О лузерах, ОРВИ в июне и заботливой Лилии

Лилия не встречает Юрия утром ни в ванной, ни на кухне, ни в гостиной. Она вообще не видит и не слышит его. Это непривычно, потому что несмотря на всю свою изящность и видимую легкость собирается Плисецкий всегда громко и шумно: топает, как стадо слонов, спешащих на водопой, скачет туда-сюда, шипит и вопит каждый раз так, словно куда-то опаздывает. Лилия предполагает, что он проспал, и заходит в отведенную ему комнату, не забыв постучать: она старается ни на минуту не забывать, что Юрий — подросток, поскольку не хочет попадать в неловкие ситуации. Плисецкий лежит на кровати, свернувшись калачиком, из-под одеяла торчит только нос. Возле подушки лежит и настороженно наблюдает за Барановской Юрина кошка. Лилия садится рядом с его, вроде как, ногами, бросает сухое: «Юрий, пора вставать». Сам он испуганно вздрагивает и высовывает мордашку на свет, так что становится видно лихорадочный румянец на щеках и прилипшие к вискам потные короткие волосы. Лилия с подозрением рассматривает его лицо, переводит взгляд на тумбочку и горстку скомканных белых салфеток на ней; решает уже, что постучала не зря, а Плисецкий едва слышно шелестит: — Доброе утро. Лилия на всякий случай спрашивает, здоров ли он. Юрий отрицательно качает головой и хрипит: — Нет, все-таки заболел. — Юра видит вопросительно-вежливо поднятые брови и снова зарывается в одеяло. — Все-таки? — Я думал, до жара не дойдет. Горло заболело позавчера утром… — Плисецкий прокашливается и морщится, Лилия, хоть далеко не врач, слышит, что кашель сухой и болезненный. — Вчера засопливил к вечеру. Думал, само пройдет. Ну и… Вот. Температура ночью подниматься начала. Лилия уходит за аптечкой, находит там градусник, заглядывает к пьющему кофе Якову: сообщить, что подопечный заболел, и возвращается к Юре. Чтобы он вылез и сел ровно, его приходится тормошить, но термометр Плисецкий ставит сам. Лилия уточняет: — Так ты почувствовал себя плохо еще ночью? Юра кивает и отвечает: — С вечера уже как-то подозрительно было. «Лапы ломит и хвост отваливается», знаете? Я подумал, что на тренировке устал. Пошел в интернете сидеть — глаза болят. Ну, думаю, и пошло все. Спать лег, вырубился, а проснулся где-то в час — жарко. Сморкался еще, не проснулись? Лилия думает, имеет ли Юрий в виду только ее или их с Яковом. Говорит: — Я ничего не слышала. А надо было бы. Почему не разбудил? — Не хотел будить вас. Неудобно как-то. Плисецкий смущенно опускает вниз лицо, достает пищащий термометр, заключает: «Тридцать семь и пять». Барановская бросает взгляд на отобранный градусник, словно проверяя, обманул Юрий ее или нет, и трогает лоб мальчишки, как бы удостоверяясь, что техника не заглючила. Кожа влажная и действительно горячая. Юра копошится в тумбочке и выуживает оттуда пачку влажных салфеток, забирает термометр назад со словами: «Дайте!», протирает кончик и кладет в футляр. Фельцман в это время заходит в комнату. Смотрит на них обоих и кивает подбородком то ли на своего воспитанника, то ли на предмет в его руках: — Ну что? Лилия отвечает деловитым тоном: — Тридцать семь с половиной. Собираемся, одеваемся, — это слово она проговаривает почти по слогам, при этом выразительно глядя на Юру, — завтракаем, чуть позже едем в больницу. Юрий, мы с Яковом идем на кухню. Приведешь себя в порядок и выйдешь к нам. Я дам тебе жаропонижающее. Лилия выходит вслед за Яковом и закрывает дверь, боковым зрением успев заметить, что одеяльная горка начала шевелиться. На кухне Яков сразу начинает греметь кастрюлями, раскладывать по тарелкам овсянку. Лилия просит его поставить чайник, достает с полки банки, в одной из которых она хранит засушенные цветки липы, в другой — мед. Когда Юрий все же выползает к людям, на столе, на том месте, где он всегда сидит, рядом с миской каши стоит чашка липового отвара с медом. Юра даже не успевает каркнуть, что не голодный, а Фельцман уже командует громовым голосом: «Съесть все!». Видно, что Плисецкий поспорил бы, будь у него на это силы, но сил нет, поэтому он молча расправляется со своей порцией несладкой овсянки, потом с тоской смотрит в кружку. Лилия советует ему выпить хотя бы полчашки и длинным ногтем придвигает таблетку. Юрий ее слушается. Фельцман говорит, что в больнице с утра будет много народу, поэтому им лучше поехать после обеда, а на возражения Лилии, что нужно ехать в частную, где очередей нет, отвечает, что нужна Юрина карточка, потому что у него аллергия на какие-то препараты. Плисецкий уходит назад к себе в комнату и заваливается на незаправленную кровать. Лилия идет вслед за ним и спрашивает, болит ли него горло. Юра говорит, что да, болит, и Барановская чуть ли не за шкирку тащит его полоскать. Противным прополисом, от которого едва не выворачивает. Лилия стоит над душой и следит, чтобы Юра не решил сжульничать и вылить эту гадость в раковину, потом позволяет ему пойти и немного полежать. Яков ненадолго уезжает на каток и обещает заехать за ними в час. Лилия наблюдает за Юрием. Ей почему-то казалось, что он обрадуется незапланированному выходному и будет бессмысленно зависать в соцсетях или смотреть сериал про глупых подростков, но он спит. Или дремлет. Или просто лежит, потому что болят мышцы, глаза и голова и ничего поделать не получится. Лилия наливает в чашку апельсиновый сок и подходит к нему. Плисецкий не замечает ее, пока она не присаживается рядом и не дотрагивается свободной ладонью до щеки. Юрий приоткрывает глаз и вопросительно мычит. Барановская шепчет: «Нужно попить». Юра мычит согласно, приподнимается, берет слабой рукой сок и выпивает его, падает назад на подушки. — Юрий, скоро Яков заберет нас. Переоденься в уличное и постарайся не уснуть. — Барановская дожидается реакции мальчика и оставляет его одного. После звонка Фельцмана они вдвоем спускаются к машине. Лилия придерживает Юрия за локоть, и он даже не сопротивляется, только пришибленно-рассеянным взглядом обводит стены, ступеньки и консьержа и морщится, когда солнце бьет ему в глаза. Яков смотрит на своего ученика тем особенным, взволнованно-насмешливым взглядом, каким смотрят родители на рассадивших коленки детей, предлагает Барановской сесть вместе с ним на заднее сиденье. Та соглашается, и почти всю дорогу Юра дремлет, приткнувшись к ее боку и положив голову на плечо, никак не реагируя на гладящую его спутанные волосы руку. В больнице выясняется, что карточку Юрину куда-то просрали. Пока Яков пытается добиться толку от регистратурной тетки-хабалки, Плисецкий дергает Лилию за рукав, становится на носочки и сообщает: «Я в туалет, щас приду». Лилия идет за ним и ждет его за дверью. Не то чтобы она считает его несамостоятельным и неприспособленным к жизни младенчиком, да и в обморок упасть не должен, но ей отчего-то боязно оставлять его без присмотра. Юра выходит и стряхивает с рук капли, первым замечает Фельцмана и спрашивает у него: «Ну что, нашли?». Яков отвечает, что нашли, с криками и орами, правда, но нашли. И добавляет: «Пойдемте, я очередь занял». Яков усаживает Лилию и Юру, когда освобождаются места, а стоящая женщина средних лет поджимает губы и говорит так, чтобы Лилии было слышно: «Поздних детей всегда так балуют. Большой уже, мог бы постоять!». Плисецкий игнорирует ее, Лилия выразительно смотрит на багрового от злости Фельцмана. Он молчит. К врачу они попадают только через час. Долго, учитывая то, что на дворе июнь, но заболевших детей на удивление много. Юрий все время буравил взглядом карточку, Лилия периодически касалась его лба, отмечая, что с каждым разом он будто бы становится горячее. В кабинете Юре снова меряют температуру, пока Лилия рассказывает, как начиналась болезнь и какие меры были предприняты. Доктор, молоденькая, но бойкая девчушка с забавными кудряшками, выносит вердикт: «ОРВИ», достает ртутный градусник и озвучивает: — Тридцать восемь и три. Точно сбили температуру? Лилия отвечает: — Да, утром я дала жаропонижающее. Врач морщит лоб, спрашивает, какие лекарства есть дома и объясняет, какие и в какой дозировке можно принимать Юре. Унылая и замученная медсестра записывает названия на листочек и подвигает Барановской. Лилия уточняет, стоит ли делать полоскания. Врач заверяет, что обязательно. Добавляет: «Приходите в пятницу на повторный прием. Если антибиотик не поможет, то раньше». Яков благодарит ее и выходит первым. Плисецкий выполняет все рекомендации врача: пьет все таблетки, капсулы и сиропы, даже полощет горло, но к вечеру температура доходит до тридцати девяти. Фельцман вызывает скорую, когда сбить температуру не получается, а Лилия обтирает холодной водой мечущегося по кровати в полубессознательном состоянии Юру. Приехавший фельдшер колет антибиотик внутримышечно. На следующий день назначают колоть те же антибиотики. Уже другой врач, крупный дядька лет сорока. Упрекает Юру, что ты, говорит, за хлюпик. Летом так простыть умудрился. Лилия отрезает: «Он сдавал экзамены. Иммунитет вполне мог понизиться от стресса». Врач хмыкает себе в усы. Дома Барановская говорит Юре: — Теперь буду уколы тебе делать. — А я сам умею. Я дедушке колю, когда к нему в гости приезжаю. — Себе неудобно. Если стоя, мышцы не расслабишь, — возражает Лилия, уже набирая жидкость в шприц. Плисецкий дуется и вздыхает, но послушно ложится. Он все еще немного температурит, но уже не лежит все время на кровати, как первые два дня, когда даже еду и попить ему приносила неожиданно заботливая Лилия. Как еще утку не притащила. И голову он не мыл все это время, так что когда он все же добирается до душа, намыливать волосы приходится два раза. После мытья он делает небольшую растяжку и садится за ноут. Открывает Вк, находит диалог с самим собой и листает вверх: он скидывал себе подборку фильмов пару недель назад, но тогда посмотреть было некогда, все время сжирала подготовка к экзаменам. Выбирает понравившееся кинцо, гуглит его и ставит на загрузку. От изучения аннотации его отвлекает звук сообщения. Пишет Алтын. «Куда ты пропал?». Юра непонимающе хмурится и набирает ответ. «всм¿». «Не был в сети три дня.». «болею. не до того было». «М, а я руку лезвием конька рассек.» «ха, лузер. как так можно вообще. пятюню✋» «✋ Может, в скайп вечером?». «ок». Юра все же смотрит фильм. Все плохо, все сдохли в конце, он даже разрешает себе пустить скупую мужскую слезу. Ставит ноутбук на зарядку, берет мобильный и клубок наушников и идет на кухню. В квартире он один, он убеждается в этом, заглянув в каждую комнату. Плисецкий возвращается к себе, достает заныканный между книжками, тетрадками и прочей канцелярией батончик и снова идет на кухню. Быстро съедает конфету, запихивает обертку глубоко в карман шорт и запивает таблетки соком прямо из коробки. Было где-то половина, он выпил все. Не, ну а че? Сказали же — пить побольше жидкости. Телефон в кармане вибрирует и начинает голосить что-то из Скиллет. Не узнать пока, и вообще надо рингтон поменять, с осени стоит, надоел уже. Звонит Мила. Юра отвечает, и она тут же начинает быстро тараторить, сходу вываливая на него кучу новостей. Юра просит ее помедленней, ибо непонятно нихера, и Бабичева, посмеявшись, все же выводит на первый план вопрос: — Ну, ты как? Юра жизнерадостно сообщает: — Жопой об косяк! У меня тут отпуск: лежу в кроватке днями, смотрю мультики, кушаю конфетки… — Врешь! Мне Яков рассказал, что ты чуть — хе-хе — коньки не отбросил! Скорую вызывали! — Угу, карга. Разнюхала уже все. Чего спрашиваешь тогда? А про коньки, кстати, смешно. М, так чего нового? Ты что-то начинала рассказывать, типа что я офигею капец. — Попович упал! Растяжение. — Да ладно! — Да! Дядь Яша с ним на скорой укатил и меня отпустил пораньше — типа, лузерство заразно и меня тоже может скосить. — Да иди ты знаешь куда! Лузерство. А если подумать, то да, всю зиму не болел, а только школа закончилась — и на тебе, Юрочка. Говори с утреца голосом пропитого и прокуренного прораба Васи. Антибиотики внутрижопно. Хорош ржать, достала! Знаешь, как стремно? Барановская колет. Я думал, она меня в больницу сдаст, а она сама лечит. У меня разрыв шаблона аж. Ну, типа, прима-балерина, то да сё, крабы и авокадо на ужин, театры, выставки, дома в туфлях ходит — и уколы в жопу без базара шпиндорит. Мила могла бы задать сто вопросов после этой тирады, но унимает свое любопытство и спрашивает лишь: — Болючие? — Да пиздец. Сижу щас на одном полужопии. Когда лекарство вводят, как будто судорогой все мясо сводит. — Даа, есть такое. Помню, у меня бронхит был лет в восемь. Тоже кололи, рыдала каждый раз. А ты там ревешь? — Не могу себе позволить. Мужественно смаргиваю навернувшиеся слезки. — Скучаешь там? — Да как сказать. Пока отдыхаю и ловлю кайф от происходящего. В пятницу или после выходных к врачу пойдем, постельный режим скорей всего закончится. А я «Мишек Гамми» пересмотрю. — И правильно. Лови момент! Ну все, котик, не раскисай там, позвони Жорычу. А я в магазин захожу, так что пока. — Давай. Юра смотрит на экран. На заставке Потя. Под ногами тоже вьется Потя. Голодная. Юра откладывает телефон и берет кошку на руки. Пока его никто не видит, можно беспалевно посюсюкаться с ней, и Плисецкий не отказывает себе в этом удовольствии: «Привет, моя девочка. Хорошая, хорошая кошка. Потя. Киса, — Юрий тянет каждое слово, и хитрая Пума Тигр Скорпион знает, что, когда у хозяина тонкий тягучий голос, у него можно выпросить что угодно. — Я совсем тебя не кормил. Представляешь? Мне так стыдно. Ты ела что-нибудь?». Потя жалобно мяукает, и Юрий вскакивает, чтобы отрезать солидный кусок колбасы. Кошку не устраивает еда в миске, она перетягивает ее ближе к середине комнаты, так что Юре приходится поползать с тряпкой, чтобы пол не был жирным. Лилия приходит, за ней Яков с тремя пакетами. Плисецкий выходит в прихожую, забирает их и идет раскладывать покупки по местам. Когда он расставляет в холодильнике бутылки, сзади неслышно подходит Лилия. Она кладет руки ему на плечи и разворачивает лицом к себе, прижимается губами ко лбу, удовлетворенно заключает: «Не горячий» и гладит его по голове. Юра ошарашенно замирает с пакетом помидоров в руках. Проходящий мимо Яков трепет его по щеке. Гоша в трубке не такой расстроенный, как можно было подумать. Смеется, что все обошлось, — сразу думали, разрыв связок будет. «Отдохну чутка, давно пора было. Как сам подлечишься, приходи в гости, тащи апельсины», — бросает Георгий Юре, и он обещает зайти. Вечером Юрий все-таки чувствует жуткую слабость, хотя жара больше нет, и, недолго поговорив с Отабеком, ложится рядом с Потей и смыкает глаза. Сквозь сон чувствует, как его накрывают пледом, убирают волосы с лица, слегка зацепив нос длинными ногтями, и целуют в лоб. Потом погасает свет, и Плисецкий погружается в сон окончательно. Юра старается не шуметь, когда просыпается раньше обычного и идет в ванную. В зеркало он смотрит на свое горло. Оно уже побледнело и не болит. Лилия стоит возле плиты спиной к нему, поэтому не замечает его, появившегося в проходе. Плисецкий тихо каркает: «Доброе утро. Помочь вам?», Лилия, повернувшись, отвечает: «Доброе. Достань, будь добр, клубнику и порежь ее на половинки». Юрий слушается, выбрасывает чашелистики в мусорное ведро и тогда спрашивает: — Куда ее? — Что? — задумавшись, переспрашивает Барановская и подходит к нему. — А, ягоды. Оставь, украшу запеканку. После завтрака не забудь прополоскать горло. — А оно не болит уже. Я посмотрел, не красное. Лилия качает головой и с укором говорит: — Юра. Плисецкий глядит снизу вверх на нее и не моргает. Взгляд кота из Шрека не срабатывает, и ему приходится согласиться. Лицо Лилии смягчается, и она ласково объясняет: — Поедем на прием сегодня. Ты уже хорошо себя чувствуешь? — Юрий кивает. — Ну вот. Значит, лечение отменят. Юра улыбается ей и обнимает. Юра сидит, так что его голова упирается Лилии в живот и она еле-еле может разобрать: «Спасибо вам». Плисецкий не двигается, руки Барановской лежат на его плечах. В дверях стоит Яков, наблюдающий эту идиллическую картину. Юра отпускает талию Лилии и розовеет, когда Яков молча садится с ним и приобнимает за плечи. Растроганная Лилия поспешно отворачивается, вытирает предательскую слезу и открывает духовку.