Безымянные герои. История пятая: "Молитва"

      Они прощались за порогом ночи, почти не глядя друг другу в глаза.       Страшно было смотреть, лишиться рассудка и воли, вспыхнуть сиюминутным гневом, проклясть всех и вся и, взяв всё своё, убежать далеко, как они когда-то мечтали. Молча мечтали, так и не поделившись друг с другом.       Ханджи не поторапливала, находясь при этом где-то поблизости, с нею остались Жан и Армин.       Аккерман проклинал сам себя за то, что не остановил этих глупых мальчишек вовремя. Ведь можно было переиграть… да нельзя. Кого ещё посылать в тыл врага, если не их двоих? Его? Чтобы сразу раскрыли? И что тогда? Ведь при всех своих силах, при всей своей неудержимости, он обыкновенный человек. И если ему отрубить руки-ноги, другие на их же месте не вырастут и как солдат он станет для всех бесполезен. Но сердце сжималось до боли от одной только мысли, что где-то его любимый, родной человек будет один — Армина решили закинуть чуть позже, — и вся ответственность за операцию будет лежать на его, Эрена, плечах. И он должен справиться, как всегда, только уже без чьей-либо помощи и без прикрытия.       — Ты…       — Всё в порядке, — холодный голос в ответ. Когда он успел стать таким холодным? — Я справлюсь.       — Не сомневался в этом, — с усмешкой, хотя смеяться и врать в тот момент хотелось меньше всего. Мысль — одна — не давала покоя: он отпускал на смерть. — Хочу, чтоб ты знал…       — Я знаю, — так тихо и так спокойно, что даже обидно.       «Да ничерта ты не знаешь, сопляк!» — хотелось крикнуть, врезать, как следует.       Но не сопляк — перед ним стоял молодой высокий мужчина, с тяжёлым взглядом из-под отросшей чёлки, с дурацкой щетиной на бесконечно любимом лице; с широкой грудью, при виде которой, мысли стремительно выметало из головы, а всё потому, что именно эта грудь вдавливала Аккермана в тощий солдатский матрас почти каждой ночью на протяжении нескольких лет.       — Не волнуйтесь, капитан, — грудь подплыла в темноте и прижала к себе руками за плечи. — Я выполню задание и обязательно вернусь. Живой и невредимый, — шёпотом, прямо на ухо. И дурацкие слёзы было уже не сдержать.       — Возвращайся…       — Пора! — голос Ханджи, рассёк жизнь на «до» и «после», словно клинок.       — Всё будет хорошо, — шёпот царапал слух коготками и оставлял на сердце прохладные раны.       — Эрен…       — Леви, — в прикосновении к щеке мерещился мир и покой, домашний уют, тепло и защита.       Но в хрустких шагах Ханджи слышалась древняя песнь жнеца, будто не ветки ломались под твёрдой подошвой, а чьи-то кости.       — Леви. Посмотри на меня.       Улыбка в голосе — солнца луч, что рушил любые преграды, рассеивал темноту. Тёплые губы коснулись щёк и бровей, задели висок и крепко прижались к губам. Нет!       Леви вцепился в одежду упрямыми пальцами, не желая делиться с разведкой своим сокровенным.       — Ребят, нам пора, — голос Ханджи прозвучал совсем уже близко, и слышно стало как отвернулась, сконфузившись от увиденного.       — Всё хорошо, — и рука исчезла. Сразу ударил озноб, стало страшно до жути. — Я готов.       Сильнейшему воину человечества хотелось кричать, повиснуть на шее, окаменеть, убить, лишь бы отродье его больше с места не сдвинулось.       Он ведь погибнет. Погибнет…       Жан, оказавшись рядом, мягко, но очень уверенно взял за плечо и придержал, пока Йегер медленно отходил от них на безопасное расстояние. С остальными он попрощался немногим ранее. Эрен…       Сноп изумрудных искр выстрелил в небо, стало светло, как днём. Мощное тело гиганта возвысилось над землёй, и от него повеяло жаром, словно из печки. Из опустившейся тьмы сверкнули зелёным огнём глаза. Возвращайся…       Разумный зверь сел на корточки, чтобы услышать последнее напутствие от командора.       Ханджи кричала так громко, что уши закладывало, но Аккерман ни единого слова не слышал. Все свои силы он тратил на то, чтоб запомнить Йегера эдаким вот уродом с кошмарной мордой, огромной двухъярусной челюстью и острым носом. Это был не человек, Йегер всегда и для всех оставался отродьем, чуждым их племени.       Но куда тогда деть на удивление умный, осмысленный взгляд этих нечеловеческих глаз? Глупо: Леви вдруг подумалось, что в этом виде Эрен, пожалуй, казался умнее, чем когда был человеком. Прошу, возвращайся…       Гигант медленно выпрямился, чтоб ненароком не сбить всех с ног и посмотрел на него. Тёплым и любящим взором, немного тоскливым, но, как всегда, решительным.       А дальше шагнул в темноту, отдаляясь с каждым мгновением сильнее, чем мог бы, когда его ноги были не столь велики. Он грохал и грохал, тряся под собою несчастную землю, чья дрожь отдавалась болью в каждой частичке тела сильнейшего воина, и отдалялся, и исчезал. Ты… Не дай им тебя сломать. Не позволяй им перекроить тебя, что-то внушить тебе. Помни о том, кто ты есть. Помни, что здесь тебя ждут. Знай, что на свете нет больше места, где тебя ждали бы хоть в половину меньше. И возвращайся. Слепой ли, безрукий, безногий, в ожогах иль ранах, обиженный всеми, только вернись ко мне. Если вдруг силы твои иссякнут, раны твои заживать перестанут, тело покроется сетью кровавых трещин, я исцелю тебя, сделаю всё от меня зависящее, но заставлю ещё раз регенерировать и никогда больше не уходить. Возвращайся…       Леви смотрел вслед гиганту, пока дрожь земли окончательно не затихла. Где-то вдали, на востоке, медленно разгорался рассвет.