Двое на льдине

Нил спустился по лестнице и кивнул бармену. Тот едва заметно кивнул в ответ, продолжая протирать стойку. Колонки выдавали что-то электронное и ритмичное, благо приглушенное. Официанты ставили стулья на столы и подметали пол. Потертые диваны были свободны за исключением одного. Любимое место Макса. На столе перед ним высились стаканы разной степени наполненности пивом и пепельницы, из которых можно было сотворить чудо абстракционизма, так изящно в них были запиханы окурки. Макс валялся на диване и пялился в потолок, а в уголке губ торчала тлеющая сигарета. - Что, все так плохо? Подобный разговор случался между ними все чаще и чаще. Максон хоть и выглядел меланхолично, но внутри него кипели эмоции, которые он даже не затруднялся прятать. Было бы желание их увидеть. - Он полчаса шутил над жирным парнем. Я серьёзно, даже засекал. И зал катался по полу. Что это вообще такое? Я не могу, мне тошно. Три дня назад это были шутки над женщинами, на прошлой неделе... Нил не помнил что именно. Все это объединяло одно - лютая ненависть Макса к их деятельности. Точнее, к тем, кто ею занимался. Этот клуб пользовался популярностью, несмотря на то, что пиво тут подавали теплым и сильно разбавленным. Они зашибали не особо большие деньжиши, но на жизнь и немного еще хватало. Чаще всего здесь выступал именно Нил, а Макс слушал его из этого угла. Самого Максона приглашали на сцену с явной неохотой, когда не хватало людей или оные уже рассасывались по домам или другим местам. Слишком уж нестандартным считался стиль его шуток. Что само по себе в какой-то степени было смешно. О темах, которые он поднимал монологах, не было принято говорить, не то что шутить. Но Максу это и нравилось - выходить за рамки, ставить другие цели. Однако именно за это его и не любили. Под стаканами с пивом была разложена большая бумажка, напоминающая развернутый буклет. Нил не разобрал слов, Но узнал символ. Полумесяц со снежинкой внутри. Кажется, в самом начале он даже вызвал то ли религиозный, то ли этический скандал, Нил не вникал. О самом так называемом "холодном сне" он знал не больше, чем остальные. Людей замораживали, складывали, как селедку, и будили, когда приспичит. Технология стала доступна для людей где-то после шестидесятых, когда военные вдоволь с ней наигрались. Конечно, поначалу ею могли насладиться лишь богатые да смертельно больные люди, надеющиеся на то, что в будущем найдут лекарство от их недуга. Но с середины восьмидесятых ею пользовались уже люди и со средним достатком. В чем был кайф для простых людей, у который были семьи и работа, он не понимал. - Холодный сон? Только не говори, что заинтересовался этой херней. Лучше местное меню читать, чем это. Пошли домой, я устал. Макс с дивана не встал, да и вообще всем видом выказывал вселенское недовольство. Или недовольство вселенной, как посмотреть. Но хоть сел. Одолжение, блин, сделал. - Да, я... Посмотрел. Знаешь, а там неплохие идеи. Типа... Разве тебе не хочется побывать в будущем? - Макс, это не машина времени. Нельзя просто заглянуть в будущее, только потому что ты недоволен своим окружением. Это не так работает. Ты не просто случайно оказываешься в другом времени, "в будущем типа", а только потому что спишь. Спишь, понимаешь? Всё вокруг тебя изменится. Все изменятся. На сколько ты там планируешь? Пять, десять, двадцать лет? Твои друзья постареют, все нахрен изменится. Я изменюсь, - Нил выходил из себя достаточно быстро, поэтому не удивительно, что он нехило разозлился. И начал заговариваться. - А ты что, не заснешь со мной? - будто обижено спросил Макс. Они ступали на очень тонкий лед. Нил буквально слышал треск под их ногами. Они либо провалятся вместе, либо льдина разломится и разнесет их в разные стороны. Будущее в их разговорах не мелькало. Были планы, на день-два, максимум неделю вперед, но не было никаких "всегда будем вместе". Нилу казалось, что это подразумевалось. А теперь оказывалось, что даже на это они смотрят по-разному. За треск льда он принял скрежет своих зубов. - Послушай, Макс, - Нил сел рядом с ним. - Я понимаю, тебе не нравится стендап в том виде, который он имеет сейчас, но с чего ты решил, что в будущем... Черт, не так. Нил тонул, не зная, что сказать. У него всегда было хреново с утешениями, объяснениями и прочим дерьмом. А еще он видел, как с каждой секундой Максон мрачнеет сильнее, тоже понимая, что все слова бессмысленны. Вот и разделились их взгляды. Скр-скр, они по разные стороны льдины. - В общем, я не хочу засыпать. И тебя терять тоже не хочу. *** Ночью он был жесток. Такое раньше бывало, лишь когда Макс сам просил об таком, но сегодня не мог сдержаться. Он злился на себя, на Макса, на всех. Это было глупо, но важно для Макса, и он ничего не мог сделать. Нил не собирался засыпать холодным сном, он любил жизнь такой, какая она есть, со всеми несовершенствами. Нил терзал тело любовника, надеясь вымотать его. Вытрахать все мысли. Даже крепкая кровать опасливо поскрипывала. А Макс, овечка, блядь, жертвенная, все принимал. Кричал, стонал, выл. Но не просил остановиться. Понимал, за что получает. Нил лишь хотел вплавить его в свое тело и никуда не отпускать. Утром Нил боялся открыть глаза. Нет, ему не было стыдно за то, что делал ночью. Он боялся, что Макса не будет рядом. Тот во сне всегда сжимался в комок, напоминая лицом маленького потерянного ребенка. Кровать была раскурочена, на простыне кое-где чернели пятна крови, но Максон спал у него под боком. Их льдину еще можно спасти. *** Разговор о холодном сне больше не повторился. Макс сидел все там же, на диванчике, записывал что-то в блокнот на спирали, попивал пиво (Нил запрещал официантам приносить тому что-то более крепкое) и создавал из окурков в пепельнице нечто свое, особое. Нил проверял его книги, блокноты, но заветной брошюрки больше не находил. Он мог бы обманывать себя, будто убедил отступиться, и Макс больше не хочет засыпать, но это было чушью. Проскальзывало что-то в прикосновениях и взглядах. Словно прощание. Или же у Нила наконец поехала крыша. Удивил его Макс один раз, может, и во второй сможет. *** Письмо ему пришло по почте. Выступления в клубе никогда не были дневным делом, забирая у него вечер и часть ночи. Бывало, что возвращался он домой под утро и спал днем, наверное, поэтому не сразу сообразил, что что-то не так. Ничего из вещей не пропало, да и зачем они наполовину самоубийце. Процедура вроде простой не была, значит, заранее планировал, ходил и смотрел как гребанный покойник, носил в себе это. Упивался наверняка. Засранец даже не лично оставил бумаги, а отправил через страховую компанию. Коричневый плотный конверт лежал на их кровати, занимая теперь место Макса. Нил курил, забивая банку из-под газировки пеплом, и не мог открыть конверт. Он и так знал, что там. Это так было в духе Макса - сделать что-то, не думая о чужом мнении. Его даже в трусости нельзя было обвинить. В этом весь Максон. Был или есть? Как теперь думать о нем. Наконец Нил надорвал конверт и вывалил бумаги на постель. Яркая глянцевая брошюрка сразу же бросилась в глаза, теперь-то уж можно было прочесть ее полностью. Нарисованный человечек с улыбкой рассказывал о процедуре. Сначала объекту давали наркотик, Нил заметил, что никого из спящих не звали пациентами, словно они не через сложную процедуру проходили, а на стрижку записывались. Объекты, мать их. Сначала наркотик, потом гипноз и охлаждение до четырех градусов по Цельсию. Также улыбающийся человечек сообщал о том, что в холодный сон можно взять своих домашних питомцев, испытания с животными прохошли успешно. Под конец Нилу казалось, что намалеванный засранец с длинными ручками скалится на него. Еще бы, победил же - Макс выбрал его. Он не выдержал и порвал бумажку. Следующим шел контракт, подписанный рукой Макса, о добровольном погружении в гибернацию - слово-то какое - потом еще что-то о распоряжении, куда вкладывать те немногие деньги, что у него были. Нил заметил, что денег на "тот свет" Макс взял мало. Ему всегда было поебать на "цветные бумажки". Что ж, здорово. А лично для него... Лично для него была лишь пара строк. "Решил поспать, так уж вышло. Если захочешь, можешь присоединиться: в конверте пустой договор. Люблю тебя". И все. Никаких "прости", никаких "прощай". Ахуеть, Макс, спасибо. Вселенское, блядь, спасибо. Никакого давления, что ты, просто либо жизнь без него, либо бросить нахуй все. Второе казалось не так уж страшным теперь. Макса-то он потерял, зачем жить дальше.