Спасибо, Джон

      Они ползали по ее руке, такие маленькие и совсем беззащитные. Для некоторых отвратительные, но для нее, безусловно, прекрасные. Мадагаскарские тараканы. Они передвигались по руке, перебирая своими маленькими когтистыми лапками светлую кожу.       Мона улыбалась и нежно касалась пальцами их, немного скользких после опрыскивания, панцирей.       — Мои малыши, — тихо пропела она, держа руку опущенной в стеклянный террариум. Комната пропахла сыростью. Здесь так редко горели лампы основного света. Лишь жёлтая подсветка в многочисленных террариумах позволяла разглядеть очертания захламленного стола, что стоял в середине.       — Сегодня у нас фирменное блюдо, — Мона осторожно освободила руку от тараканов и, тихо напевая песню, опустила в террариум очищенный персик. Улыбка, спокойная и нежная, не спадала с ее губ. Она направилась к соседнему террариуму, особо аккуратно провела пальцем по холодному стеклу и открыла крышку.       — Вас уже более полутора тысяч, мои малыши, — Мона вытащила из пластикового контейнера кусок несвежей говядины и аккуратно опустила на грунт. — Прекрасные создания.       Мона жила в своём мире, который был наполнен насекомыми уже слишком долго, чтобы перестать их олицетворять. Она никому не мешала, никому не вредила, просто была и существовала в гармонии с собой и своими существами.       Плавный звонок оторвал ее от созерцания своих питомцев. Улыбка Моны стала шире, и она поспешила к входной двери. Проскочив пару пролетов и спустившись на первый этаж она наконец открыла дверь. Бабушка настаивала на прислуге, но Мона желала оставаться в своём доме одна, ну или с этим человеком...       — Джон! — воскликнула она и прыгнула мужчине на шею. Он подхватил женщину на руки и закружил в танце. Смех наполнил огромный, богато обустроенный, старый дом. Мужчина поцеловал Мону в щеку и поставил на паркетный пол.       — Привет, дорогая, — он подарил ей добрую улыбку. — Ты готова к самой счастливой поездке в твоей жизни?       Мона вскрикнула от какого-то детского восторга и выбежала в гостиную, на ходу снимая потёртый белый халат.              Джон поправил бабочку и улыбнулся зеркалу. Совсем недавно он отбелил зубы, и теперь они неестественно сверкали белым, словно в рекламе жвачки. Он пригладил прическу и прикоснулся к своим скулам. Натягивая кожу лица и избавляясь на секунду от совсем недавно приобретенных морщин, он в который раз подумал о пластической операции. Но денег не хватит даже на простой поход к врачу. Джон вздохнул. Не верилось, что старость так быстро постучала в дверь. Ему казалось, что его лицо будет всегда прекрасным и молодым, что он всегда будет выглядеть отлично в обтягивающих плавках, уделяя походам в спортзал максимум один день в неделю. А ещё Джон думал, что к средним годам он найдет свою единственную. Красивую, глупую и обязательно богатую. Но оказалось, это было столь сложно, сколько найти иголку в стоге сена. Глупые и богатые были страшными, а красивые и богатые были слишком умными, чтобы тратить своё дорогое время на него. Джон вздохнул, он не успел заметить, как Мона из нежелательного, запасного варианта превратилась в последнюю надежду. Настолько последнюю, что ему пришлось стиснуть свой палец бриллиантовым кольцом. Они были женаты чуть меньше недели, но он пока не мог переехать в ее старинный, прогнивший, но, тем не менее, жутко дорогой дом из своей маленькой опрятной квартирки. Нужно было выселить оттуда всех чертовых тараканов.       Сев в машину — подарок его предыдущей пассии, — он направился к возлюбленной. Этот медовый месяц будет ужасным, но точка Рубикона уже пройдена, Джон покрутил кольцо на пальце, которое ему жало. Мужчина был чудесным актером — изобразить убитого горем вдовца труда большого не составит. Тем более, не в первый раз.       Мона встретила его как всегда объятиями. Он натянул улыбку, стараясь не дышать и не вглядываться в ее лицо. Моне было тридцать шесть, и она была тем человеком, который остается жизнерадостным ребенком до глубокой старости. К счастью, или к сожалению, до старости она не доживёт. Джон прижал ее хрупкое тело к себе. И наконец заглянул в карие глаза, прошелся взглядом по тонким губам и носу с горбинкой. Это был тот самый случай, когда в женщине ему абсолютно ничего не нравилось.              Они закрыли входную дверь, и Мона уселась на переднее сидение вместе с суженым. Джон вставил ключ зажигания. И машина с тихим шелестом направилась к выходу из города. Был разгар лета. Солнце, казалось бы, спалило, иссушило всю траву поблизости. Мона открыла окно и поток воздуха обдул ее лицо, заставляя развеваться светлые волосы.       — Богомолы — чудесные создания, — внезапно сказала она, и Джон снова натянул улыбку, в душе скрепя зубами от понимания, что сейчас начнется лекция.       — Понимаю, милая, чем они тебе так нравятся.       — Тебе тоже? — казалось бы взбодрились Мона ещё больше. Джон кивнул. Машина выехала на трассу и совсем скоро отдалилась от любого города.       — Самки богомола откусывают голову самцу во время или после спаривания. — Джона передернуло.       — Надеюсь, ты не откусишь мне голову во время секса? — усмехнулся он.       — Но я же не богомол.       Он подумал, что нечто похуже. В кармане у Моны зазвонил старенький телефон. Она загадочно улыбнулась и подняла трубку. Противный женский голос что-то пищал, но до Джона не доходили связанные звуки. Чем дальше шел монолог женщины из трубки, тем шире на лице у Моны появлялась улыбка. Наконец она поблагодарила женщину и повесила трубку. Ещё пару минут она просто смотрела в окно невидящими глазами и с улыбкой на лице. Джон немного заволновался.       — Мона, ты в порядке?       — Джон, — ее голос дрожал, она медленно переключила на него взгляд, — у нас будет ребенок.       Мужчина подавился воздухом и закашлялся.       — Останови машину, Джон.       Джон не остановил, в голове рылась тысяча мыслей, и шок, огромный шок.       — Ты же говорила, что бесплодна.       — Я была в больнице, сдавала все анализы, — Мона смотрела на него и ждала привычной улыбки. — Джон, у нас будет малыш. — Но он ничего не ответил. — Джон?       Она звала его. Но мужчина вжимал педаль газа со всей силы, его переполнял кипящий гнев. Он медленно перевел на нее взгляд, полный ненависти. Он ненавидел, когда его обманывали.       — Джон, — она положила на его колено руку, в голосе не было улыбки, только тихое смирение. — Спасибо.       Женщина резко вывернула руль, и они свернули с трассы. Машину сразу же затрясло. Мужчина не успел среагировать, когда впереди выросла засохшая коряга. Машина ударилась о ствол. Джон не был пристегнут и от резкого торможения, словно тряпичная кукла, вылетел из своего кресла и ударился о лобовое стекло. Машина остановилась, а подушка безопасности открылась совершенно не вовремя. Мужчина застонал от боли, а по его лицу потекли ярко красные струи. Он зажал ладонью нос, из которого на рубашку хлынула красная жидкость.       — Мона, помоги, — прохрипел он. Женщина вышла из машины. Ремень безопасности спас ее от подобной травмы. Открыв дверь с другой стороны, она посмотрела на корчащегося от боли мужчину. По подбородку стекали кровь, слёзы и пот, он выплёвывать всю эту отвратительную смесь. И плакал, словно ребенок. Джон почувствовал, как холодные пальцы сжали волосы на его затылке. И снова почувствовал боль. Она ударила его головой об руль.       — Спасибо, Джон, ты выполнил, своё предназначение. — Мона не переставала улыбаться ни секунды, пока разбивала лицо супругу. Пока кости хрустели и ломались. Вытащив его из машины мужчину, лицо которого уже больше походило на кровавое месиво, она скинула послушное тело на землю. Он упал на живот, пытаясь карабкаться и ползти, впиваясь пальцами в засохшую землю. Он не видел, куда нужно идти, но животный инстинкт не позволял остановиться. Он почувствовал, как тело опустилось на него.       — Самка богомола убивает своего самца, после того как проходит процесс спаривания. — Мона снова впилась пальцами в кожу головы и опустила исцарапанное, разбитое лицо в землю. Джон не двигался и плохо соображал, что происходит. — Самка богомола откусывает голову своему самцу.       Если бы у Джона были бы ещё глаза, то они бы расширились в страхе и понимании. Но глаз больше не было. Он сделал последнюю попытку вырваться. Но это было тщетно. Он почувствовал острую боль в шее.       — Нет-нет-нет! — если бы он мог кричать, он бы кричал. Но рот наполнял сухой песок. Он слышал хруст. Так хрустят позвонки, когда режешь кость. Мона была старательной. А Джон недолго вырывался. Ее руки заливала теплая кровь, а Мона напевала песню, очень аккуратно разрезая артерии и вены. Джон уже не шевелился. А на разбитом стекле автомобиля всё ещё виднелась надпись «Молодожены».              Неделю спустя.       Мона зашла в по-прежнему темную комнату. Все так же там пылилось множество разных вещей на столе. Она заглянула в террариум, кишащий красными муравьями. Кожи на голове уже не было, и лишь ярко белые зубы свидетельствовали о том, что хозяин этого обглоданного насекомыми черепа когда-то заботился о своей внешности. Впрочем, муравьям все равно. Гладкую и нежную кожу быстро искусали и разорвали маленькие челюсти. И через пару дней Мона подумала, что можно будет выбросить ненужные остатки в мусорку. Она погладила свой ещё не увеличившийся живот.       — Спасибо, Джон.