чонгук, успевший задремать (как обычно), нехотя разлепляет глаза, подернутые сонной дымкой. Немигающе он наблюдает, как виртуозно его хен открывает цветочное вино, и восхищенно выдыхает – лицо Тэхена в тусклом блеске закатного солнца – отдельный вид искусства. Тэхен молча протягивает бутылку, взглядом предлагая Чонгуку вкусить хмелящую сладость, на что макнэ вертит головой, вручая почетное право старшему. Тогда Тэхен, глядя прямо перед собой, провожая краешек исчезающего светила, делает пару глотков на пробу, и небольшие капли оседают на его языке и губах. Чонгук, которого, кажется, опутывают чарами, близится к закрывшему глаза Тэхену, который смакует момент, бережно касаясь его размякших губ своими. Не передать то, как все существо Чонгука страшно трепещет, сколько ударов в секунду совершает неистово колотящееся сердце, и как же он, черт возьми, хочет попробовать хена на вкус. Тэхен не мешкает и отвечает, наклоняя голову вбок – он дрожит ничуть не меньше, еще не уясняя смысла того, что происходит между ними. Им категорически нельзя делать это, но как противостоять, когда широкая ладонь Чонгука, точно змея, неторопливо крадется от бока к боку, а затем пробирается под майку, распаляя и без того полыхающую кожу. Как сопротивляться, когда Тэхен, гулко простонав в поцелуй, ведет тыльной стороной ладони по рдеющему лицу, проходится за ухом, потирает мочку и останавливается на затылке, утягивая на себя. – Сладко, хен, – хрипит Чонгук, проводя подушечками пальцев по горячей щеке и вспухшим губам. Он не разрывает интимный зрительный контакт с Тэхеном, в большущих глазах которого вспыхивает один огонек за другим, – знаешь, сегодня, когда мы были на вершине, я хотел сделать кое-что… Черт, у них даже нет возможности списать свое сумасшествие на воздействие алкоголя – Чонгук, переплетший руки вокруг талии Тэхена, крепко прижимающий его, звонко хохочущего, вязнет в зыбучем песке, но все равно старательно вращается. Чонгук теряет жалкие остатки бдительности и, в конечном итоге, заваливается вместе с хеном в теплую вечернюю воду, создавая всплеск головокружительных объемов. Лежа во вспененной воде и, кажется, ни о чем не жалея, молодые души сосредоточивают все внимание на россыпи звезд над их головами. ...Они засыпают молниеносно после богатого на события дня, лицом друг к другу, скидывая конечности друг на друга, а на следующее утро, как ни странно, пробуждаются в точно такой же позе, словно бы застыли. «Сегодня» ничем не уступает «вчера» и также переполнено насыщенными впечатлениями. В первую очередь ребята направляются к прелюбопытной местной достопримечательности в виде тотемных столбов – тольхарубанам, которых доверчивые молодожены ревностно дергают за носы, а также натирают им уши; считается, что это способствует пополнению семьи. Ни Чонгук, ни Тэхен, однако, нужды в цветах жизни пока не испытывают, а посему устремляются на поиски иных изюминок волшебного острова. И результат не заставляет себя долго ждать – коренные жительницы, добывающие моллюсков на внушительной глубине и чрезвычайно гордящиеся собой, охотно поведали пытливым парням об особенностях здешнего жизненного уклада, что выгодно контрастирует с материковым. Третий пункт, значащийся в программе – водопад Чончжеён. Пока они находятся на пути туда Тэхен, перерабатывая недавно усвоенную информацию, как бы между делом интересуется: – Чонгук-и, ты бы хотел, чтобы твоя будущая жена взяла на себя «мужские» обязанности, взвалив на тебя домашнюю рутину? Чонгук редко размышляет на тему собственной будущности, поскольку настоящее ввязывает в свою трясину так, что не успеваешь даже распланировать «завтра». Непредвиденный вопрос Тэхена по неизъяснимым причинам нагоняет на Чонгука светлую тоску. Он неприметно усмехается, припоминая фразы Тэхена о том, что когда-нибудь он заведет аж пятеро детей. – Не знаю, хен… наверное, нет, – на автомате выпаливает Чонгук, потупив взор. Безымянная необъятная грусть завладевает сердцем, и макнэ тщетно гонит ее долой. Чонгук держит ухо востро, ибо Тэхен снова оживленно перескакивает с одного массивного камня на другой, будто специально норовя угодить под хлещущий водопадный поток. Приоритеты Чонгука же расставлены таким образом, что он отнюдь не горит желанием шлепнуться в прохладную воду. Отметив несколько пришибленный вид донсэна, который не излучает столько радости, как вчера, Тэхен притормаживает на одном из камней и едва ли не сталкивается лоб в лоб с Чонгуком, так что они чудом не полетели в воду (ну или потому, что Чонгук быстренько схватил хена за талию). – Что-то случилось, Чонгук-и? Ты неважно себя чувствуешь? Мы можем пойти в отель и смотреть аниме или дорамы целый день, если пожелаешь, только не засыпай, как ты всегда делаешь, – тараторит Тэхен, на боках которого все еще (почему-то) размещаются чужие ладони. Смысл и значение произнесенного плохо укладываются в помутненной голове Чонгука, когда расстояние между ним и Тэхеном измеряется парой ничтожных миллиметров. В ушах стоит звон от ниспадающего водного каскада, перед глазами расплывается лицо дивной красоты, и, похоже, настает черед, когда от эпичного падения нужно удерживать Чонгука, а не Тэхена вовсе. Ноги макнэ чуть подкашиваются, воздуха между ними меньше и меньше с каждым вздохом, и Чонгук провел бы остаток дней в подвиснутом состоянии, если бы не… – Чонгук-и, ты такой милый, когда в ступор впадаешь, – добродушно щиплет Тэхен чужие щеки, улыбаясь уголками рта. Есть нечто непостижимое в широко распахнутых угольных глазах этого олененка, когда он стоит почти полностью обездвижено и с трудом втягивает кислород. – Ты милый, хен, – держит ответ Чонгук, очнувшись, – идем, нам еще в музей плюшевых медведей успеть нужно…***
Тэхен непомерно долго возится в душе, настолько, что Чонгук откровенно скучает, грохаясь на огромную двуспальную кроватку и плюя в потолок. Но вот телефон, забытый Чонгуком на подоконнике, подает признаки жизни, и парню волей-неволей приходится слезть с нагретого места. Ответив на сообщение, Чонгук начинает рассматривать несметное число фотографий, что накопились за два дня. На тех фото, где ребята вместе, Чонгук на себя даже краем глаза не смотрит – сто процентов внимания перетягивает до мурашек прекрасный хен. Отдых явно идет ему на пользу – переутомление, сквозившее во всем облике, как ветром сдуло, кожа лица выровнялась, глаза звездочками блестят, волосы выглядят более крепкими и здоровыми. Сам макнэ тоже чувствует, как внутри запускается механизм обновления, однако прежде всего безмерно рад за любимого хена. Ведь когда тот валится с ног от усталости или чем-то разбит, Чонгуку хочется забрать себе его боль, избавив от обременительного груза проблем. Чонгук иногда промышляет тем, что под шумок снимает Тэхена – тогда макнэ проявляет чудеса ловкости, ибо у хена слишком скорая реакция, и он может унюхать неладное в любой миг. Но стоит отдать должное чонгуковой сноровке – парень ни разу не был пойман с поличным. Вот Тэхен окидывает восторженным взором плюшевого мишку в образе графа Дракулы, вот мчится вдоль по береговой линии, пока приливная волна играется с обнаженными щиколотками, вот гогочет, оттирая с ткани каплю подтаявшего мороженого, вот возлегает на чонгуковых коленях, сомкнув веки в прямую линию… – Ай-яй-яй, Чонгук-и, нехорошо так делать, – гремит гром среди ясного неба, телефон, будто скользкое мыло, выпрыгивает из рук, благо, приземляется на постель, а Чонгук вдохнуть боится, когда чужие руки смыкаются на его талии. – Повернись-ка, буду наказывать тебя, Гукки, – хватка слабеет, Чонгук оборачивается на пару градусов, встречаясь с лукавой полуулыбкой и шаловливо-игривыми искорками, и предчувствует – ничем хорошим их вечер не увенчается (или наоборот?). Чонгуку срочно нужно прочистить горло (и мысли), потому что Тэхен перед ним – распаренный после продолжительных водных процедур, с подсыхающими, небрежно взъерошенными волосами, с приоткрытыми, зазывающими губами, и, главное, с лицом, на котором изображено такое бескрайнее умиротворение, будто Тэхен там, в душевой кабине, получал оргазм за оргазмом. За то, что Чонгук смеет щелкать хена исподтишка, макнэ получает заслуженное «суровое» возмездие – смачный поцелуй, в разгаре которого шкодливые ручонки хена упираются в грудную клетку и повергают тело, охваченное мелкой дрожью, на приглашающе расстеленную кровать. Чонгук пугливо пятится к стоящей подушке, безотрывно следит за Тэхеном, который виляет следом на четвереньках, и сглатывает с таким шумом, что водопад Виктория не идет с ним ни в какое сравнение. Чонгук не успевает моргнуть, как Тэхен оказывается сидящим поверх его бедер, бессовестно ерзает, раскачиваясь, и вовлекает в затяжной поцелуй. Нельзя сказать, будто они никак не прогнозировали подобную развязку – обоих влечет друг к другу как магнитом давным-давно, а на острове, вдали от привычного образа жизни, затаенные чувства отчаянно рвутся наружу. – Гукки, я хочу изучить тебя… – пришептывает Тэхен, прокрадываясь под просторную футболку, «вышагивая» пальцами от ложбинки пупка до укрупнившихся сосков, – а ты… ты хочешь… меня? – по его бокам фиксируются цепкие пальцы, а Чонгук согласно кивает и протяжно выдыхает, откидывая отяжелевшую голову, когда ткань задирается, и расторопный язык прокладывает извилистый путь. С неприкрытым удовольствием Тэхен исследует каждый напрягшийся кубик, совокупность коих образует приятный на ощупь бугристый прямоугольник, четко очерченные линии груди, захватывает в плен соски, и, прикладываясь к разгоряченной коже, петляет вниз. Чонгук шмыгает носом, жадно глотая воздух, выпуская первый приглушенный стон, когда Тэхен поддевает резинку шорт, с хищническим оскалом посматривая на ни черта не соображающего младшего. Чонгук не помнит, как Тэхен поспешно стягивает с него шорты вместе с боксерами (к чему церемониться), отметая их в сторону, развязывает узел, но не снимает свой халат, и принимается посасывать истекающую головку. Раздразнивая ее увлажненными губами и без тени смущения надавливая большим пальцем, Тэхен бдит, чтобы Чонгук в экстатическом порыве не впутал ладонь в его макушку, принуждая заглотнуть до першения в горле. Последний раз сжавшись вокруг раскрытой головки, Тэхен приподнимается, возвышаясь над Чонгуком, глаза которого застланы непроглядным туманом. Сбросив одеяние, Тэхен во всей своей естественной красе предстает пред мутным взором Чонгука, рука которого сама по себе подрывается, дабы закончить начатое. Метнув неодобрительный взгляд, Тэхен легонько хлопает по чужой ладони, отстраняя ее, а затем дотягивается до крема для рук, выдавливая немного, и распределяет по их членам, которые находятся в полной боевой готовности. Согнутые в коленях ноги сдавливают чонгуковы бока, Тэхен пригибается как можно ниже, закусывая губу в предвкушении. Одну ладонь он укладывает на свою эрекцию, а другой хватается за чужое плечо. Смекнув, Чонгук обхватывает собственную плоть, что ждет фантастической разрядки. Пальцы на прогнувшейся спине до покраснения сжимают атласную кожу, дыхание моментально учащается, а налитые кровью органы несдержанно трутся друг с другом. Исходящие изо рта и носа раскаленные потоки воздуха обдают лица, между которыми фактически нет промежутка, мокрые языки то облизывают пересыхающие губы, то переплетаются в жарком поцелуе. – Гуккиииии, т-тебе хорошо?.. – болезненный шепот обжигает мочку, Тэхен обсасывает ее, ощущая, как вот-вот цепь неизведанных впечатлений парализует его. В ответ слышится, как Чонгук, уже содрогающийся от оргазменных волн, что распространяются от низа живота по всему телу, пронизывая каждую клетку, выстанывает высокое «дааааа». Тэхен опрокидывается на спину, проводит ладонью по взмокшему лбу, заводит пряди назад и тут же Чонгук набрасывается на него, будто с цепи срываясь. Нет ни одного места на тэхеновом лице, где бы не оставили свой отпечаток припухшие губы; по длине раковины, за ухом, под подбородком, по контурам выпуклых ключиц – везде стынут маниакальные поцелуи. Кожа Тэхена неимоверно теплая, кажется, рядом с ней реально согреться морозным вечером, более того, гипнотизирует стойким миндально-медовым ароматом; сам же Тэхен млеет под пылкими ласками. Тэхен помыслить не мог, что столь отзывчив к ним, однако так и есть – он готов феерично спустить от того только, что Чонгук теребит его отвердевшие соски, растирая их быстро-быстро, терзая после зубами. Сладкое наваждение окутывает сознание, и мягкие губы, нащупав намечающийся пресс, спускаются к внутренней поверхности бедра. Ровные ногти впиваются с такой силой, будто протыкают кожу, и если по известным причинам Чонгук не имеет права испещрить крупными темно-фиолетовыми метками шею, то на этой части тела ему есть где разгуляться. Неразборчивый шепот попеременно со стенаниями, что набирают обороты, заполняют каждый уголок комнаты, Тэхен ведет ладонью по телу, имея целью притронуться к себе, но вероломную попытку пресекают на корню. Чонгук в буквальном смысле берет дело «в свои руки», а еще тянется за подушкой, прося Тэхена приподнять туловище. Все то время, что она устраивается под чужую поясницу, Чонгук мертвой хваткой пережимает возбуждение, а затем никнет к отверстию, что уже интенсивно сокращается. Как только самый кончик языка касается области вокруг и чуть-чуть проталкивается вовнутрь, Тэхен издает неприлично длинный стон, а Чонгук утверждается в догадках, чем хен развлекал себя в душе. В одно и то же время Чонгук орудует шустрым языком, описывая им окружности, и сцепленным кулаком, что совершает размашистые движения на дергающемся члене. Тэхена надолго не хватает, тело лихорадочно подбрасывает, а его сокровенным желанием является резко сдвинуть ноги – с непривычки он опасается не выдержать неукротимый напор. Чонгук же упивается реакцией на свои действа и имеет наслаждение выслушивать превосходные низкие ноты, не покидает шире растянувшееся нутро, даже когда оно импульсивно сужается, зажимая чонгуков язык, и увеличивается вновь. Наконец, Чонгук распрямляется, вспомнив о том, что и у него есть изнывающая проблемка, которая довольно легко решается. Видя, что Тэхен никак не может восстановить дыхательный ритм, Чонгук склоняется над ослабленным тельцем, тревожно справляясь: – Как ты, хен? – Тэхен оплетает руками чужую шею, двигая на себя, и с трудом выговаривает: – Прекрасно, Гукки… хочу еще… – Чонгук пришел бы в неподдельное удивление от ненасытности и настойчивости хена, если бы сам до чертиков перед глазами не хотел большего. Но удостовериться еще раз не будет излишним: – Ты уверен? – Чонгук несмело просовывает язык в ушко, на что Тэхен жалобно поскуливает и прерывающимся шепотом выдает однозначный ответ. – Ты у меня такой красивый… – как в беспамятстве нашептывает Тэхен, ослепляя блеском глаз подкачанную грудь и детально прорисованные кубики пресса, завораживающее зрелище чего разворачивается во всем великолепии. На лице Чонгука, не спеша оглаживающего мышцы сфинктера, прорезается неброская улыбка, и макнэ озвучивает то, что хочется повторять изо дня в день: – Ты бесподобен, хен. Стоит липкой головке протиснуться на пару несчастных миллиметров, как парни синхронно испускают тягучий стон, со скоростью молнии разлетающийся по помещению. Благодаря тому, что под тэхенову поясницу подложена высокая подушка, получается достаточно удачный угол, позволяющий в считанные минуты вознестись на вершину блаженства. Сверх того, схваченный за подколенные ямки и самостоятельно насаживающийся Тэхен, корпус которого подается вперед, немало содействует обострению ощущений. Завидная мускулатура Чонгука напряжена до предела, он яро толкается, и, несмотря на то, что Тэхен недурно подготовлен, внутри все равно чертовски узко и тесно. Аккуратно остриженные и неизменно казавшиеся Чонгуку идеальными ноготки то немилосердно полосуют спину, куда дотянутся, то вонзаются плечи, покрытых слоем испарины. Чонгук мужественно сносит, задавая бешеный темп, обсыпает участки горящей кожи, что находятся в открытом доступе, и сцеловывает солоноватые частички пота с чужих висков. В глазах Тэхена сплошная поволока, он выгибается навстречу, когда оргазм кратковременной яркой вспышкой дает о себе знать, причем изливается парень, не трогая себя. Исступленный шепот, заклинающий «сделать это без рук», и заключительные, особенно глубокие фрикции, производят нужный эффект, и Тэхен подергивается под тяжестью чонгукова тела. …Чонгук лежит пластом, уткнувшись лицом в не остывающую кожу тэхеновой груди, вбирая ее неистощимое тепло. Тэхен, прикрыв веки, лениво массирует чужую кожу головы, посылая приятную, едва уловимую пульсацию по телу. – Может быть, это по-детски нелепо, но я хочу, чтобы мы пообещали кое-что друг другу, – Чонгук вскидывает голову, а в его глазах разгорается пламя любопытства, – когда погаснет последний луч нашей славы, неважно, случится это через пятнадцать, двадцать, тридцать лет, мы, повзрослевшие и набравшиеся опыта при условии, если чувства, что в нас заложены, не исчезнут бесследно, уедем, опять же, не имеет значения, куда… – завершить речь, проникнутую воодушевлением, Тэхену не дают и стремительно припадают к его покусанным губам. ...Но любые слова так и останутся всего-навсего словами. Лишь течение времени подвергнет их серьезной проверке.