***
– Ты. Кагеяма шумно выдохнул, сжимая ладони в кулаки и пряча за спину. – Мне. Свёл брови и привычно нахмурился. – Нравишься. Вжух! Бам! Бух! Всю решительность смело в одно мгновение. Осталось лишь тяжёлое напряжение, давившее огромной каменной глыбой, и ничего, кроме едва слышного «очень» он выдавить из себя больше не смог. Ужасно. – Выглядишь так, будто у тебя запор, – бросили ему снизу фразой, словно заехали мячом точнёхонько по затылку. Кагеяма подумал, что это хорошая идея – потренироваться. Ведь божественные быстрые тоже не с первого раза удавались, нужна практика. По железной логике Кагеямы в признаниях всё было точно так же. В качестве тренажёра и тренера по совместительству выбрал Нишиною – такой же мелкий, чтобы было проще представить Хинату на его месте. Юу согласился почти сразу из-за: «Нишиноя-семпай. Нишиноя-семпай, пожалуйста. Семпай, я сделаю для вас всё что угодно!». Ну как такому отказать? – Если ты так Хинате признаваться будешь, то, – Нишиноя с важным видом поднял указательный палец вверх и продолжил: – а) у него случится истерика или приступ, – он поднял второй палец, – б) убежит в ужасе с криками «помогите-спасите». Кагеяма честно не понимал, что он делает не так, а Нишиноя распинался: – Ты смотришься просто жутко. Как будто после признания убить собираешься. Руки не прячь, расправь плечи, лицо проще, тон мягче. Кагеяма, следуя советам, попытался ещё раз. Ещё. И ещё. Успел ровно тридцать два раза, чёрт возьми, – по количеству никудышных признаний – пожалеть, что попросил Нишиною помочь. Однако перед Хинатой оконфузиться не хотелось совсем. Из двух зол обычно выбирается меньшее. Дверь сбоку подозрительно сильно заскрипела и открылась, Кагеяма вздрогнул, повернул туда голову, но никого не увидел. На школьной крыше они стояли одни, и слава богу. Любовных дел мастер всё причитал: «то не так, это не так», начиная порядком раздражать. После тридцать третьего провала Нишиноя хлопнул себя по лбу, хотя хотелось хорошенько так долбануть по голове Кагеяму. Увы, рост не позволял дотянуться. – Не-а, нет, так никуда не годится. О! – вдруг воскликнул Нишиноя, хлопнув в ладоши. – Я кое-что придумал! Кагеяма изогнул бровь, выражая немой вопрос. – Ты же хочешь узнать, как относится к тебе Хината, а лучший способ это узнать – ревность… – Ревность? – Не перебивай! – Лихорадочное волнение Тобио как будто передалось Нишиное. Если Кагеяма – нервозность на кончиках пальцев и мрачный прищур глаз, Нишиноя весь – сжатая пружина, готовая сорваться, выскочить в любой момент. – Ревность. Так вот, говорят, ревнует – значит, любит. Нужно заставить его ревновать. И семпай может тебе в этом помочь. Понятное дело, не за спасибо, – важно заявил коротышка-семпай. Загадочная ухмылка Нишинои напрягла Кагеяму ещё сильнее. – Как помочь? – Не забивай голову, я всё организую. Да он сам первый тебе признается, отвечаю! – абсолютно серьёзно заверил Нишиноя, а после немного тише уточнил: – Если ты ему нравишься, конечно. Неуверенное «если» впервые слабо оцарапало где-то внутри ржавым гвоздём сомнения. Кагеяма подумал, что это плохая идея. И согласился.***
Нишиноя велел Кагеяме не париться, сказал, что подберёт удобный момент, даст знак и ему нужно будет лишь подыграть. Да Кагеяма вообще ни капли не парился. Реально. До того момента, пока в поле зрения не оказался Хината. Тренировка оказалась для Кагеямы совершенно неудачной: он был крайне рассеянным, криво пасовал, отвратительно принимал и подавал мячи. Разъярённое «да что с тобой, соберись, Бакагеяма!» совсем не помогало. Тобио смотрел на раскрасневшегося, пыхтящего Шоё (который из-за него всё время промахивался) и думал, что даже злющий Хината выглядел мило. Мило. Мило. Виновата нижняя, отбитая лицом, не иначе. В общем итоге добрую часть времени, отведённого на тренировку, он потратил на неловкие извинения за свои глупые неудачи. – Кагеяма-кун! – пронзительно закричал через весь зал Сугавара, что Кагеяма аж подскочил. Коуши иногда умел пугать, хоть по виду – белая пушистая лапочка. – Задержись и помоги собрать Хинате мячи. Это было что-то вроде наказания для тех, кто недостаточно хорошо работал. – Я тоже помогу! – тут же кинулся Нишиноя в подмогу. Очевидно, не из внезапного острого приступа альтруизма. Кагеяма предвидел, что сейчас что-то случится. Нет. Случилось позже, когда только они трое оказались в раздевалке. – Тобио. Собственное имя резануло по ушам. Кагеяма повернулся к Нишиное, который развалился на скамье и мученически вздыхал, оттягивая ворот мокрой футболки, неприятно липшей к телу второй кожей. – Я устал, – заныл он. – Помоги раздеться. Устал. Бедняжка. Всего три минуты назад носился с Хинатой по спортзалу как ужаленный в задницу – позавидовал бы любой розовый кролик из рекламы батареек «Дюрасел турбо» – и демонстрировал «улучшенные раскаты грома». Сеттер и дальше продолжал бы стоять как истукан, если бы не: – Кагеяма, сброс, – шикнул Нишиноя, легонько пнув его по ноге носком кроссовка. Оговорённый ранее сигнал был распознан мигом, отразившись выражением внезапного умственного озарения на лице. – А-а-а, – шёпотом протянул Тобио, нагнувшись к либеро. – Так бы сразу и сказал. Развязал шнурки кроссовок, снял их, отставил в сторону. Всё время косился в сторону Хинаты. Тот как раз повернулся к ним и наблюдал за этим неумело разыгрываемым театром абсурда. Из школьного драмкружка, вдруг прояви желание туда вступить, Кагеяму бы выперли точно. Он стащил с Нишинои наколенники. Даже не погладил по ноге, чтобы выглядело более интимно. Просто. Стащил. А потом потянулся снимать с Нишинои шорты. – Погоди-погоди, – резко остановил Юу. – Дальше я сам, спасибо. И поцеловал в щёку. Кагеяма застыл. Хината охренел. Нишиноя подумал: «вот дебил». О Кагеяме. Если бы он продолжал тупить, то чертовски хитрый план грозил накрыться медным тазом, поэтому Юу пустился во все тяжкие, чтобы доказать: семпай крут и может всё. В том числе заставить Хинату приревновать. Кажется, сработало. – У-о-о! – завопил Хината, смешно округляя в изумлении глаза. – Ноя-сан? Кагеяма? Вы… – Да, мы встречаемся, Хината! – ответил Юу на незаданный вопрос, нагло закидывая руку на плечо горе-бойфренда. Бойфренд нахмурился и сверкнул таким взглядом, будто проклинал Нишиною и всю его семью до двадцатого колена включительно, но, почувствовав болезненный тычок в живот острым локтём, расслабился и попытался даже выдавить из себя что-то, отдалённо напоминающее улыбку. Кагеяма подумал: «вот дебил». О Нишиное. Это переходило все границы – так открыто заявить о пусть и поддельных, да отношениях: можно не ревность вызвать, а оставить с, прости, господи, какая же глупость, где ты этого нахватался, разбитым сердцем, окончательно всё испортив. Но всё-таки сработало. Совсем, мать его, не так сработало. – Ва-а-ау! Круто! – возбуждённо воскликнул Шоё, подпрыгивая на месте. В нём – пятьдесят два кило ненормального восхищения и ни единого грамма ожидаемой ревности. – А давно? – Со вчерашнего дня, – буркнул недовольный, несколько расстроенный его реакцией Кагеяма и пригрозил кулаком: – никому. Хината показал детский жест «закрыл ротик на замочек и выкинул ключик», кивнул, расцветая понимающей улыбкой. «Мы в дерьме», – синхронно подумали оба. Для большей трагикомичности картины не хватало парных футболок с принтами в виде красноречивых надписей «идиот» и стрелками, указывающими друг на друга. Это было вовсе не тем, чего они добивались.