Место, в котором тебя нет

Стук каблуков никак не изгонял оцепенения, поселившегося в сознании Гурена. Единственные объективные мысли, которые не собирались его пока что покидать были: а) его отряду вместе с отрядом Хиираги Шиноа удалось избежать обещавшего быть последним провала, б) Гурену его миновать не суждено. Ичиносе остановился перед дверью и глубоко втянул воздух в предсказуемо раскалившиеся легкие. Реакция на сильное нервное возбуждение, типичное стрессовое состояние, при котором контролировать Махиру ему было немного, но сложнее. Схема их (взаимо)отношений была порядком запутана, аморально искалечена, а человечности в ней было столько же, сколько любви и сострадания в самом Курето. Тот скреплял их доверие давлением, оказываемым на Ичиносе и страхом последнего. Не за свою жизнь, нет. Курето играл на его личных привязанностях, которые душили его когда-то честолюбивые стремления, а теперь составляли смысл его жизни, источник, дающий ему силы двигаться дальше. Гурен постучал и после безэмоционального, но не сулившего ничего хорошего «Войдите» открыл дверь. Курето даже не посмотрел на него, продолжая читать исписанные вдоль и поперек бумаги. Его глаза немного щурились под очками, а брови сместились ближе к переносице. Гурен подошел к его столу и, не дожидаясь приглашения (и необходимого в подобных обстоятельствах разрешения), уселся на стул. Закинул ногу на ногу. — Чем ты можешь объяснить капитуляцию и свое упущение? Верной собаки Курето, Аой, нигде не наблюдалось, поэтому мыслительный процесс Гурена немного пришел в норму из-за увеличившегося шанса спрогнозировать окончание их, предположительно, «делового и содержательного» диалога. Курето был способен на многое на глазах дражайшей Сангу, но, если ее здесь не наблюдалось, можно было предположить, что Хиираги зайдет куда дальше этого отчерченного «многое». — Противник оказался гораздо сильнее, чем в собранных нами данных. Если бы я не отдал приказ об отступлении… — Мне казалось, мой ранг выше, чем твой, — перебил его Курето, сверкнув потемневшими глазами. — Если ты вызвал меня рангами мериться, то кончай. Мозги и ранг — вещи далеко стоящие. — Играешь с огнем, Гурен. — Зато не с жизнями. Подполковник вовсе не был человеком словоохотливым и по своей природе, и воспитанию, но острота языка была явно изъяном для него фатальным и неисправимым, в чем ему пришлось в который раз убедиться. Раймеки рассекла кожу на его горле, заставив Гурена инстинктивно схватиться за кровоточащую шею, а другой рукой дать отпор широкой груди в жестком накрахмаленном мундире. — Ты из раза в раз забываешь свое место. — А ты кхх-х… — Гурен все пытался понять, насколько глубока рана, — из раза в раз заботливо напоминаешь. Он выйдет отсюда живым, он знал это, ведь был пешкой так необходимой для того, чтобы блестящая партия его хозяина была безукоснительно сыграна. Это был его козырь, слабый, но все же. Только вот жизни Саюри, Шигурэ и других дорогих его пока еще бьющемуся сердцу людей были не в его колоде. Да и их сердца будут разгонять кровь еще два года. Только два года. Гурен не может умереть. — Видимо, ты переоцениваешь важность своей жизни для меня. Раймеки терлась о его рану обманчивой кошкой. Если Курето призовет ее… Гурен старался об этом не думать. Поза, в которой он находился, рассчитана была на то, чтобы уязвить его гордость, но в этом Хиираги любил просчитываться, ведь для Ичиносе не существовало такого понятия. В Имперской Демонической Армии, где статус крови предопределял положение и отношение людей определенных чинов, гордость уступала холодному расчету и честолюбию. Сила демона восстанавливала погибшие клетки и сращивала поврежденные ткани, оставляя вокруг шеи Гурена подобие алого платка. — Мне ничего не стоит вспороть тебе горло. Здесь он частично, но мог поспорить с Хиираги, только, вопреки своей циничной натуре, решил сдержаться. Однако Курето, по всей видимости, считал, что понимает Ичиносе лучше, чем кто-либо другой, поэтому ударом рукояти в нос, а потом под дых решил сорвать с его языка больше рискованных и прытких слов. Будто тот был для него ребенком, не способным уследить за языком. И был отчасти прав. — Так вспори, — поднял на него глаза Гурен. У него из носа сочилась кровь. Густая, она соединялась с той, что была размазана по шее и бурыми точками оседала на белом воротнике формы. Вид у него был отнюдь не презентабельный. Курето сжал потные пряди и приподнял его голову, оставляя все в той же коленопреклоненной позе, позе раба. Крошечная капля сорвалась с виска и заскользила вниз по щеке. Кто кого провоцировал в этой душной комнате, где неизменно полыхал камин, было трудно понять. Но несложно было догадаться, что Гурен ходил по лезвию в прямом смысле этого слова. Прощупывал микроскопическую границу, после которой было нестерпимо больно, нечеловечески тяжело и до зубной дрожи бессознательно, бесконтрольно и бесповоротно. Когда Курето занес над ним катану, в голове Гурена успело пронестись несколько стратегий отступления и в десять раз больше возможных исходов каждой из них, но его судьбу решило не лезвие меча, а неожиданный и подлый удар (а были ли у Курето честные выпады?) коленом в живот. Пара бутербродов Шиньи, схваченных на лету во время миссии, вкупе с полулитром крови запачкали ковер в кабинете Курето, на что последний не обратил никакого внимания и самым кончиком катаны рассек недавно отремонтированный мундир подчиненного, отчего тот повис рваными кусками. Грудь и живот залилило кровью, а рубашка, намокнув и из ослепительно белой став почти черной, прилипла к вздрагивающему телу. Хиираги, как и Гурен, понимал, что истязать того было делом, возможно, приятным (для отвода души и некоторой склонности к бесцельному садизму), но заранее бесполезным. У Гурена высокий болевой порог, а раны заживают на нем, как на псине. Да, его псине. Гурен — псина, выполняющая приказы, жаль только строптивая и клыки маловаты, чтобы причинить ему какой бы то ни было вред. Курето приподнял его и прислонил к стене. Голова его собаки крутанулась и ударилась о тканевую драпировку настенной панели. Не хватало лишь высунутого языка. Что он хотел себе доказать? Подчинять Гурена необходимости не было — тот, пусть и в глубине, признавал его превосходство на собственном фоне. Наказать? Ичиносе был ценнейшим умом в его подчинении и нельзя было отрицать взвешенности его решений, пусть и дисциплина за кулисами сражений была его больным местом. Тогда просто причинить боль? Подобное было сферой интересов вампиров, ведь за болью обычно следовала кровь, но Курето не видел необходимости рубить головы без надобности, так чего же эту он склоняет? Он выше, сильнее, опытнее, в его распоряжении целая армия, но… Но? Но мысль о том, что Гурен у его ног только до возможного краха его положения приводила его в бешенство. Мысль о том, что сероглазая собака знала о его тщательно скрываемом скепсисе на свой счет заставляла его терять голову от желания сделать Гурену еще больнее. Рана на груди стала затягиваться, но Гурен был смертельно бледен от потери крови и дышал с еле слышным хрипом, что, впрочем, не помешало Курето вспороть его правую брючину. Ремень треснул от слабого разряда Раймеки. — Курето-о… Я… кх-х-хах… Мужчина вдавил его шею локтем в стену, поднимая, поэтому Гурен снова запачкал Курето кровью, пытаясь держаться за его руку, обтянутую потяжелевшей мокрой тканью. Его зрачки крутанулись в сторону потолка, когда Хиираги надавил на кадык и полоснул мечом по второй ноге. Брюки, белье и ремень, спутанные, тяжелым липким комком повисли у покрасневшей икры с рассеченными ремнями, которые обычно обхватывали бедро. Ему очень повезет, если он выживет после своего «выговора», в чем теперь его уверенность несколько поубавилась. — Махиру-у… Остано… Обоим следовало быть предельно осторожными, ведь потеряй подполковник сознание — для Махиру ничего не стоит завладеть его разумом, и тогда уже Курето будет тяжко. — Что? — имя сестры заставило его на секунду прекратить воспитательный процесс.— Беспокоишься о ней? — Конечно, — Гурен смог наконец-то перевести дух, — ты же слабее ее. Хруст был громким, Ичиносе подумал, что оглох, но кровь, бьющая фонтаном в его висках и грохочущая точно тысячи водопадов, заставила его усомниться в этом. Похоже, Курето сломал его нос. Вероятность 76%. Он камнем упал вниз в лужи собственной крови. Она противно хлюпала под его полуобнаженным из-за неаккуратной катаны телом. Курето поднял его ремень и открыл боковой карманчик, достал несколько пилюль, и впервые за вечер глаза Гурена округлились. Лекарство, способное помогать личности противостоять демонической сущности, нужно было дозировать предельно осторожно. Малейшая передозировка была чревата, как и простой слабостью, так и дисфункцией способности к восприятию органами чувств информации периферийного мира. А у него — работа, он не может позволить себе подобной наркотической забавы. Гурен отклонился к стене, но эфес надавил на его челюсть сбоку, а сильные пальцы затолкали капсулы прямо в глотку. Ичиносе хотел сунуть себе пальцы в рот, чтобы вызвать рвотный рефлекс, что было вполне возможно, если учесть его жалкое состояние, но его запястья сжали. — Мне нужно выплюнуть. — Зачем? — Курето слабо улыбался, — а вдруг я с ней не справлюсь. — Запястье Гурена затрещало, и он вымученно взвыл. Махиру сейчас не так страшна, под лошадиной дозой лекарства она будет отсыпаться, скорее всего, несколько недель, но на любую заразу иммунитет отреагирует с должным усердием, а значит в будущем ему одной таблетки уже может быть недостаточно. — Зак-к-канчивай, я… — Указываешь мне. Он чувствовал себя подопытной крысой, на которой ставили новый, но во многом ненужный в силу постоянного военного положения эксперимент. Обычно Курето не был склонен к изощренной беспричинной жестокости, но, видимо, в Гурене еще осталась зона, не находящаяся под юрисдикцией его начальника. И Курето это бесило. А Гурен пытался придумать подходящее объяснение тому, что он голый и с чуть ли не выпущенными наружу кишками, скрючившись, сидел на заблеванном и забрызганным кровью полу. Он думал над тем, что может сделать Курето, чтобы с чувством полного удовлетворения взирать на него. Возможно, сломленного. Возможно, полностью порабощенного. Этого ли он желал? Перед глазами стало плыть. Огонь из камина обволакивал все помещение вместе с опостылевшем генерал-лейтенантом. Слабость из-за быстродействующего лекарства блокировала Махиру, но и его самого лишила способности даже мизинец согнуть. Гурен разлепил ссохшиеся веки и уставился на Курето, странно разглядывающего его тело. Что он нашел там интересного, подумал Гурен. Убивать его не будут. Попытать — попытали. Даже по душам они успели поговорить. Ичиносе сомневался, что гетеросексуал Курето способен опуститься до примитивного удовлетворения похоти с ним. — Ты… сиськи хочешь найти? — уголки его губ слабо приподнялись. Эффект от таблеток способствовал ослаблению инстинкту самосохранения и вводил его в состояние наркотического опьянения. — Если, — он сплюнул кровь, — если есть время меня разглядывать, то… прикажи моей слуге принести мне одежду. А то моя форма слегка… поистрепалась. Курето глянул ему в глаза, а потом отвел их в сторону. Снова посмотрел на Ичиносе. И расстегнул пуговицу мундира. Гурен, явно не ожидавший такого окончания разговора, попытался приподнять руку в жесте: — Т-ты… — Учитывая обстоятельства, я могу тебя изнасиловать, нет? — Он встал и стал быстро расстегивать пуговицы. Ордена скользко блестели, объятые игрой бликов пламени, и подмигивали Гурену. — Курето, урод. — Он попытался встать, но тело не слушалось. — Давай остановимся. Я буду тебе верной собакой до гробовой доски. — Ты и так ей будешь. — Он расстегнул манжеты и обнажил торс, снимая рубашку. У Гурена задрожали руки, как у эпилептика. Нет, он шутит. Он пугает его. Точно. Или нет?.. — Взываю к твоему благоразумию. — Никогда подобным не страдал. — Так и знал, — попытался пошутить Гурен, но генерал-лейтенант, не смешивающий обычно чувства (если таковые вообще присутствовали в его эмоциональном багаже) с долгом и обязанностями, проигнорировал колкую реплику. Ремень опустился к его ногам, а пальцы расстегнули молнию ширинки. — Курето, блять, иди нахуй! — заорал он и сжался. — Я отрублю себе голову, если ты это сделаешь, я клянусь! — Избавишь меня от грязной работы. Его член, вялый пока, но немыслимых размеров для почти асексуального в последние восемь лет Гурена напоминал огромное животное, как и сам его обладатель. Он грубо и без особых усилий поднял мгновенно полегчавшего без крови, завтрака и одежды Гурена за плечи и потащил к камину, где ковер был еще чистым. — Слушай, что ты хочешь?! Я могу один разобраться с девятым основателем! — Пусть он и понимал, что это ничтожная ложь, но паника, давно переставшая быть ему знакомой, обуяла его существо. Его слова пропустили мимо ушей, а его самого бросили на ковер, благо, головой не в полыхающие дрова. Хотя, он, наверное, предпочел бы оказаться скорее там, но никак не… Курето навалился сверху, и у Гурена в глазах померкло от нового приступа боли. Логика, которой он обычно руководствовался на грани жизни и смерти, спасовала перед чужим языком. Он вывернул шею и в который раз уперся руками в уже голую грудь. Что он может сделать? Он верен ему. Пусть пока, но он доказывал это ему бесчисленное количество раз. Он даже разделяет его некоторые не самые гуманные идеи и идеалы. — Прошу, Курето. Гурен просил только раз, за своих людей. Теперь на кону было неведомое ему ранее желание сохранить в себе хоть что-то… свое. Курето не скупился на нежности, а просто раздвинул его ноги и стал смазывать пальцы кровью. — Курето. Его зубы дрожали. Что ему нужно? — Курето, пожалуйста. Это унижение будет для него фатальным. Да, он собака. Но не подстилка же! Ногти сжали мускулистые плечи. Он призывал себя думать, но Курето действовал на его мозговую активность похлеще постэффекта от таблеток. Еще чуть-чуть и… и его что, изнасилуют? Он вскроет себе живот. Никто из его отряда не сможет принять то, что он делал для их спасения. Возможно, они просто последуют за ним. Насчет Шигурэ и Саюри он был уверен на все сто. Еще Гурен был относительно уверен в стабильности, как и своей, так и Курето сексуальной ориентации и сдержанности. Курето мог спокойно взять Аой, но решил, насколько Ичиносе был в курсе столь интимных подробностей, блюсти чертов обет воздержания от отношений, ставящих его в невыгодное положение перед своими амбициями. Что же касается Гурена, то все было проще: его молодость умерла вместе с Махиру. Взаимоотношения, окрашенные романтической и сексуальной подоплекой, не были стезей его интересов. Ни чисто мужских, ни человеческих. Был лишь демон и его животные позывы, с которыми он умел бороться. Но Курето, что… хотел унизить его демона? Гурен не смог вовремя воспрепятствовать тому, что его слезные железы начали активную работу в шоковом состоянии, а также не был уверен, что подобное было побочных эффектом от чрезмерной дозы лекарства. Он не плакал восемь лет. По всей видимости, подобный всплеск эмоций был способен пробить его броню. Непростительно. Унизительно. Позорно. Он с легкостью мог принять их наготу, все же мужские тела для него загадки не представляли. Но Курето смотрел в его глаза и видел слезы. И Гурен не мог себе это простить. Ичиносе плакал. Насколько вообще можно было назвать плачем, крупные слезы, скопившиеся в его глазах и стекающие к ушам. Изнасилование может его сломать. Он переносил боль и унижение, слияние с демоном. Он смог пересилить даже смерть, но вбитая ему в голову отстраненность от всего имеющего непосредственную близость с физическими контактами, способными сделать его слабее, заставляла его противиться этому всеми возможными способами. Он хочет умереть мужчиной. И только после смерти своих друзей. И только лет через пятьдесят-шестьдесят. Но не с членом Хиираги в разорванной заднице, как квартальная шлюха. Грубая рука отерла серые слезы с заляпанного кровью лица. Хиираги делал это неожиданно осторожно, но отстранено. — Я наконец-то их увидел. — Лицо Курето было в нескольких миллиметрах, но его глаза были хладнокровными, как всегда. У него не стоял. И Гурен понял, что тот не испытывал к нему сексуального влечения, а значит все было жестокой игрой цинизма. Он похлопал Гурена по щеке и поднялся. Отер кровь со смуглой кожи живота, наклонился и поискал у себя что-то в кармане брюк. То оказались фиолетовые таблетки. Он отсчитал две штуки и засунул Гурену в рот. — Это нейтрализует эффект. Курето еще раз глянул на него и стал одеваться. Натянул брюки, поднял мундир и туго застегнул его на все пуговицы. А Гурен скрутился калачиком и уставился на потрескивающие дрова. Место, которое было пусто и являлось областью лишь его мыслей и умозаключений было стерто в пыль под напором Хиираги. Он понял, что сделал Курето. Он получил то, чего хотел и то, что ему никогда до сегодняшнего дня не удавалось. Курето увидел страх в его глазах. А большего ему было и не надо.