Детка

Стою, прислонившись к стене. Наблюдаю за тем, как ты в который раз (дежавю, ей б-гу) складываешь свои вещи в видавший лучшие времена синий чемодан. Я искренне пытаюсь чувствовать сожаление, что ты вот-вот уйдешь из этой квартиры. Из моей жизни. Но почему-то думаю о том, что не мешало бы записаться на маникюр. — И ты не будешь плакать, если я тебя брошу? — Детка, прости, я не умею! Ты даже не обиделась тогда. Скептически изогнула бровь, бросая вызов. Мне? Просто была уверена в том, что я лишь набиваю себе цену. Наивная. Детка. Думаешь, ты первая такая, кто хотел доказать обратное? Но, ты, определенно, была настойчивее многих. Упрямая. Тебе удалось даже удивить меня. Так надолго задержалась рядом. Хорошая (настоящая/красивая/моя). Как много раз просила тебя не тратить на меня свои мысли/чувства/время. Но ты же упертая. Хотела меня изменить/поменять/сломать. Доказать, что я вовсе не бесчувственное чудовище. И сейчас теребишь кулон, висящий на тонком запястье, в виде первой буквы твоего имени (мне так нравится, как оно звучит, именно поэтому я всегда называю тебя «детка»), подаренный мной на.. (?) Твоя подруга сказала, что я не имею права пропустить какую-то-там-дату. Знаю, что ты ждешь от меня слов/просьб/жестов/рассказов о том, что это лишь не особо удачная моя шутка/проверка на прочность/безумный сценарий реалити, в который ты так случайно попала. И я физически ощущаю, как твои надежды на наш возможный диалог обрушиваются с высоты твоих нереально высоких каблуков (это же Лабутены?) мне под ноги. Наступить. Переступить? Но ты знаешь, что и в этот твой очередной разбег в жизнь без меня я раздавлю все попытки переиграть этот вечер. Лишь молча смотрю на то, как ты ищешь признаки неравнодушия на моем столь любимом тобой (я знаю) лице. Я могу играть с тобой в эти гляделки бесконечно долго, мне некуда спешить. Главное, успеть до конца рабочего записаться на маникюр. Черт. Мне кажется, ты угадываешь ход моих мыслей. Ухмыляюсь. Прости, это действительно выходит случайно. Уверена, что сейчас я ненавидима тобой так сильно, как никогда до. И просто обязана чувствовать сожаление по этому поводу. И я искренне пытаюсь в который раз вытащить откуда-то из глубины своего (богатого внутреннего мира?) хоть что-то, отдаленно похожее на эмоции. Этого не будет. И играть в эмпатию с тобой не собираюсь. И ты точно понимаешь, что в этот раз проиграла окончательно в игре, правила которой так и не удосужилась мне объяснить. Детка. Мне жаль, мне так жаль. (Серьезно?). Я могу нацепить на себя маску человека-которому-не-все-равно. Но тогда я буду.. (кем-то настоящим?) А ты сможешь дать шанс себе поверить в то, что я действительно переживаю. И позволить своей зубной щетке занять место рядом с моей. Снова. Я могу записаться на курсы по извлечению эмоций-которых-не-существует (ты же шутила тогда о таких, да?) Ради тебя. Я могу. Но не делаю этого. Не потому, что ты не заслуживаешь быть моим всем, о чем я буду думать, засыпая или же просыпаясь по утрам. Или стоя в пробке, мечтая скорее оказаться в твоих руках. Об этом же думают нормальные люди? Я не сделаю этого только потому, что не справлюсь с возможной болью потери от того, что ты (или другая — красивее/нежнее/моложе) когда-нибудь уйдешь от меня, прихватив свой потрепанный синий чемодан, оставляя меня одну в пустой (теперь уже) квартире. Забирая с собой солнце в волосах/общих друзей/дурацкий зонт в дурацкую клетку/словарь чешского/National Geographic за ноябрь/корешок от билета на тот самый фильм. Унося с собой все то, что мы так усиленно запихивали в такую маленькую коробочку из наших общих моментов. Я бы не смогла скрыть следы щемящей и разрывающей на молекулы изнутри грусти (Вселенской печали). И я была бы располосована несказанными словами, вот как ты сейчас. Но просто не нахожу в себе ресурсов, чтобы сознательно оказаться на твоем месте. Снова. Знаю. Проходили. И я тоже. С рюкзаком на спине (синим, мать его, рюкзаком), в котором уносила от нее свою растоптанную любовь, припорошенную смесью из слез/обид/отчаяния. А в кулаке зажимала слова, небрежно сказанные той самой любовью всей моей жизни. Детка, я просто не умею. И я снова и снова, как та, играю роль, кто просто не умеет. Чувствовать. Чтобы хоть раз понять, что испытывала (не испытывала) она, смотря тогда на мое залитое слезами лицо. В очередной провальной попытке не ощущать ничего, я заставляю себя смотреть в твои (столь любимые мной) глаза. Такое чувство, что в этот раз твои слезы какие-то острые. Могу поклясться, что вижу, как они оставляют буквально царапины на твоей нежной (я помню, помню) коже. Мысленно стираю эти дорожки своими потрескавшимися губами, искусанными в кровь (кажется, мой бальзам остался в машине). Детка, я просто не умею в кулаке создает новые линии (совсем не жизни) на моей ладони. Как насчет курсов хиромантии? Откровенно смеюсь. Теперь ты точно должна бежать. Но ты почему-то вдруг улыбаешься, чуть приподняв уголок своих красиво очерченных губ. И я в один миг рушу стены, возводимые так много лет, в тщетной попытке не уметь чувствовать ничего, кроме облегчения от того, как очередная красотка, нахмурив брови, закрывает входную с той стороны. И ты будто чувствуешь, что в одном моем выдохе сейчас гораздо больше кислорода вопреки всем законам, чем во всех прошлых наших общих миллионах секунд. И так нежно разжимаешь мою ладонь (странно не испещренную новыми изломами). И я так храбро хрипло: — Детка, прости, я не умею. Не чувствовать к тебе ничего.