Эвтаназия

Я был одинок в свободном падении, Изо всех сил стараясь не позабыть, Что же случилось с нами,

В больничных коридорах всегда пахнет по-особенному. Пахнет хлоркой, лекарствами, больными. Пахнет болью и печалью. Пахнет кровью. В онкологических диспансерах пахнет смертью. Это густой, напрочь забивающий нос запах, который въедается в одежду, в волосы, становясь частью тех, кто приходит проводить людей в последний путь. Для Лайлы это запах был уже чем-то вроде духов, въевшихся в ее кожу. В этом месяце это был уже шестой в это место. На календаре виднелась цифра шесть. - Пациент? - Томас Мор. - Ты же знаешь, что ты не обязана приходить сюда каждый день? – молодая медсестра спросила это таким тоном, будто винила девушку в чем-то, - я не думаю, что твоему парню хочется, чтобы ты видела его в таком виде. - Он не мой парень, - Лайла заполняла свои данные в журнале посещения, и поэтому медсестре не было видно усмешки, возникшей на лице. Все медсестры прекрасно знали ее, и поэтому это все было чистой формальностью. Сначала она приходила раз в неделю, потом чаще, но недавно, когда даже третья химиотерапия не дала никаких результатов, девушка стала приходить сюда каждый день, - и да, я знаю. Спасибо. Медсестра фыркнула, забирая журнал назад, бурча что-то о том, что молодежь вообще ничего не понимает, ни назначения места, ни диагнозов. Но, к несчастью, Лайла понимала и то, и другое. Лайла Бланш училась в медицинском колледже и прекрасно знала, что ожидает человека, лежавшего в 608 палате. Так же знала, что ожидает ее, если она не прекратит употреблять тианептин (1) так часто. Но сейчас это волновало ее меньше всего. Зайти сразу не получилось. Девушка долго стояла у двери, держась за ручку, борясь с подступающими слезами и вспоминая, когда наступил такой момент, когда все в ее жизни просто пошло под откос. Точной даты не было. Были лишь воспоминания о расставании, воспоминания о постоянных слезах, среди которых она упустила, как Томас начал резко терять вес, а потом и вовсе пропал из виду. Его приговор объявили на одном из собраний, и тогда ее небо точно рассыпалось на мелкие кусочки, впивающиеся в ее сердце. - Вижу, ты любуешься дождем? – найдя в себе силы опустить ручку, девушка прошла в палату, на кровати которой лежал невысокий юноша в больничной рубашке, повернувшись лицом к окну - На улице разгулялась гроза и небо буквально разрывалось от постоянных раскатов. Небо трескается. В этом году слишком холодно для мая - Бланш произнесла это так, словно говорила с одним из студентов, с которыми виделась каждый день. С одним из студентов, который не умирал у нее на глазах. С одним из студентов, с которым не приходилось играть «в друзей». - Лайла, - когда Томас повернулся к ней лицом, девушка едва не зарыдала, упав на колени, но на это у нее будет целая ночь впереди. Казалось, за ночь его скулы стали еще острее, тени под глазами ярче, а кожа еще бледнее, - я же просил, не приходи больше, - В голосе Томаса не было упрека. Скорее усталость и обреченность, которая давила на них обоих сильнее, чем что-то еще, чем падающее небо. Их собственное небо упало слишком давно. - Ты мой единственный друг, мистер Мор, я не могу иначе, - Лайла попыталась улыбнуться, но попытка вышла через чур жалкой. Томас оглядел ее, и взглядом предложил присесть на край кровати. Молчание между ними достигало уже критической точки, и с каждой секундой стена, построенная из их недопонимания, обиды и этого вязкого запаха становилась все толще и толще. Мор не выдержал первым: - Если бы тебя спросили, куда бы ты отправилась прямо сейчас, куда бы ты поехала? - Это такая попытка избавиться от моего общества? – Бланш ответила в привычном шутливой манере, скорее по привычке, потому что стоило только снова посмотреть на него, как дыра в средостении становилась все больше и больше. - Я бы никогда не хотел избавиться от твоего общества, - Томас посмотрел ей прямо в глаза, и Лайла в сотый раз отметила, что его серые глаза говорят за него гораздо больше чем он сам может это сделать, - Если бы мне дали такой выбор пару лет назад и я мог решить сейчас, я бы непременно выбрал Швейцарию.Там разрешена эвтаназия. (2) Каждое слово било по вискам битой. Бланш вцепилась пальцами в матрац кровати и тяжело задышала. Говорить с ним о эвтаназии, не споря о ее этичности, не рассказывая сюжет романа, а вот так, наяву, было настолько неправильным, что воздух не выходил из ее груди, комом застревая. - Прекрати так говорить, - Лайла почти что зашипела, - все еще наладится. - Я получаю Морфин каждые четыре часа, - и, помолчав буквально мгновение, добавил,- Ну мы же оба знали, как все кончится, Лайла. Иного исхода не было. Слова зловещей вспышкой отразились в ее голове, и она вспомнила, как еще живой и здоровый Томас говорил ей это на заднем дворе школы, сразу после выпускного бала. Тогда ей казалось, что самое худшее, что могло произойти уже случилось, но, черт! Как же она тогда ошибалась. Де ситуации накладывались одна за другой, и Лайла начинала ненавидеть себя еще больше. Как она могла сравнить то, что Томас, который был в безопасности просто оставил ее и то, что Томас умирает буквально на ее глазах. - Мой родной человек Лайла Бланш, - слабый голос вывел ее из раздумий, и она поняла, что сжимает его руку, совершенно позабыв правила их игры - пообещай мне, что ты больше не будешь приходить? - Обещаю, мой единственный друг мистер Мор - девушка встала, набросила сумку на плечо, и поцеловав Томаса в лоб, вышла в коридор, где еще очень долго стояла у двери, считая сколько ударов совершит ее сердце, прежде чем она окончательно умертвит в себе все чувства и навсегда уйдет из диспансера. Больше не нужно играть «в друзей». Запах смерти больше не кажется ей чужим.