Требуется герой

Шел шестнадцатый год моей жизни, когда все это со мной случилось. Думаю, это какая-то особая магия: вряд ли бы все это вообще произошло, будь мне, скажем, двадцать два. Или тридцать. Или восемьдесят. Такие вещи случаются только в пятнадцать и только с любопытными, неосторожными, глупыми девочками вроде меня. До того самого дня я была совершенно обычной. Немного нервная, не очень красивая, не самая умная, не самая глупая, не самая лучшая дочь, сестра и внучка... Юношеский максимализм цвел буйным цветом вместе с прыщами, мне казалось, что никто никогда не сможет меня понять, что я отвержена и одинока и что нет существа более никчемного и бесполезного чем я, Жозефина Сузо, пятнадцати лет от роду. Надо сказать, я действительно являлась существом весьма бесполезным, но совершенно не по тем причинам, которые рисовало мое измученное сознание. Жила я с матерью и моим единоутробным братом - ребенком от второго маминого брака (не менее неудачного, чем первый). Нас с братом разделяла пропасть в двенадцать лет разницы, разные отцы, пол, круг общения. Все мамино время целиком уходило на постоянно недовольного и весьма болезненного Николя. — Жо-жо, — говорила Катрин, моя лучшая подруга, в тот самый день после уроков. — Неужели тебе никогда не хотелось быть Ледибаг? Вы ведь так похожи! Я не считала, что мы похожи, и даже покрасилась в каштановый, желая уменьшить сходство, и потому весьма честно и быстро ответила: — Нет. И вообще, это ты у нас безумная фанатка гороховой Леди, не втягивай в это все меня. — Брось, — махнула рукой Катрин. — Ты стала бы замечательной Ледибаг! Твои бы слова, Катрин, твои бы слова... — К счастью, у меня нет такой возможности. Париж может спать спокойно, — я засмеялась, и тема была исчерпана. Кажется, Большой Парень наверху покатывался со смеху от этих моих слов. Может, именно тогда высшие силы решили, что это было бы забавно - отдать суперсилы мне. Не знаю. Тикки не говорила, почему выбрали меня, до самого конца. Маленькая красная партизанка. Но тогда я, конечно, не знала ни о какой Тикки. И не представляла себе размеров бедствия, когда обнаружила вечером на столе в нашей с братом комнате черно-красную шестиугольную коробочку. Я хотела дождаться Николя - брать чужие вещи без спросу как минимум не этично, а коробочка определенно принадлежала не мне. Честно хотела. Но эта коробочка просто притягивала взгляд, и я решилась посмотреть хоть одним глазком. Не знаю, почему у меня так дрожали тогда пальцы, но коробочку я открыла. Там были черные сережки-гвоздики, которые явно не могли принадлежать Николя. Я решила, что это мамин мне подарок (она иногда дарила мне безделушки просто так). Проколы успели основательно зарасти – на мочке уха собралась маленькая капелька крови. Пошипев и промакнув ее салфеткой, я принялась вертеться перед зеркалом. Появление красного магического создания я заметила не сразу. Оно успело сесть мне на плечо и вздохнуть, пощекотав вздохом шею. Орала я знатно - соседка сверху даже спустилась и грозила немедленно вызвать полицию, если неизвестный правонарушитель не уберется из нашей квартиры. Пришлось открыть ей дверь и сказать, что кот принес мне на подушку дохлую мышь. Соседка подозрительно вытянула шею, я с натянутой улыбкой загородила собой коридор, потом мне пришлось еще сорок минут слушать про соседкиных кошек, а "дохлая мышь" все это время сидела у меня под кофтой, прижавшись гладкой горячей щекой к моему боку. — Прости, если я напугала тебя. Маринетт носила пиджак, в котором я пряталась, это дело привычки. Я больше так не буду, — спокойно сказало красное нечто после того, как я с облегчением закрыла за соседкой дверь. — Ты что такое? — севшим голосом спросила я. — Меня зовут Тикки, я квами, и я даю героям суперсилу, — квами подлетела и опустилась на краешек стола. Она шевелила тонюсенькими усиками и чуть склоняла голову, словно кивая своим словам. — Хорошо, а я-то тут при чём? — Ты была избрана Ледибаг. Я дам тебе силы, и ты будешь защищать Париж от зла, — Тикки развела своими маленькими лапками. — Но я не хочу! Вернись к настоящей Ледибаг, это ее работа, не моя! — я нахмурилась. — Теперь - твоя, — веско произнесла квами и мгновенно втянулась в серьги. Все тело словно омыло теплой волной, в волосах наметилось шевеление. Взглянув на себя, я предсказуемо увидела костюм Ледибаг. Под тусклым светом были видны тонкие полоски, складывающиеся в узор-соты; сам материал костюма ощущался как очень удобная облегающая одежда, но на самом деле облегал не полностью. По крайней мере в отражении я не напоминала суповый набор, а была вполне себе девушка (что при росте сто семьдесят и весе пятьдесят пять почти невозможно). — Что случилось с предыдущей Ледибаг? — без особого любопытства спросила я, смутно припоминая миниатюрную черноволосую героиню с подвижным лицом и такими же руками. — Погибла, — сухо бросила квами и добавила после нехорошей паузы: — Автокатастрофа. Мне стало очень жаль незнакомую девушку, которая изо дня в день выполняла свои обязанности перед городом и вот теперь умерла, и никто из тысяч и тысяч парижан не узнал о ней, не скорбел, не плакал. — Ее звали Маринетт? — я припомнила оброненное Тикки имя и постаралась получше представить себе ее. Тикки кивнула. — Сколько ей было? — Двадцать, — Тикки перелетела на подоконник и уставилась в окно. В ее больших звездных глазах отражался вечерний Париж, затянутый сумрачной дымкой. — Того, кто сбил ее, нашли? — Нет, — в голосе Тикки причудливо смешались боль и злость. — Её сбили на трассе, и если бы помощь пришла вовремя... — Она была хорошей? — Она была хорошей, — эхом откликнулась квами. Казалось, ей не хватало слов, а я не могла их ей подсказать. Я думаю, ей хотелось забыться, вот почему она тогда предложила мне полетать. И я согласилась. *** Ночной Париж пьянил. Это была свобода - дикая, первозданная, стихийная свобода, и я была пьяной от этой ночи, от полета, от ощущения значимости и единства с этим огромным серым городом, раскинувшимся подо мной. Мне ничего не хотелось. Мне хотелось всего. Я взлетела на крышу большого здания на пересечении улицы Дюре и авеню де ля Гранд Арме. Внизу проносились машины и спешило темное людское море. Моросил дождь, ветер сбивал меня с ног, но я стояла там и была очень счастливой, словно бы отдавая дань двадцатилетней Маринетт с подвижным лицом, которая уже никогда не увидит этого. Я была счастливой для нее и в память о ней. Эта мертвая молодая женщина вдруг в мгновение ока стала центром моей вселенной - из ее трагедии я выросла, благодаря ей я стала той, кем, казалось, должна была стать с самого начала, ее смерть открыла мне дорогу. Маринетт подарила мне себя, и я была очень этому счастлива. Я не знала ничего. *** Шторы в моей комнате были задёрнуты, а окно открыто - роскошь, которую я могла себе позволить только в отсутствие Николя (мама повезла его на развивающие курсы). Я сидела на кровати, подобрав под себя ноги, на коленках гудел ноутбук: я искала в сети фотографии Ледибаг. Не знаю, зачем. Мной завладело какое-то маниакальное желание узнать, какой она была на самом деле, какой была эта погибшая девушка, чья жизнь так случайно и тесно сплелась с моей. С фотографий мне улыбалась и хмурилась Ледибаг-Маринетт. Я рассматривала ее: симпатичная, не красавица, но очень живая, подвижная, текучая и переменчивая. Мне пришло в голову, что автокатастрофа - слишком глупая и нелепая смерть для такой девушки. Она должна была умереть красиво. Ее должна была сгубить несчастная любовь, сжечь ремарковский туберкулез, она могла уйти в наркотическом сладком дыму или на поле битвы, но не так... Я ненавидела неизвестного водителя, сбившего её. Бросившего её, еще живую, дышащую, истекать кровью на трассе. В Ледиблоге появились новые мутные фотографии: мое ночное приключение не осталось незамеченным. "Ледибаг вернулась после двухнедельного перерыва!" - гласили заголовки. Люди комментировали три ночных фото, не зная, что их Леди уже нет в живых. Меня пробрало жутью, словно я на секунду стала мертвой Маринетт, смотрящей на забывающий ее мир. — Через час начнется вечерний патруль, — Тикки возникла за плечом неожиданно, словно тень. Призрак. Вероятно, она вспоминает и сравнивает, думала я. Сравнивает и вспоминает. — И я должна пойти? — Да. Должна. Слова упали в тишине как две маленьких свинцовых гирьки. Должна, да? Я покачала головой: — Там же Кот. Он... знает? — Знает. Тикки села мне на плечо и тут же снова взлетела. Я задала давно интересующий меня вопрос: — Как он меня воспримет? — Ему не до тебя. Все пройдет гладко, — Тикки заговорила со мной с заботливыми интонациями, которые заставили меня поморщиться. Мне не нравился такой тон, он сразу к чему-то обязывал. — Спасибо, — сказала я, имея в виду благодарность за то, что мне не придется ничего объяснять Коту Нуару. Тикки только посмотрела на меня темным нечитаемым взглядом и скрылась в шкатулке. *** Через сорок минут я уже неслась по парижским крышам. Волновалась я зря – Кот не пришел ни в эту, ни в следующую ночь. *** В среду закончился ливший всю неделю дождь. По блеклому небу раскидало клочья серых тяжелых облаков, но дождь кончился, и я больше не имела никаких отговорок. Я должна была выйти на улицу днем и представиться Парижу. Меня больше ничто не защищало от толпы людей, для которых я буду непременно хуже предшественницы, потому что ее уже нет, а я есть, я рядом, я на виду, и мои недостатки так легко и приятно размусоливать и передавать изо рта в рот, множа сплетни и слухи. В среду закончился дождь и моя спокойная жизнь. В среду со мной случился Кот. Зараженных я до этого видела только на фотографиях и роликах в интернете, немного помнила о них благодаря ярким брошюркам за авторством А. Сезер, раздаваемых в школе каждый раз после каникул. Зараженный был как клоун, но от него всё равно веяло какой-то злобной жутью. Я прыгала от него, взлетала на крыши и пряталась, пытаясь придумать план. В голове было пусто и звонко, и никаких планов. Несколько человек прятались за машинами, снимая на телефоны бегущую от злодея героиню, и это бесило меня до крайности. Я не выпрашивала себе эту роль, зло думала я, уворачиваясь от пущенного в меня рекламного щита. Я не хотела ничего подобного. Мне этого было не надо. И уж точно я не виновата в том, что Маринетт нет в живых. Оставьте меня в покое. Зараженный взревел и снес пол здания, я еле успела отскочить. Улица вывела меня к площади Этуаль. Кот уже ждал нас там – высокий, жилистый, облачённый в черный костюм, который знает любая парижанка в возрасте от четырех до ста. Он легко, не задумываясь оттеснил меня с поля битвы и кинулся на злодея сам, нанося резкие быстрые удары. Меньше чем через минуту все было кончено. Кот удлинил шест и оказался на крыше, я последовала за ним. Людская волна схлестнулась внизу, заговорила множеством человеческих и механических голосов. Кот раскрыл ладонь и протянул ее мне. Акума сидела на его ладони, складывая свои черно-фиолетовые крылья, и не торопилась улетать. Пальцы Нуара подрагивали, и мне казалось, что он вот-вот сожмет кулак, в пыль перетирая маленькую бабочку. Я поспешила достать йо-йо. Пришлось брать бабочку за крыло и опускать в ослепительно-белую глубь магического артефакта. Очищенная бабочка поднялась в серое небо. Кот ушел, пока я смотрела ей вслед. *** Вечером я вышла из дома в растрепанных чувствах. Я бездумно шла вперед, засунув руки в карманы, и вглядывалась в лица случайных прохожих. Скорбь была и на них. Они все скорбели, не зная, не понимая, не осознавая... Боже, что за несусветная чушь лезет мне в голову!.. Скорбь! Никому не было дела до Маринетт, а мне было, и это выделяло меня среди всех этих людей, среди пестрой толпы, среди счастливых и несчастных лиц. Я помнила о Маринетт и пыталась ее себе представить. Обычную, без костюма. Просто Маринетт, которую сбила машина. Она жила, дышала, думала - и прекратила. Я остановилась под неоновой вывеской дешевого бара. Над моим правым плечом то гасла, то снова вспыхивала светодиодная лампочка, из-за двери глухо доносились звуки какой-то клубной музыки, и ее рваный дерганый ритм почему-то завораживал. Пахло влажной землей, с Елисейских Полей полз тяжелый туман, кто-то курил и страшно ругался совсем рядом. Мне было почти хорошо. Он шел мне навстречу нетвердым шагом. Он не узнал меня, а вот я его - почти мгновенно. Часы, проведенные за рассматриванием его фотографий в сети, и личная встреча сегодня днем дали о себе знать. Передо мной встал Кот Нуар без маски. В темноте пряди его волос казались единственным светлым пятном. Его лицо ничего не выражало, я вообще не была уверена в том, что он видит меня. Кот Нуар был мертв так же, как и Маринетт. Даже хуже. Он был мертв заживо. Я схватила его за локоть прежде, чем он успел сделать шаг прочь. Кот смотрел на мои пальцы, сомкнувшиеся на его плаще, не меньше минуты, а потом так же бездумно посмотрел на меня. Да, мертв. — Пустите, — он с трудом разлепил сухие губы, но не выдернул рукава из моих одеревеневших пальцев. — Нет, — я говорила с уверенностью, которой совсем не чувствовала. — Я никуда тебя не пущу. — Пустите, — повторил он. Он хотел уйти, я видела это по его лицу, но для этого нужно было прикоснуться ко мне и разжать мои пальцы, а он так явственно не хотел меня трогать, просто до зудящего отвращения, что ему ничего уже не оставалось: он просто кривил губы и не делал никаких попыток продолжить свое ночное брожение. — Я не хочу нырять за тобой в Сену, Кот. Октябрь все-таки, — я пожала плечами. Он дернулся на свое прозвище и впервые за все время нашего знакомства поднял на меня взгляд. В мутных глазах Нуара отражалась то яркая вспышка мигающей лампочки, то глубокая темень улицы. — Не придется, — он запахнул пальто и уставился мне за плечо. А потом неизвестно зачем добавил: — Я обещал. — И ты всегда выполняешь обещания? — Никогда, — он медленно моргнул. — Я обещал ей. Кот сказал это так, что не осталось ни малейшего сомнения, о ком он говорит. Так, будто бы это все объясняло. — Тяжело тебе? — спросила я с сочувствием и почувствовала, как он отшатнулся. Кот сделал шаг назад и снова посмотрел на меня пустыми глазами цвета бутылочного стекла; лицо его несло легкий оттенок недоумения, словно он не понимал, как я могла задать ему этот вопрос. Я не рассчитывала на ответ. Нуар ответил через минуту густой тишины: — Мне никак. И то, как он это сказал, не оставляло никаких сомнений: он предпочел бы биться в агонии. — Идем, — я и потащила его прочь от бара, от Сены, от холода ночной октябрьской улицы. Он не сопротивлялся и ничего не говорил, покорно шел за мной, но я знала, что стоит мне отпустить рукав его дорого пальто, как он остановится или побредет обратно в промозглый туман, ничего перед собой не видя. Мы шли по улице Шайо, мимо нас проходили люди и проезжали машины. На Елисейских Полях Кот вдруг остановился. С того места, где мы замерли, вся улица выстраивалась в прямую как стрела линию, и весь Париж был, казалось, пронзен ею. Лицо Кота не выражало ничего, но губы шевелились, а глаза медленно осматривали каждое здание. Нетрудно было догадаться, о чем он думал, о чем тихо шептали его губы, но я старалась не вслушиваться - мне не было места в чужой трагедии, и я не хотела превращать его боль в нелепый постановочный фарс. Внезапно он показался мне неимоверно старым, очень усталым и одиноким. Я взяла его ледяную ладонь и повела прочь. — Ты где живешь? — спросила я его. После паузы он продиктовал мне адрес, и я записала его. Мы сели на сырую скользкую скамейку. Кот запрокинул голову и смотрел в темное беззвездное небо, в котором клубились невидимые тучи. Его длинную сухую фигуру целиком выхватывал из тьмы уличный фонарь, и я смотрела на него просто потому, что все остальное скрадывала темнота. Он был небрежен в одежде - под распахнувшиймся плащом был мятый темно-зеленый свитер из тонкой шерсти, явно не подходивший к таким же мятым брюкам и бывшими когда-то дорогими, чистыми и ухоженными ботинкам. Мокрый шарф Кот засунул в карман плаща, и его синий конец с витиеватым вензелем "М" бился при ходьбе о колено. — Давай я поймаю тебе такси, — я похлопала себя по карманам и вытащила телефон. — Надеюсь, при свидетелях ты топиться не станешь. — Испугаюсь? — внезапно подал голос Кот и дернул уголком губ. — Разве что того, что спасут, — серьезно ответила я. Он тихо рассмеялся. Я в жизни не слышала чего-то менее веселого, чем этот тихий смех. — И чего ты со мной возишься? — в пустоту проговорил он, вставая. Его не интересовал ответ, не интересовало вообще ничего, но он пытался держаться, пытался уцепиться хоть за что-то, пусть это и был абсолютно бессмысленный разговор. — Мне тоже интересно, чего я с тобой вожусь, — я отвела взгляд и быстро сообщила таксисту, откуда нас забрать. Мы ждали машину стоя. К нам подъехал темный, глянцевый от дождя автомобиль, похожий чем-то на баклажан. Дверь этого баклажана отворилась, и оттуда вышел грузный мужчина с проплешиной и большими моржовыми усами. Таксист пошел прямо ко мне, раскинув приветственно толстые как сардельки руки. — Жозефина! — воскликнул он, обдавая меня запахам табака и гнилых зубов. — Ты так выросла! Катрин много про тебя рассказывает! Как успехи? Как мама? Всё еще переживает из-за этого козла или подобрала себе нового? Николя здоров? — Да, — рассеянно ответила я сразу на все, пытаясь вспомнить этого типа. — Да, мсье Мано, с Николя и мамой все в порядке. Мсье Мано закряхтел и заохал, шумно радуясь моему ответу. Мне захотелось ударить его по лицу или хотя бы отодвинуться. Я никогда не понимала, как мсье Мано удалось заполучить в жены элегантную и уточнённую мадам Мано, и как у этих двух людей получилась моя обаятельная, дерзкая, порывистая Катрин. — Я смотрю, ты не одна, — он подмигнул мне, понимающе улыбнулся и подкрутил свои топорщащиеся усы. Я не сразу поняла, о чем он, но потом до меня дошло - рядом все еще стоял Кот Нуар, и я мысленно прокляла этот день: не пройдет и получаса, как об этом узнает мама, и меня ждет долгая отповедь с заламыванием рук и слезами. — Отвезете его домой, мсье Мано? — я постаралась перевести тему и чуть подтолкнула Кота к машине. Он в несколько шагов преодолел расстояние и замер у задней двери, ожидая окончания разговора. Возможно, он всё же к нему прислушивался. Мсье Мано быстро закивал и засуетился, и мне казалось, будто он специально делает все эти лишние движения и ненужные звуки, будто специально отъелся до таких необъятных размеров, чтобы привлекать к себе побольше внимания, но абсолютно неподвижный безмолвный Кот у машины с легкостью перетягивал все внимание на себя. Я подошла к машине и посмотрела как Кот усаживается на заднее сиденье. Он выглядел потерянным и чужим, а еще он вряд ли был способен сейчас назвать свой адрес и расплатиться. Деньги я сунула мсье Мано, и он быстро спрятал их сосисочными пальцами. — Куда тебя? — спросил он у Кота, разглядывая его в зеркало заднего вида. — Да ты никак пьяный, дружок! А вот это уже было мне. Меня передёрнуло. Я быстро продиктовала адрес и поспешила высунуться из салона. Кот Нуар следил за мной и был похож на настоящего дикого камышового кота. Мсье Мано перевел взгляд с меня на него и обратно и, пошевелив могучими усами, предложил мне: — Садись, вам по пути. Заодно за дружком своим присмотришь. Я оглянулась на Кота - он был молчалив и безучастен. Больше из злости на его тусклую отстранённость я села на потрепанное переднее сиденье и громко хлопнула дверью. Мсье Мано снова кинул на меня свой понимающий взгляд. Злость усиливалась. Ты ничего не понимаешь, думала я. Ты просто жирная свинья и лезешь своими жирными свиными пальцами туда, куда не просят. Люди вообще любят лезть не в свое дело. Я представила от злости, как мсье Мано попадает в аварию точно так же, как и Маринетт, и тут же ужаснулась собственным мыслям. Воображение очень живо нарисовало бледное измученное лицо Катрин, с тем самым нуаровским выражением полнейшего, безысходного, отчаянного безразличия. Возле дома Нуара ярко горели фонари. Он вышел из машины и побрел туда, к этим огням, в свой белоснежный ослепительный дворец. Я смотрела ему вслед, пока не отъехало такси, и после, когда я сидела откинувшись в неудобном автомобильном кресле и наблюдала из-под полуприкрытых век мелькание ночных огней, я вспоминала его прямую спину, пальто и синий шарф в кармане, качающийся в такт нетвердым шагам. Было около трех, когда мама закончила причитать и ругаться, но я впервые не принимала ее слов близко к сердцу – просто не могла. Что бы она ни сказала, в моей голове билось, как волна в утес, бесцветное "мне никак". *** — Ты видела новую Ледибаг? Она ужасна! — пожаловалась Катрин мне в столовой, и я согласно хмыкнула. Уж я-то прекрасно знала, насколько ужасной была новая Ледибаг. — Я даже знаю, что в ней самое ужасное, — сказала я и продолжила, не дожидаясь наводящих вопросов: — Она ужасно похожа на меня! Катрин засмеялась, причем смеялись не только ее губы, но и глаза, и щеки, и брови, и волосы, и руки - все тело выражало ее веселье. Мне всегда нравились искренние яркие эмоции Катрин. — Да не похожа она на тебя, расслабься, — махнула рукой подруга, и вот тут уже я не сдержала улыбки. — А вот с прошлой Ледибаг вы были похожи, как близнецы. В сумке с учебниками тихо хихикнула Тикки. Камни чудес очень надежно хранили тайны личностей - можно было во всеуслышание объявить себя хоть Бражником, но только прилюдная трансформация снимала защищающий эффект. Я могла привести аргументированные доказательства того, что я являюсь супергероиней, но защита устроена так, что без трансформации люди мне бы просто не поверили. — Кстати, что у тебя с тем парнем? — Катрин поерзала на стуле и наклонилась ближе ко мне. — Папа рассказывал, что забирал тебя в компании самого Адриана Агреста! — Так это был Агрест? — А ты не знала? — Катрин страшно удивилась. — Нет, — мне было действительно всё равно. — Я просто столкнулась с ним на улице и мне показалось, что ему плохо. Я предложила вызвать такси, он согласился, вот и вся история. — Может, у него действительно что-то серьезное? — Катрин нахмурилась и скомкала салфетку. — Я слышала, что он резко бросил модельную карьеру и почти не появляется на улицах. Я представила себе Кота, часами сидящего на своей кровати, одного в этом огромном сверкающем доме. — Да, наверное, — рассеянно ответила я, думая лишь об адресе, который так и не получилось забыть. Я чувствовала некую ответственность за этого человека и почти ненавидела Нуара за очередные ненужные мне обязательства. *** Дома были мама, Николя и мой отец. Отец сидел на нашей тесной безвкусно обставленной кухне, сложив на столе руки с длинными пальцами, и говорил о чем-то с мамой. Я догадывалась, о чем. Николя плакал и пинался под столом - ему было скучно. Отец увидел меня в дверях, но виду не подал, только чуть запнулся. Он был красив, властен и холоден, как и всегда. Я прошла в свою комнату и без сил опустилась на кровать. — Что случилось? — беспокойный голос Тикки заставил меня открыть глаза. — Кто этот человек? — Па... отец, — я перевернулась на живот и уткнулась носом в подушку. — Почему ты его боишься? Он плохой отец? — Он никакой отец, — в моем голосе яд застарелой обиды. — Он нас бросил, и маме было очень больно и страшно. Бросил, а теперь возвращается, и мама каждый раз верит ему, как дурочка. — Всё так плохо? — квами опустилась мне на плечо и прижалась горячей гладкой головой к моей шее. — Всё еще хуже. *** В субботу Кот Нуар впервые появился на вечернем патруле. Стояла ясная лунная ночь, и он просто вынырнул из подворотни и взлетел рядом. Кот двигался легко и быстро, без труда выбирая маршрут, и я бежала за ним, положившись на рефлексы своего геройского тела. Мне хотелось бежать с ним рядом вечно. Мне не хотелось на него смотреть и думать о нем. Патруль закончился, а дома был отец, и мысль о возвращении туда, где он будет царствовать ближайшие несколько недель, вызывала отторжение. Кот тоже медлил, но я все еще не хотела о нем думать. Мы стояли на крыше, облокотившись на ржавые перила. Над нами висела большая и почти круглая луна, заливая нас, и дом, и улицу, и весь Париж бледным светом. Кот выглядел еще более усталым. — Почему ты не уходишь? — внезапно спросил он, не поворачивая головы. — Дома отец, — я отвернулась. — А почему ты не уходишь? — Дома нет отца, — ответил Кот. — Я теперь плохо переношу одиночество. Днем еще куда ни шло, а вот ночью... Он покачал головой и отвернулся. Я, поколебавшись миг, положила ладонь ему между лопаток. — Я знаю, — солгала я. — У тебя тоже кто-то умер? — Да. Давно, — опять ложь. — Я не очень хочу об этом говорить. — А я поговорю. Ты не против? — Нет. — Раньше мне казалось, что я погибну тут же, как закончит биться ее сердце. Просто не смогу в мире... без нее. И вот ее нет, а самое омерзительное в том, что я смог. Я пережил свою любимую, я жив, когда ее нет. — Страшно? — спросила я. — Очень, — ответил он. — Я всегда боялся остаться без нее, это был мой кошмар, мой личный ад. А теперь мой ад пуст. Я узнал, что без нее мир не перестал существовать, и я тоже. — Это хорошо. Кому было бы лучше, если бы ты умер? Кот только покачал головой. — Я так и не смог прийти к ней на могилу. Мне кажется, что пока я там не побывал, все еще можно исправить. — Ничего нельзя исправить, — я с силой провела ладонью по лицу. — Пошли. Ты знаешь, где она... Мне не хватило духу произнести слово "похоронена". Для меня Маринетт была живой. Она жила в моей голове. — Знаю, — Кот снял трансформацию и пошел к лестнице, на ходу снова заворачиваясь в свой плащ. Он был в той же одежде, что и вчера, только сменил ботинки, и мне стало вдруг интересно, раздевался ли он, или так и просидел всю ночь одетым. Я спрыгнула вниз и избавилась от костюма уже там. Тикки молча юркнула под куртку. Кот спустился быстро и сразу же пошел прочь, не глядя на меня. Я нагнала его около остановки. Нуар стоял в стороне от остальных ожидающих и напряженно вглядывался в море бело-красных огней. Он снова приковывал к себе взгляд; я вдруг поняла, что он красив, и это внезапное открытие заставило меня отступить от него на шаг. Мы ехали молча. Я засунула руки в карманы и сжимала там пальцы в кулаки, борясь со странным желанием прикоснуться к нему. Нуар был безучастен и мертв так же, как и в ту нашу встречу у бара рядом с набережной Сены. Люди непроизвольно освобождали для него место, расступились перед ним. Мне оставалось только следовать. Кладбище терялось в темноте, а вот могила - ее могила - была видна прекрасно. Она вся была усыпана живыми цветами и казалась островом весны среди мрачного промозглого октября. — Мне уйти? — спросила я у Кота почему-то шепотом. — Нет, — поспешно и неожиданно громко ответил он, резко повернулся ко мне и схватил за руку, останавливая. — Останься. — Хорошо, — мне нравилось его прикосновение, но я постаралась избавиться от него побыстрее. — Я рядом. — Спасибо, — он постарался улыбнуться. Кажется, он хотел оттянуть момент. Не смотреть, не прощаться, ничего не осознавать. Он весь сгорбился, осунулся, словно эта цветущая могила выпила все его жизненные силы, он стоял там - мрачная одинокая фигура в плаще - и походил на печальное изваяние, настолько мало в нем осталось живого. Мне было жаль его, но помочь я ничем не могла. Через двадцать минут неподвижного стояния я схватила его за локоть и повела прочь. Он снова покорно шел за мной, и в этом было что-то жуткое. *** Днем после школы (Школы, подумать только! Я ощущала себя древней старухой, заразившись этим, видимо, от Кота) я встретила на улице отца. Он был не один - на нем висла блондинка с третьим размером и глупым узким лицом. Отец остановился рядом со мной и впился в меня взглядом. Я почти слышала, как крутились шестеренки в голове у этого козла. — Здравствуй, Жозефина, — сказал он наконец и постарался ненавязчиво отнять свою руку у блондинки. — Не ожидал тебя встретить здесь. — Ты знал бы, что я возвращаюсь из школы этой дорогой каждый гребаный день, если бы потрудился создать хоть видимость участия в моей жизни, — зло бросила я и мстительно добавила, наблюдая за лицом блондинки: — Отец. Лицо меня не разочаровало: оно вытянулось еще больше и еще сильнее поглупело. Блондинка вцепилась в папочкин рукав и захлопала густо накрашенными ресницами. В который раз убеждаюсь, что вкуса на женщин у отца нет. — Не будь такой категоричной, Жозефина. Позволь представить тебе Люсьенну, — отец схватил блондинку за руку и чуть выдвинул ее вперед. — Она работает в полиции. — И у тебя с ней исключительно деловые отношения, — выплюнула я. Отец кивнул. — Я надеюсь на твое благоразумие. Тебе ни к чему расстраивать маму бессмысленными сплетнями, — он быстро растянул губы в дружелюбной улыбке и, взяв под руку Люсьенну из полиции, поспешил прочь, пожелав напоследок удачного дня. Дома пахло съестным. Меня встретила счастливая, помолодевшая мама. Я открыла рот... и закрыла его. Мне было непередаваемо паршиво. *** Бражник зверствовал. Иногда перерыв между злодеями был меньше часа. За последние два дня мы с Котом (больше Кот, конечно) расправились с двадцатью шестью зараженными. Кот говорил, что такого не было уже очень, очень давно. — Странно, — сказала Тикки, не отрываясь от печенья с шоколадной крошкой. — Такое количество бабочек за раз должно было очень сильно ослабить Бражника. — Почему? Мы же с Котом не теряем силы при трансформации, — возразила я и вытянулась на кровати. Тикки хмыкнула: — Это другое. Бражник пропускает через себя каждую обиду, всю боль и разочарование. Он должен сам почувствовать все, что ощущает жертва, только так можно создать акуму. — Тогда зачем он это делает? — я свесила с кровати ноги и подала Тикки следующее печенье. — Я думала, у него это что-то вроде... ну, хобби. — Существует легенда. Она сохранилась еще со времен первых квами и героев. Она гласит, что если объединить камни чудес, то они исполнят одно желание объединившего. — Всего одно? — Целое одно. Абсолютно любое, — Тикки отложила печенье и серьезно посмотрела на меня. — Но плата за желание обычно оказывается слишком большой. В обмен на него объединенные талисманы забирают жизнь того, кто объединил их. — Тем более не понимаю, зачем они Бражнику. — Возможно, он не знает о плате. Или это желание так сильно, что он готов умереть за одну лишь возможность его исполнения и никогда не узнать, действительно ли оно исполнится. — Так может имеет смысл просто отдать ему талисманы? — я пожала плечами и потянулась к серьгам. Тикки откусила кусочек печенья и покачала головой. —А если он хочет чьей-то смерти? Или мирового господства? Он может быть расистом или фашистом, может пожелать Конца Света или полной амнистии для всех заключенных... — С тем же успехом он может хотеть благополучия ближним своим и лекарство от рака. — Мы не можем так рисковать, — Тикки подлетела ко мне и погладила меня по щеке. — Мастер Фу не ошибся в тебе, ты веришь в людей, как и всякая Ледибаг. Но от этого решения слишком многое зависит. Бражник подозрительно активен. Возможно, его время на исходе. — Я поговорю об этом с Котом, — я решительно поднялась на ноги и кивнула Тикки. — Трансформация! Едва розовая вспышка окутала меня, я услышала за окном панические крики. Акума. Опять. Решительно отцепив от пояса йо-йо, я перевела его в режим коммуникатора и быстро набрала сообщение Нуару. "Ты мне нужен" и адрес. Я вылетела в окно, навстречу влажному колкому воздуху поздней осени. Я старалась не думать о том, что это почти признание. *** Кот выслушал меня внимательно и согласился с Тикки. Он выглядел чуть лучше, чем в тот раз на кладбище, и было видно, как рад он постоянным сражениям. Они не давали ему уйти в боль с головой. Тикки говорила мне о том, что у Кота есть Плагг, но я всё равно переживала за напарника. Мне почему-то казалось, что его никто не вытянет, кроме меня. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд. Кот, как и Тикки, вспоминал и сравнивал, сравнивал и вспоминал. Мне тут же становилось мерзко. Я не была его Леди, и вечная тень разочарования в глазах Кота заставляла сердце болезненно сжиматься. Он не хотел меня видеть. Он хотел видеть не меня. Чем больше проходило времени, тем сильнее это разочарование жгло меня. Обязанности Ледибаг были бременем. Я ненавидела Маринетт за то, что она мертва, а я для всех, кто знал ее, - лишь копия, причем не самого лучшего качества. Меня засунули в ее жизнь, и эта яркая блестящая одежка оказалась на диво неудобной. Никого никогда я не интересовала сама по себе. Для мамы я была дочерью своего отца, а после рождения Николя отошла на второй план. Для отца я всю жизнь была пустым местом, хотя из кожи вон лезла, чтобы он мной гордился. Брат меня ненавидел. Кот видел во мне призрак умершей возлюбленной. Тикки - свою подопечную. Никому не было дела до Жозефины Сузо, обычной девочки со своими проблемами. Все ждали от меня взрослых поступков, сознательности и ответственности. Все видели во мне кого-то и строили отношения с этим неведомым кем-то. Я хотела плакать. И немножко - чтобы меня пожалели. Но я плакала только ночью, под одеялом, закрывшись в своей комнате, так что обижаться на судьбу-злодейку за отсутсвие утешения было глупо (что не значило, что я не обижалась). Кот терпеливо возился со мной, объяснял элементарные с его точки зрения вещи. Мы привыкали работать вместе, хотя моя часть этой работы была ничтожно мала - знай себе отчищай черных бабочек. Нуар защищал меня от прессы. Я же защищала от прессы Адриана. Еще неделю мы провели в том же бешеном ритме - погони, сражения, злодеи, а вечером небольшая молчаливая прогулка. Кот выглядел все хуже, и вместе с тем его глаза загорелись странным огнем. Он стал живее, не очнулся окончательно, но определенно пережил самый острый момент своего кризиса. — Жожо! — крикнул он с соседней крыши. Я вернулась в реальность и сосредоточилась на задании: между двумя крышами протянулся тонким серебристым мостиком удлинившийся шест Нуара. Нужно было пройти по нему, не цепляясь йо-йо ни за что. Страшно было - жуть, но на другой стороне меня ждал Кот, и я, стиснув зубы, встала и пошла. Получилось с восьмого раза, но ведь получилось же!.. Кот был рад, это читалось в его лице. — Спасибо, что возишься со мной, — сказала я, опираясь на его руку, поскольку дрожащие колени отказывались меня держать. — Без проблем, — Кот чуть улыбнулся. — Ты тоже тратишь на меня непозволительно много своего времени. — Если бы кое-кого не тянуло на дно Сены... — начала я и тут же осеклась, увидев, как увядает его улыбка. — Прости. — Ничего, — он махнул рукой и отвернулся, но до самого конца занятия не улыбнулся больше ни разу. *** Утро субботы началось с телефонного звонка. Ровно в девять, одновременно с будильником по моей комнате разнеслась заунывная мелодия, всегда сопровождающая звонки с неизвестных номеров. — Здравстуйте? Это Жозефина? — испуганно спросил меня женский голос на том конце. — Жозефина Сузо? — Да, а вы?.. — отозвалась я. Она ответила. Звонила мне - кто бы мог подумать? - Люсьенна. Та самая блондинка из полиции с третьим размером и узким глупым лицом. — Что случилось? — поинтересовалась я, подбирая под себя ноги. Николя проснулся от будильника, нашел меня взглядом и скорчил гримаску. — Поль, — почти простонала Люсьенна. — Поль сошел с ума! Больше всего меня удивило то, что она назвала отца по имени. По настоящему имени, которое он ненавидел всей душой и никогда, никогда им не представлялся на свиданиях. — Мой отец регулярно сходит с ума. Как на этот раз? — не то что бы я часто выслушивала излияния бывших дражайшего папочки, но меня почему-то не сильно взволновал дрожащий голос Люсьенны. Возможно, в этом было виновато первое впечатление: она показалась мне истеричной дурой. — Он запер меня в подвале, — всхлипнула Люсьенна. — В подвале с бабочками! Везде... бабочки... светятся... — Вы же полицейская, так и звоните в полицию, я-то тут при чём? — Не могууууу, — провыла она. — Почему? — Потому что, — она всхлипнула. — Потому что он стоит рядом. Потому что я связана, и Поль сказал, что даст мне поговорить только с тобой. Мы на громкой – всхлип – связи. — Отец? — я все еще не верила. — Здравствуй, Жозефина, — трубка заговорила со знакомыми вкрадчивыми интонациями. — Или мне лучше звать тебя Ледибаг? — Как ты... — Милая наивная Люсьенна, её было так легко одурачить, — я чувствовала улыбку в его голосе. — Всего одна ночь, и я получил допуск к камерам видеонаблюдения. Разве смерть Маринетт не научила тебя выбирать более надежные места для трансформации? — Так это ты?! Ты убил ее?! — я вскочила и заметалась по комнате. — Нет, — ледяным тоном ответил отец. — Маринетт Дюпен-Чен сбил севший за руль пьяным таксист по имени Гюстав Мано. — Мсье Мано?! Отец Катрин?! Я замерла, где стояла. — Да, — просто ответил отец. — Почему он не сказал? — тихо, почти не слыша себя спросила я, вспоминая толстого усатого мсье Мано с проплешиной и гнилыми зубами. — Его бы уволили, началось разбирательство, а ему очень нужны деньги, — отец грустно хмыкнул. — Ты не знаешь, но у Оливии Мано подозрение на рак. Он не мог себе позволить лишние траты. Я не знала, что сказать. Отец тоже молчал. Из трубки доносились тихие всхлипы Люсьенны. — Отпусти ее, — приказала я. Отец издал тихий смешок. — Нет. Люсьенна - моя гарантия того, что ты придешь и приведешь с собой Кота Нуара. — Что тебе нужно? — я устало села на кровать Николя. Он пнул меня, но я не заметила. — Камни чудес. — Бражник?! — Ледибаг, я твой отец! — он скопировал интонации Вейдера из звездных войн. Несмотря на всю абсурдность моего положения, а может и благодаря ей, я тихо рассмеялась. — Нет, серьезно? Все это время мы искали... тебя? — Да. Лучше всего прятаться на виду, — в трубке рассмеялись. — И зачем тебе камни? — Приходите, и я скажу. — Пожалуйста, — дрожащим голосом протянула Люсьенна. — Пожалуйста, приходите. Спаси... Раздался звук удара и вскрик. Прежде чем я успела сказать хоть что-то, отец повесил трубку. Через минуту пришла смс от отца с адресом. Я попробовала позвонить ещё - он сбрасывал звонки. Через три минуты я уже вводила в курс дела Кота, упустив лишь лишь маленькую деталь - личность убийцы Маринетт. Я не была готова говорить с ним об этом. Я вообще не была готова говорить с ним о Маринетт. Через десять минут мы в компании полицейских машин (спасибо, папа Сабрины) оказались у нужного здания. Стало понятно, почему отец не опасался полиции: резиденцию Бражника охраняли лучшие его творения. Их было не меньше сотни, и с каждой секундой становилось все больше. Вокруг уже заражённых людей роились чёрные бабочки, которые заражали всех, кто подходил ближе. Полиция организовала оцепление. — Положитесь на нас, — спокойно сказал Кот. Мне бы его спокойствие. Меня трясло от страха так, что, едва тяжелые двери отрезали нас от чужого назойливого любопытства, я вцепилась в его руку и не смогла заставить себя его отпустить. Внутри нас встретил маленький белый мотылек. Как белый кролик, истерично подумала я. — Кот, — позвала я и остановилась, заставив его обернуться. — Обещай мне... пожалуйста, Кот, обещай мне... — Что? — Обещай, что не станешь лезть на рожон. Обещай, что не подставишься специально под какой-нибудь смертельный удар. Я... не справлюсь без тебя. Ты мне нужен. Кот пристально смотрел на меня, а потом отрывисто кивнул и вдруг поцеловал меня в лоб, на секунду сжав ладони на моих плечах. — Все будет хорошо, — прошептала я и первая вошла в просторную залу. Там было сумрачно и как-то нездешне. Единственным источником света служили белые бабочки, маленькие, похожие больше на снежинки. В самом центре, в сплетении теней на полу стоял отец. Он не обернулся на нас, вообще никак не прореагировал. Чем дольше я стояла в этой зале, тем невыносимей становился даже воздух. Он загустел и оставлял во рту тошнотворный болезненный привкус. Кожу покалывало, в голове клубился тяжелый туман. Я обернулась на глухой стук - это Кот сполз вниз по своему шесту. Нуар тяжело, судорожно дышал, глаза его закатились, и он затих. — Кот? — я дернулась к нему, но тело меня не слушалось. — Кот! Кот Нуар! Что ты сделал?! Отец... Бражник подошел ближе к нам. — Не плачь, с ним все будет в порядке, — он дернулся утешить меня (он! меня!), но я состроила гримасу такого живейшего омерзения, что его потянувшаяся было ко мне рука покорно обвисла вдоль тела. — Что с ним? — спросила я, успокаиваясь. Я почему-то была уверена, что отец не будет лгать мне в таких масштабных вещах. — Акумы являются сильными эмпатами. Они чувствуют боль твоего напарника и стремятся увеличить ее в разы чтобы завладеть его сознанием. На тебя их атака тоже подействовала, но в меньшей степени. Я вздохнула и попыталась встать ровнее. — Хватит разговоров. Мне нужны камни, — отец протянул мне руку ладонью вверх. — Зачем? Он чуть слышно вздохнул, с пола взлетели бабочки - сотни, тысячи бабочек - и я потеряла сознание. *** Я очнулась в машине скорой. Мы куда-то неслись, я слышала писк приборов и вой сирены. Ничего не было видно, кроме потолка. С губ сорвался едва слышный всхлип. Мне что-то вкололи, и мир снова поплыл. Не было ничего. Я чувствовала Тикки под пиджаком. Последними пропали звуки. Я поняла, что звала Кота не переставая с тех пор, как очнулась. *** В больнице меня продержали три дня. Три дня в полнейшей информационной изоляции. Телефон мне в руки не давали, навещать никого не пускали, Тикки куда-то делась. Почти все время я спала. Я не знала, чем закончилась "битва" с Бражником и где сейчас отец, но своего желания он, вроде бы, не исполнил - мир никак не изменился. По крайней мере, я об этом ничего не слышала. На четвертый день моего больничного заточения ко мне пришли гости. Вошла мама с Николя на руках и низенькая фигуристая женщина с совершенно диким разрезом глаз. Мама опустила Николя на жесткий стул для посетителей и кинулась ко мне. Николя тут же разразился плачем, но мама не среагировала: она рыдала на моем плече и гладила меня по спине. — Мам? Мам, ты что? — я взяла ее за плечи и отодвинула на расстояние вытянутой руки. Она отвела покрасневшие глаза и бросила беспомощный взгляд на китаянку. Та ободряюще улыбнулась маме. — Жозефина... доченька моя... а тут такое... Поль.... я не верю, — бормотала мама, качая головой. — Что случилось-то? Мам? Мама! — Поль... Твой отец умер, — ответила она. — Как это случилось? — тихо спросила я, чувствуя, как судорога подступающих рыданий сводит горло. — Врачи говорят, сердце не выдержало. Чуть-чуть не дожил до вашей победы. Ворвались в зал, нашли тебя, Кота Нуара и его. Поль уже был мертвый. — Значит, он заплатил, — тихо сказала я. — Исполнил желание. — Желание? — подала голос молчавшая до этого женщина. Я посмотрела на нее и пересказала все, что узнала от Тикки, о камнях чудес и плате за желание. Женщина закрыла лицо руками и заплакала. Ее поддержал Николя - вот уж кто не упускал возможности пореветь. — Принесу воды, — пробормотала мама и вышла, забрав с собой Николя. Ей было неловко за его вой. — Я так виновата перед вами, — китаянка заметалась по палате. — Я так виновата!.. Это я убила вашего отца! Он исполнил мое желание! В ее светлых глазах читалась мука. Она остановилась передо мной, невысокая женщина средних лет, и вдруг схватила меня за руку, и спросила, просяще заглядывая в глаза: — Он ведь исполнил, да? — Я не знаю, — я вырвала руку. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Женщина с силой провела ладонями по лицу, стараясь успокоиться. Она села на жесткий стул и начала рассказ: — Так вышло, что я знаю про талисманы и квами, и я сразу же узнала в новой броши Поля тот самый камень чудес хищной моли. Я и не думала просить его ни о чём... Я бы никогда... Но потом моя девочка, моя дочка... мою дочь сбила машина, и я потеряла голову. Я не могла жить, зная, что есть хоть крошечный шанс, хоть призрачная возможность вернуть ее. Я назначила Полю встречу, и умоляла его использовать силы талисманов чтобы воскресить мою дочь. Он отказывался, теперь я понимаю, почему. Он отказывался много раз, но я снова приходила и снова просила его. Мне было уже все безразлично, я думала о свой дочери. Поль любит... любил меня, и в конечном итоге сдался. Клянусь, я не знала... — Мадам, — позвала я и спросила, уже зная ответ на свой вопрос: — Как звали вашу дочь? — Маринетт, — ответила она с нежностью. — Маринетт Дюпен-Чен. Я вздохнула и сложила руки поверх покрывала. Опять Маринетт. Даже для нее мой отец сделал больше, чем для меня. Маринетт меня преследует. Мадам Чен сидела на стуле, сложив руки на коленях, и весь ужас от убийства, пусть и непредумышленного, сменился на ее лице надеждой. Я не могла ее винить. Что ей до моего горя, если она пережила горе куда более страшное, а сейчас надеется на чудо? Что ей до цены, которую заплатила вся наша семья? Ее чудо - вот чем наполнена вся эта маленькая плотная женщина. — Уходите, Мадам Чен, — попросила я. — Я надеюсь, отец сделал правильный выбор. — Жозефина... — Уходите. И она ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вернулась мама, уже без Николя (развивающие курсы никто не отменял). Мы с мамой проплакали несколько часов, пока ее не выгнала полненькая круглолицая медсестра. В вечерние часы посещения ко мне заходила Люсьенна. Без тонны макияжа и в простой больничной рубашке она выглядела куда симпатичнее. Она поблагодарила меня за спасение (оказалось, она до ужаса боится насекомых) и выразила вполне искренние соболезнования. После Люсьенны пришла Катрин. Она выглядела слегка потрепанной и немного испуганной, и, убедившись в моем относительном благополучии, быстро свернула разговор и оставила меня. Кот не приходил, хотя его, как и меня, выписывали завтра. *** На следующее утро я проснулась задолго до рассвета. Тикки не было рядом. Мы даже не успели попрощаться, так сумбурно все вышло. Я больше не была Ледибаг. Казалось, закончилась целая эра моей жизни. Круглолицая медсестра отметила мой грустный вид. Она же проводила меня и маму к столу регистрации, где я столкнулась с Ко... с Адрианом. Надо было отвыкать от геройских привычек. Мама заполняла бумаги, а я смотрела только на него, пытаясь поймать его взгляд. Он встретился со мной глазами, когда ему уже отдавали стопку бумажек, и у него дрогнули руки. Бумаги рассыпались по всему полу. Я бросилась помогать. — Прости, — извинился Адриан. — Да ничего, — и я протянула ему бумаги. Мы оба знали, что говорим сейчас вовсе не о них. — Мне жаль твоего отца, — он забрал эту макулатуру и без всякого пиетета запихал в небольшую сумку. — Он был плохим отцом, — я пожала плечами. — Я рада, что он оказался хорошим человеком. Я почти не знала его. Он помолчал, а потом вытащил из кармана дорогую визитку и ручку, и что-то быстро там нацарапал. — Держи, это мой новый адрес, — он отдал мне визитку с неразборчивыми буквами. — Заходи в гости. — Ты съехал? — Не смог там больше жить, — Адриан сжал ремень сумки. — А ты и правда приходи, у меня там, конечно, грязь и гадючник... — Типичные мужские хоромы, — вставила я. — ...но для тебя я найду самое чистое место! И еще познакомлю с парочкой своих хороших друзей, они тебе понравятся. Не пропадай. Я улыбнулась ему и мельком глянула на адрес. Мама уже заканчивала с моей выпиской. — Я обязательно зайду и с удовольствием по знакомлюсь с твоими друзьями. Мы составим с ними график дежурств. Кот... тьфу, Адриан вопросительно вскинул брови. Я обвинительно ткнула в него пальцем: — Ты живешь подозрительно близко к Сене! Я уже ругалась мысленно на себя и свой длинный язык, как вдруг услышала это - его чистый, звонкий смех. И рассмеялась следом. *** Шел шестнадцатый год моей жизни, когда все это со мной случилось. Думаю, это какая-то особая магия: вряд ли бы все это вообще произошло, будь мне, скажем, двадцать два. Или тридцать. Или восемьдесят. Такие вещи случаются только в пятнадцать и только с любопытными, неосторожными, глупыми девочками вроде меня. Моя жизнь изменилась, и мир вокруг меня изменился следом. Алья и Хлоя Сезер-Буржуа оказались на редкость милой супружеской парой. Ссорились они бурно, а их примирения раз за разом разносили гостевую спальню. Нино Лияф только выглядел серьезным - этот парень вел себя как пятилетний, за что постоянно получал по голове от Катрин. (Именно он устроил нас на подработку, так что прибить его с концами подруге не позволяла совесть). Мы с Адрианом уверены, что они будут прекрасно смотреться вместе. Было и грустное - мадам Мано сильно сдала в последнее время. Адриан частично оплатил лечение, но диагноз подтвердился. Я так и не сказала ему, кто сбил Маринетт. Что касается Маринетт... Она вернулась через год после смерти отца, все такая же живая, смуглая и подвижная. Отношения у нас не сложились - в глубине души я так и не смогла ее простить. В этом году Николя собирался в школу. Мама вся была погружена в хлопоты, чему я рада, признаюсь, – так у нее гораздо меньше времени на меня. И пусть я больше не супергероиня в красном, личное время мне все еще нужно. Камни чудес хранятся теперь у мастера Фу; мы с Котом иногда заходим в гости и разговариваем с квами. — Жожо! Где ты опять витаешь? — Алья хлопнула ладонью по коленке, Хлоя мгновенно накрыла ее ладонь своей и успокаивающе погладила, не отрываясь от телефона. Алья тут же успокоилась и откинулась в кресле. — Так ты придешь к нам в субботу? — Хорошо, — я улыбнулась. — Спасибо за приглашение.

THE END