***
Старт последнего семестра обрушивается лавиной, — Бакуго злее и колючее обычного и адово не обращает на него ни капли внимания, а Киришима из кожи вон лезет, доебывает его на все лады и очевидно нарывается. Словно ничего не произошло. Но в целом-то ничего и не происходит, — Киришима обычный, улыбается всем подряд, как ультрафиолетовая лампа, клацает своими заостренными клыками и каждое утро бегает вокруг общаг с Пикачу и Черноглазкой, — Бакуго не наблюдает за ним. Даже наоборот, избегает. Да. Идиотизм может быть заразен, он знает, — он знаком с Дэку большую часть своей жизни. За две недели ненаблюдения с лестницы и из-за парты и тотального игнора во всех мессенджерах Бакуго кое-что в нем подмечает, — получается целый лист неведомой хуйни с заголовком «Что такое вообще Киришима Эйджиро»:1 Киришима — это вроде как, ну. Зефир под наждачной бумагой, красное на белоснежном, грубая сила и мягкий нрав в одном флаконе, полный рот пиздецки острых на вид зубов и самые осторожные, мерзотно нежные слова с уст, громкий смех и серьезность в квадрате, солнечный свет во время ливня, — все несочетаемое, противоречивое, чуждое Бакуго до одури и так далее, и тому подобное, — но в точку. 2 Его стремление доказать несбыточное самому себе, бонусом утешить, успокоить всех и каждого, что-то такое разжечь в окружающих невероятно напрягает и привлекает Бакуго, — только он этого понять не может и сам с собой не соглашается раз за разом. Что хуевее всего. 3 Кажется, все друзья Киришимы в какой-то степени в него… вот то самое, злоебучее и непостижимое, когда нравишься и прочая хрень. Серьезно, — Бакуго столько раз видел, как они собираются вокруг него, будто возле костра летней ночью, сбиваются в стайку, наполняя своим ором и гоготом гостиную, — такое себе представление.
Их посиделки — отдельная история: Бакуго подолгу притворяется, будто занят у плиты с гедза или никого не трогает в уголке, пока Черноглазка визжит поросенком, разъебывая Пикачу и Киришиму в Mario Kart, пока Соевая морда несмело приобнимает ее за плечи и вместе с ней устраивает всем отвал башки со своими наггетсами, — рандомных поводов поднять общагу на уши им хватает, и Бакуго угрюмо не пялится на них со своего места. В один из таких вечеров в феврале даже относительно тихо, — Бакуго тупо смотрит в книгу на диване и краем глаза палит, как Киришима чистит картошку голыми руками, даже не отпихивая липнущую к нему Черноглазку: они готовят какую-то парашу и воняют пряностями до самого лифта, и у Бакуго такое чувство, что они приглушенно разговаривают о нем, — Киришима слабо, лучисто улыбается ей, склоняя голову набок, а Пикачу разматывает провода от геймпадов и определяет их меж четвертой колдой и ГТА. Бакуго остается до последнего и своими глазами созерцает, как квартет ебантрэ изничтожает и так вхлам раздолбанную консольку, — Киришима то и дело бросает на него долгие взгляды, и Бакуго физически нелегко их сносить. Он сваливает до того, как в черепную коробку Киришимы придет позвать его присоединиться, — еще чё не хватало. Наутро окажется, что Черноглазка накрасила ему ногти на левой вырвиглазно-алым лаком, — Киришима ничуть не потревожен этим, и Бакуго открывается новая его сторона: Киришима снисходителен, особенно к ней, и невыносимо терпим. Вот аж до отвращения. Черноглазка стебется над ним при всех, заглядывает в его белый айфон через плечо, сидит близко и заплетает ему красные косички под конвульсивные попытки Соевой морды сделать им обоим домашнюю работу в гостиной, и Киришима ходит как чмо остаток вечера, — ни слова против ей не говорит. Тряпка ебаная. Все кончается ожиданно и закономерно: однажды Бакуго приходит с кафетерия и обнаруживает Киришиму в ауте на диване, с геймпадом в руке и дивными синими кругами под глазами, — Бакуго воровато озирается, удостоверяется в том, что один, и недолго рассматривает линии по его подсвеченному безмятежному лицу: Бакуго не ленится сгонять до киришиминого свинарника вместо комнаты и притащить оттуда плед. Какой идиот мог уснуть прям в гостиной? Вскоре Пикачу будет на капсе ныть и жаловаться в конфе, что Бакуго цербером сидит у диванов и никого не впускает дальше, — дескать, заебали шуметь, уебки, валите нахуй отсюда, хули тут забыли — Бакуго никому не позволит разбудить Киришиму и сам потом крепко задумается, что вообще им двигало. А Киришима проснется поздно в непонятках, потерявшись на большом диване, со следами от предплечья на щеке и примятыми залакированными иглами вместо волос, и будет зябко кутаться в откуда тут взявшийся плед. Растрепанным и медленным он до дикости забавный — и в этот момент Бакуго перестанет себя понимать. В этот момент то самое что-то колупнет его грудь изнутри и попросится с корня языка словом, — Бакуго впервые проглотит ступор и вздрогнет вот так. Бакуго впервые взглянет на него по-другому.***
Март поддает теплом и стекает влагой по окнам — близятся финальные экзамены, и Киришима с усиленным рвением вьется рядом и перестает ходить вокруг да около. (18:43) Red Riot: БАКУГО ну пожалуйста плезплезплеззз помоги я тебе заплачу (18:44) kingofexplodokills: отъебись. те уже ничего не поможет (18:45) Red Riot: ну Бакуго т ы же хороший плес один разок всего (18:45) kingofexplodokills: ты тупой блять?????????? В ПРОШЛОМ СУКА ГОДУ СКОЛЬ РАЗКОВ БЫЛО??????????? нЕТ НЕТ (18:46) Red Riot: хорошо окей Минуту Бакуго таращится в чат, — Киришима молчит, и за стеной тоже тихо. Бакуго успевает передумать сто раз и даже порывается первым что-нибудь, хоть что-нибудь написать, но вовремя хватает себя в руки и шлет нахуй мимолетную слабость. Подскочивший при одной только мысли о наедине с Киришимой пульс недолго отдается в ушах драм-машиной; Бакуго знает, зачем Киришима так настойчиво добивается его внимания, почему просит позаниматься именно с ним, почему не пристает к заучке или к старосте, — те без проблем бы согласились подтянуть его хоть по всем предметам сразу. Просто так. Но Бакуго в курсе истинной причины и все равно несколько раз перечитывает последнее сообщение, тяжело вздыхает, и сердце его колотится по слогам: нравишься. Ну что за пиздец. Он неудачно ждет непонятно чего, но часы сменяют друг друга, и Бакуго психует и вызывающе топает в коридоре, — плетется до магаза в гордом одиночестве, а когда возвращается… лучше бы не возвращался. …Потому что Киришима несется к нему карминовой кометой и выразительно цепляется за рукава его парки, — в руках у него лист с предварительными результатами среза по функциям, и он делает глазки Кота из «Шрека». — Прошу тебя, — он сползает по Бакуго на пол и прям при всех, ебанушка, опускается перед ним на колени, — Урарака с Дэку глушат смешки в кулаках, а Пикачу недвусмысленно присвистывает, указывая на них взглядом. Бакуго взирает на него сверху вниз смертоносно, и перечирканный красным листок тут же рассыпается в пепел, но Киришима, кажись, ищет смерти и откровенно напрашивается, — Киришима улыбается ему и обнимает за ноги с воем. — Отцепись, бля, — шипит Бакуго, пытаясь стряхнуть его с себя, — над ними уже ржут в открытую, и Черноглазка точно пару раз тайком их сфоткала; руки у Киришимы горячие, и его с места не сдвинуть, и он словно изощренно издевается, — не отпускает до тех пор, пока Бакуго не гавкает злобное ЛАДНО!!! и не падает вместе с ним на полпути к лифту, запутавшись в собственных лодыжках и стараниях отпихнуть его. Бакуго пинается, царапается и ценой чудовищных усилий сохраняет морду кирпичом, — Киришима смеется так громко, так раскатисто, что у Бакуго внутри кишки вибрируют, и кровь ударяет в голову. Киришима лыбится тайком, а Бакуго зеленеет от злости, — Бакуго чует грядущие перемены, весеннюю влагу на своих распушившихся волосах и всерьез не догоняет, зачем согласился.***
Зачем, блять, согласился? Киришима приобретает новую привычку, — тусоваться в комнате Бакуго вместо своей и чудовищно, дико, безразмерно выводить его из себя. Это обоюдное мотание нервов длится весь месяц аккурат до последнего вечера перед экзаменами, — они сидят за столом и битый час пялятся в учебник по матану, а через сдвинутую балконную дверь доносится запах сырой воды и глубокой ночи. — Тупой, блять. Сука. Блять, — цедит Бакуго, ломая на кусочки вторую линейку и упрямо не глядя на него. — Да ну сложно! — ноет и скулит Киришима, запуская пальцы в красное нечто вместо прически. Бакуго хочет его ударить и в то же время просто коснуться его, но Киришима либо делает вид, что ничего не понимает, либо совсем безнадежен. Они оба устали и задолбались вкрай, и Бакуго уже осточертело огрызаться и повторять заезженную пластинку, — Бакуго бы помолчал с ним вдвоем, послушал бы капель, выспался бы перед тяжелым днем. Бакуго должен сказать одно, а получается только смотреть на собственные заляпанные чернилами пальцы и беситься сотней чертей, — он затихает наскоком, роняя кусочки линейки, когда Киришима берет его за руку под столом. — Объясни еще раз, пожалуйста, — шепчет он, наклонившись к Бакуго, и от его дыхания становится жарко и приятно. Будто кое-что новое, — Киришима раньше не пытался дотронуться до него вот так. Ну, то есть весь месяц (год), что он ошивается поблизости, Бакуго выдерживал его рядом и ни разу даже не ебнул ему от души, — но сейчас в этом словно столько смысла, после его признания и нескольких более-менее успешно сданных тестов, — и Бакуго просто поджимает губы. За руки они уже держались прежде, — еще тогда, летом в Камино, недолго, правда, и Киришима, скорее всего, уже забыл, но в этот момент им обоим неловко, и Бакуго лишь мелко вздрагивает и тыкает пальцем в страницу. Ему горячо от киришиминой ладони, и он даже заикается пару раз. Как ни странно, время не пропадает даром, — Киришима справляется со всем и даже поднимается немножко в топе класса. Бакуго с неохотой пакует пожитки домой и все каникулы раздувается от гордости. Киришима пишет ему ежесекундно, зовет в молл, в гости, просто погулять, — Киришима готов притащиться к нему с самого Токио и хвостом бы вилял, будь он псом. Бакуго костерит самого себя и снова соглашается, — Бакуго понемногу оттаивает вдогонку весне.***
— Бакуго-о! — орет Киришима в первый же день их второго курса, чуть ли не прыгая на него с лестницы и хапая в объятья. Бакуго охает, матюгнувшись, и выставляет ладони на его теплую грудь: по подпаленной футболке усмехающегося Киришимы вспыхивают оранжевые искорки, но тут же тухнут вместе с его раздражением. Он терпит жалящее прикосновение еще секунду и отпихивает дебила от себя. Зацветают вишни, и Бакуго наполовину привыкает к нему. Это исключительное право быть возле Киришимы, проводить вместе почти все свободное время, учиться с ним и ночью часами переписываться в WhatsApp на самом деле восхитительно, и Бакуго уже почти без яда стаскивает его, помирающего от недосыпа, с кровати, стимулируя пламенный интерес к японскому, и вполсилы лупит по макушке тетрадками. Куски от ледяной плотины внутри начинают отваливаться задолго до того, как он это замечает. — Съебись, Дэку, — рычит Бакуго, одним нехорошим взглядом испепеляя дернувшееся в углу ничтожество и освобождая себе место, — Бакуго плюхается на диван рядом с Киришимой. Тот затыкается, так и не договорив с ним, и изумленно округляет лупалки, — Киришима бледнее обычного, и у него под глазами черное. — Доброе утро, — доносится до Бакуго, и пальцы его не слушаются, когда он пытается прихлопнуть Киришиму по лбу толстенным словарем английского. — Ай! — В следующий раз выкину, — в тон ему отвечает Бакуго; Киришима достал все забывать и захламлять его комнату — будто искусственно создает причины вернуться. Гостиная немного опустевает с течением времени: они сидят так довольно долго, просто смотрят первые новости по телевизору, и Бакуго думает о том, как бы приучить его спать нормально, а не заебывать приставку ночи напролет, — вдруг он приходит в себя, словно по щелчку. Киришима пялится на него с непонятным выражением — веки полуприкрыты, улыбка едва различимая, проступающая слабым оттенком розового на его носу и щеках, алые радужки яркие и поблескивают в приглушенном свете — у Бакуго от такой херни сердце галопом, мозги как суфле и опять что-то откалывается изнутри, брызгая кипятком на стенку желудка, поднимая тугую волну, и он усердно вспоминает, как умеет свирепеть. До того, как ему удается придумать, что б такого едкого спиздануть, Киришима подбирается ближе и сухо целует его в щеку. В первый раз. Бакуго тут же вскакивает с дивана и начинает орать, как резаный, — ну, по крайней мере он себя так чувствует. Будто ножом ударил или током — Киришима только глупо хихикает и смотрит, смотрит этим своим влюбленным взглядом. Бакуго сбегает к себе и полчаса сидит под дверью, обеими руками касаясь щеки. Пахнет чем-то сладким.***
Бакуго тоже обзаводится привычкой, — тащить его за ноги вместе с одеялом весело, а уж будить ни свет ни заря по выходным — пиздец как круто. — Солнце, — заспанно тянет Киришима из-под подушки, — Умоляю, подай воды. — Пошел нахуй, — даже как-то нежно отвечает Бакуго с балкона. Как бы от кровати до письменного стола — ровно три шага, а Бакуго ему не ебаная нянька. И вообще, с какой радости он развешивает его постиранные шмотки? Бакуго брезгливо кривится, цепляя красные трусы на сушилку, все же оборачивается и смотрит через плечо, — теплые лучи мимо сдвинутых штор падают на лицо Киришимы, отсвечивают желтоватым и путаются в его волосах. Он выглядывает из складок одеяла, морщит нос, и у Бакуго вздох застревает в глотке, — если кто из них солнце, так это чертов Киришима. Бакуго агрессивно топает в комнату, швыряет в него просохшей, оставленной с прошлой стирки футболкой, и Киришима лыбится во все тридцать два, — Бакуго хватает бутылку Fiji со стола, садится на кровать и силой поит его, намеренно обливая. — Спасибо, солнце, — булькает он, едва ли не захлебываясь. Бакуго зачем-то смущен и зол на самого себя.***
— Почему «солнце»? Киришима поднимает голову и мгновение смотрит на него, как будто это Бакуго ведет себя странно. Весенний чистый свет льется им на головы и припекает его переливающуюся всеми оттенками красного макушку — Бакуго чуть сощуривается, задергивая штору до конца, и тянется за еще одним куском пиццы. Его половина со жгучим перцем, а киришимина — с тремя видами мяса, но он ни к чему так и не притронулся. — А? — Киришима почти роняет учебник английского и точно сбивается со строчки. Бакуго уже жалеет, что спросил, и перестает жевать, лишь взглянув ему в лицо, — бледный, а губы розовые, и на веке у него длинный старый шрам, и большие глаза его почти такого же цвета, как у самого Бакуго, и в нем столько искреннего недоумения, что Бакуго вдруг нагревается и давится вовсе не от перцового семечка на языке. Бакуго хочется прикоснуться к нему. Срочно. Наконец-то Киришима догружается и застенчиво чешет в затылке кончиком карандаша, — на полях страницы осталось несколько раз написанное и зачеркнутое expolsion, explosins, EXPLOSION и eweryvhere — боже, что за идиот. — Ну, — он почему-то останавливается на миг, запасается воздухом. — Тамаки называет так Мирио, и я просто… Он затихает, обратив свою неловкость в улыбку, и Бакуго начинает дышать как следует. — Кто это, — будто бы не спрашивает Бакуго, вцепляясь зубами в корочку пиццы так, словно она во всем виновата. Киришима отвечает приподнятой бровью и недоверчивым чувак, серьезно? в выражении, и Бакуго больше ничего не говорит. Просто заталкивает в рот оставшееся и вытягивает ноги на полу, — чтобы ненароком не задеть Киришиму, конечно же. Ну, наверное, опять какие-то его стремные друзья. Точно. — Как тебя называть? — немного погодя спрашивает Киришима, но уже совсем не так, как в школе или голосовым в чате — Киришима смотрит на него, полуопустив ресницы, и под его светлой кожей растекается красное. Опять это выражение — он словно врубает его какой-то кнопкой, и Бакуго махом теряет управление. — Никак, блять. Завали уже ебальник, — Бакуго отпинывает коробку с его оставшейся половинкой пиццы и силой вручает ему учебник — пошел он к черту со своими очаровательными прозвищами, и корявым почерком на полях, и дикобразьими иголками вместо волос, и этой отвратной манерой покусывать карандаш, и вообще. Бакуго на дух его не переносит. Бакуго снова остается у него до самого вечера. Он наблюдает, как вслед за учебником Киришима чиркает на черновиках, — чё он там пытается записать умом нормального человека не постичь, и Бакуго молча тыкает на ошибки в словах, разворачивает его b на d и в итоге обнаруживает себя притиснутым к нему вплотную: спина Киришимы горячая через тонкую ткань черной бакугиной майки, и от него еле пахнет чем-то фруктовым. Бакуго не может распознать, парфюм ли это или его естественный запах — для этого надо бы ткнуться носом в его затылок, но у него мураши по пузу толпой даже от мысли об этом, и в паху тяжелеет от каждого вдоха, и буквы сливаются в одно сплошное нравишься, — пока на него не сваливается вот что: Киришима сидит и рисует его. — Что это за хуета?! — ровно чеканит Бакуго, и Киришима аж подскакивает, стискивая несчастный искусанный карандаш — Киришима не поворачивается. — Я-я придумываю тебе геройское имя, — пиздит без зазрения совести: Бакуго различает сквозь его писанину слова explobe и epicenter, кривобокие сердечки и собственное имя, лохматых чибиков в масках среди мини-гранат и звезд — это ебнуться как мило, и Бакуго должен валить отсюда как можно скорее. — Себе лучше придумай, придурок, — безо всякого запала бубнит он, так и не отстранившись, — Киришима правда собирается что-нибудь ответить, но… чуть подается назад и тянется к нему. Бакуго застывает, как олень, выпрыгнувший на трассу под ослепительный свет фар, — Киришима на секунду приподнимается и опять робко целует его в щеку. И довольный. — Я тебя щас убью, — шепотом уверяет его Бакуго, моментально вскипая, — Бакуго подбрасывает все его бумажки в воздух, выбивая из рук, и кругом разлетаются тетради, обрывки его самообладания и картонки из-под пиццы. Бакуго кидается и валит его (зачем это, блять, почему) на пол и серьезно намеревается вышибить из ублюдка дух — Бакуго говорит одно, а сам подхватывает его затылок ладонью, чтобы он не ударился и без того пустой головой — и что толку-то. Киришима своим квирком не пользуется, но, кажется, что-то такое делает с бакугиным, потому что на самом деле Бакуго не в силах ему навредить, даже припугнуть как следует не может — кулак из руки не получается, как бы он ни старался. Бакуго нависает на локтях и воочию видит, как Киришима ржет и даж сопротивляется вяло, пытаясь высвободиться из захвата и вернуть себе власть над запястьями, — Бакуго не дает ему шевельнуться лишний раз, придавливая собой намертво. Они переругиваются и ерзают по ковру в долбоебическом подобии рестлинг-поединка: Бакуго увлекается его пыхтением и понемногу приминающимися колючими прядями и как-то не замечает, что уже почти совсем стемнело, и на щеке его еще жжется след поцелуя, и он лежит на Киришиме, неожиданно расслабленном, как вареная сарделька, и меж его бедер горячо, и через натянувшуюся футболку видно отвердевшие соски, и глазищи поблескивают снизу, — красиво. Бакуго тут же подрывается и сломя голову несется прочь из его комнаты — шорты палаткой и в башке абсолютная пустота. Он прячется под пледом у себя и со вкусом материт английский и пиццу со жгучим перцем — стыд вгрызается в него самоукором, игнорируемой правдой и графитными сердечками, стыд поедом его сжирает, и его пиздос как тянет вернуться. Бляяяяя. Он притворяется, что не слышит, как Киришима дрочит за стенкой — громко и не таясь, и сам глухо стонет, запуская ладонь под резинку шорт с его запахом в гортани. Это клиническое нерациональное влечение остается высыхать на трусах мокрым пятном, пока Бакуго не может разобраться, норма ли это или нихуя не норма, и с ненавистью смотрит на собственную руку. Один. Бакуго по-прежнему нихера не понимает. (23:01) Red Riot: тут это пицца осталась погреть? (23:01) kingofexplodokills: динаху (23:01) Red Riot: ок (23:03) kingofexplodokills: а сколько (23:03) Red Riot: ) хtndthnm четверть (23:04) Red Riot: погрел принеси попить че-нить***
(12:28) Red Riot: я щас приду (12:28) kingofexplodokills: не вздумай Дверь в его комнату распахивается со скоростью пушечного ядра, едва с петель не слетая, — Киришима принципиально не стучится и ни в какую не уважает его личное пространство. Зато как назло включает с ноута любимые фильмы Бакуго и больше не придвигается ближе — вот, блять, в то самое время, когда Бакуго вроде бы даже и не против уже. Бакуго еще нравится, как Киришима ставит на беззвучный и листает мимо мигающих уведомлений о новых сообщениях в чате, — у чокнутого квартета, как оказалось, своя отдельная беседа, и Бакуго немного интересно, как все они реагируют на Киришиму у него все светлое время суток. Через пару часов заходит до папок на диске D, — там Бакуго откапывает какую-то анимцу и за грядущий вечер узнает еще кое-что: под «Твое имя» Киришима рыдает, как заблудившаяся маленькая девочка. Бакуго первые полминуты ужасается про себя, сопоставляя обычное, блять, беспонтовое сёдзе и взрослого на вид шестнадцатилетнего парня, помешанного на всем мужественном, а потом его накрывает ощущение, что вот так, пряча лицо в ладонях, люди не плачут напоказ или по своему желанию. Так надрывно от аниме не плачут, и Бакуго бахает по пробелу, а затем и вовсе захлопывает крышку ноутбука — у Бакуго то самое жмется за ребрами и рвется из него необходимостью хапнуть Киришиму в руки и крепко-крепко сжать — пока от них двоих ничего не останется. Бакуго слушает себя — под плеск тающих острых льдин в брюшине и неуемный страх Бакуго впервые делает, а потом соображает, впервые прижимает к себе кого-то. Впервые чувствует столько всего и сразу. Впервые все так верно, так реально. Киришима дрожит и всеми силами старается усмирить свою истерику в его объятии, — в бакугиной хватке невозможно дыхнуть, и сам Бакуго чешет нос о его ухо и вспоминает все, что сказал ему с начала учебного года, — что-то гложет его на пару с Киришимой, что-то глубже слезливой сценки в свежем тайтле, что-то в сумме ночей бодрствования с геймпадом наперевес, с его позорным побегом в январе и молчанием вот сейчас. Бакуго вдруг как молнией бьет, и он широко раскрывает глаза. Уже не остановить — Киришима понемногу утихает ему в ключицы, и от них по всему телу раздается тепло. Бакуго разжимает полные кулаки его футболки и долго караулит у изголовья, прикладывая бутылку воды из холодильника к его раскаленному лбу, — Киришима обессиленно трепыхается на его кровати и наконец засыпает глубоким сном. Бакуго еще дольше стоит один в туалете, прислонившись лбом к двери, и держит ладонь у солнечного сплетения, словно пытается затолкать обратно проламывающееся назад, к нему, сердце.***
Кацуки Кацуки, блять. Так его номер забит в телефонной книжке на айфоне Киришимы. Бакуго бегло зыркает на его спину: вообще-то он пришел ноутбук вернуть, но Киришима в коридоре, делится домашкой с Пикачу и громко что-то обсуждает, — Бакуго по фасту скидывает дозвон себе и стирает из исходящих, чтоб, упаси боже, не спалиться. Потому что так быстрее. За несколько секунд создает и сохраняет контакт Эйджиро. Почему-то в грудине все опять трепещет мотыльком, и ладони потеют. Ему странно. Ощущение вселенского зла не отпускает до полудня, — Киришима уходит куда-то с Черноглазкой, и Бакуго слоняется, как неприкаянный, по его комнате, задевает плечом мешок, свисающий с потолка, запинается о гантелю и сам не знает, что тут забыл, — мечется по углам по следу оставшегося запаха, пытается отвлечься на мангу, но в итоге просто ложится на кровать, сворачиваясь калачиком. Бакуго больше ни о чем не может думать. Утром он просыпается теплым и спокойным, но тут же садится на постели, — на киришиминой постели и до непривычного один. Поверить в то, что он впервые в жизни заснул не на своей территории, да еще и спустя всего два дня с того самого, так же сложно, как и встать, и Бакуго хмурится в телефон, — почти семь, и дальше ныряет в белизну одеяла. (06:51) kingofexplodokills: ты где (06:51) kingofexplodokills: Киришима (06:52) kingofexplodokills: 1 исходящий вызов (06:53) kingofexplodokills: ГДЕ ТЫ (06:57) Red Riot: пднимаюь поднимаюсь Киришима деликатно приоткрывает дверь и почти на цыпочках ступает по ковру: Бакуго уверен, что он сначала заглянул в его комнату и никого там не обнаружил, ясен хрен, — Бакуго высовывает нос из-под покрывала и едва ли не цепляется за него руками, когда Киришима садится рядом и наклоняется, чтобы внезапно по-утреннему чмокнуть его куда-то в скулу. Третий. — Ты где был? — строжится Бакуго — через одеяло трогает его колено и больше ничего себе не разрешает. У Киришимы хаер а-ля с сеновала и темные тени у нижних век, и он шаркает ногами на пути в туалет, теряя тапки. — В гостиной. Батла ж. Я все доломал, — он знатно так зевает оттуда и плещет водой, и Бакуго с неохотой поднимается — если Киришима все еще не спросил, какого дьявола он до утра провалялся без сознания на его кровати, значит, все нормально. Наверное. Это же бондинг или как там? — Опять всю ночь? — Бакуго некстати сознает, что даже не покраснел под сегодняшним поцелуем. То ли не совсем проснулся, то ли не насмотрелся вволю на заторможенного недосыпом, кивающего Киришиму, — у Бакуго внутри что-то хочет заорать: «Хули не пришел спать-то», но он держится, — сваливает в свою берлогу поскорее. Ему тоже надо собираться — во всех смыслах. У лифта Киришима слегка выглядит человеком — идеально выглаженная форма и белое как стена лицо, и Бакуго ждет его и даже делится наушником по дороге — Бакуго спецом репитит Ion Dissonance и типа всерьез не понимает, почему Киришима пялит свои совиные очи и возвращает великодушный дар. Бакуго еще думает, что можно бы отдать им на растерзание свою третью пластуху взамен покойной Нинтендо, — ему она не дороже киришиминой любви к мультиплеерам. Групповой чат: Бакуго убивает!!! (Класс 2-А) Создал(а): Ingenium 2.0 Участники: Ingenium 2.0, invisible!girl, Froppy, gRAPEjuice, Uravity, Red Riot, Shoto, SugarMan, kingofexplodokills, Cellophane, ☆DaZzLiNg_AsS☆, аnima., Alien Queen, Earphone Jack, Deku, Tail_Man, Yaomomo, Tentacle_wow, ChargeZuma, Tsukuyomi (17:07) ChargeZuma: ае животные го в кино (17:07) Alien Queen: ГО (ง ͠° ͟ل͜ ͡°)ง (17:07) Earphone Jack: сейчас? или в шесть (17:08) ChargeZuma: еп зачехляйся (17:08) ChargeZuma: прикрепил(а) 1 фотографию (17:08) ChargeZuma: хммм задние пока пустые смекаете )000 (17:09) Tail_Man: Мы с вами (17:09) Uravity: мы с Цую-чан тоже! (17:09) Cellophane: ебАТЬ ДВИЖ хУХУ миНА жду Киришима попрыгунчиком подскакивает на кровати и сует Бакуго в лицо свою «шестерку», бессловесно уговаривая тоже пойти — Бакуго категорично неткает и снова утыкается в вязь интегралов по странице. — Ну пошли, — Киришима сбрасывает тетрадки с подушки и дуется, весь словно шипучая карамель, и проводит пальцем по его затылку, прям под линией роста волос, — Бакуго мысленно догоняет помчавшуюся по позвоночнику дрожь и шлет его лесом. Киришима горько вздыхает, но все-таки остается с ним наперекор ежесекундному пиликанью чата и четырнадцати тысячам пропущенных от Черноглазки, и Бакуго в который раз поражается, — сколько же он тогда для него значит. В нем опять что-то пламенно тянет и скрежещет, — игнорить с трудом выходит.***
Двадцатого апреля Бакуго ждет едва ли не самое приятное пробуждение за все его семнадцать лет, — Киришима крадется по его комнате, грациозный как слон, роняет, блять, и сшибает в полутьме на своем пути все, что можно и что нельзя, шумит хлеще любого будильника и заранее бесит. Бакуго притворяется спящим, пока Киришима легонько целует его в щеку, — и когда эта нелепая выходка из повода разнести общагу по камушку превратилась в маленький утренний ритуал? — и опускает на одеяло небольшую коробочку. — С днем рождения, — мурчит он, и от него веет холодом — Бакуго не без труда разлепляет веки и хочет затащить его к себе, но чекает телефон и чертыхается, — шесть, ше-есть. Бакуго щурится и ладонью пихает его в лицо, сталкивая с постели — Киришима хватается за него и трется, как кот, замерзший с улицы. — Ну, спасибо, бля, — недовольно хрипит Бакуго, дербаня ленты на коробочке — упаковано через жопу, конечно, но кроме родителей ему вообще никто никогда ничего не дарил. Бакуго садится на постели и машинально дотрагивается до груди — Киришима купил ему широкий кожаный браслет с костяными бусинами. Красивый. Бакуго немного не верится, что это для него, и он вертит браслет в руках, — Киришима мягко берет его за запястье и помогает завязать. Тишина так уместна, что Бакуго завораживает, — моменты, похожие на этот, наверное, бывают только в диснеевских мультиках, и его уже почти клонит ближе, ну, еще немного, — Бакуго пальцами касается его челюсти, и тут Киришима оглушительно роняет свой айфон на пол и все портит. Бакуго улыбается при нем тоже впервые.***
Май пускается с календаря новой аттестацией, и Бакуго с пущим усердием берется за него, — Киришима обещает больше не играть и серьезно зубрит вместо. Бакуго катает костяную бусинку под пальцами и удовлетворенно хмыкает, — все ж подняться с пятнадцатого места в топ-восемь — весьма недурно, и все это — его заслуга. Сэнсэй хвалит чуть ли не лопающегося Киришиму в классе, и Бакуго смотрит на него, полуприкрыв веки, — когда до него доходит, уже поздно. Киришима заметил. — Даже, суки, не начинайте, — желчно бурчит Бакуго днем, садясь на диван, и позволяет развалившемуся Киришиме закинуть руку себе на плечо. Черноглазка подтрунивает над ними, но мигом затыкает Пикачу — отвлекает от них всех сразу в гостиной, объявляя челлендж в Gran Turismo на привезенной Бакуго из дому Сони, — ведерко скитлса любому, кто ее одолеет. Бакуго-то знает, что это нереально; Бакуго удивлен тем, что Киришима сидит смирно и только поглаживает его чуть ниже рукава футболки одними кончиками пальцев, — раньше Киришима бы уже ракетой несся к геймпаду, согласный на что угодно, лишь бы взгреть ее. Нынешний Киришима предпочитает бедром касаться бедра угрюмого Бакуго и едва ли не засыпать на нем. Бакуго по какой-то причине за все сразу, — знает, что Киришима все равно не отдыхает ночами, обложившись учебниками, — Бакуго пристально следит за его режимом. Пикачу что-то там руинит в геймпаде Черноглазки, — меж пальцев его сверкают мини-разряды, но она все равно дает ему просраться, и Киришима смеется всем телом, как только он умеет, — Бакуго нравится, и даже похуй, что там пиздят Пополамка с Дэку где-то на заднем плане: — Почему Каччан никого не подпускает к себе, кроме Киришимы? — обмудок, видать, думает, что с кухонной зоны до диванов Бакуго его не слышит, как же, блять, — Бакуго просто виду не подает, потому что славно так пристроился под киришиминым крылом, и ему буквально лень разносить им ебла. Вдобавок Киришима держит его крепко — Киришима будто мысли его читает. — Необъяснимо, но факт, — вторит тихо Пополамка, прихлебывая свой кофе, — Бакуго больше не обращает на них ни йоты внимания. Что с дебилов взять? Вечером Киришима не онлайн и не приходит смотреть «Криминальное чтиво», и Бакуго ждет недолго, прислушивается, поминутно смотрит в телефон, но терпение его кончается, и он строчит ему гневную смску — не помогает. Через какое-то время острым слухом ловит странный звук со стороны балконов, — Бакуго ступает в майскую ночь за стеклянной дверью и с опаской косится влево, — ну точно. Киришима опирается на перила и ни на что не смотрит, низко опустив голову, — негромко постукивает пальцами по металлу и барахтается где-то в своих мыслях. Появление Бакуго положение не спасает: и Бакуго секунду обдумывает собственное безрассудство, но все равно ставит ногу на уступ и аж взлетает на одной руке, — тут же с грохотом приземляется на балкон по соседству и перемахивает через разложенную сушилку. — Бакуго?! — Киришима коротко вскрикивает и крепче цепляется за перила, — внутри него что-то щелкает, и Бакуго подходит ближе. — Ты нормальный вообще? Бакуго наступает до тех пор, пока Киришима не пятится назад и спиной не упирается в бортик, — дальше тупик, все уже, а в комнату вернуться ему, к счастью, ума не хватает, и деваться некуда. Бакуго останавливается, руки в боки, и мрачнеет, — даже в слабом свете видит, что Киришима опять плакал, что он замерз, что ему хочется найти какое-нибудь оправданьице, че он тут делает и почему еще не у Бакуго, — лишнее. — А если бы ты упал, — еле выдавливает из себя он, и Бакуго переводит взор со звездного горизонта на его лицо в тени, — Киришима настолько же опечален, насколько трус. Бакуго готов упасть с ним. Киришима гулко икает и напрягается, будто только не это, стоит Бакуго вжаться в него, как клешня из автомата в игрушку, и сквозь испуг обнимает в ответ, опуская подбородок на его плечо. Просто виснут на балконе и пялятся в высокое небо. Киришима весь пахнет вот чем — засушенными яблоками, и теперь, тыкаясь лбом в его холодную щеку, Бакуго знает наверняка — это запах его тела. Киришима так близко, что у Бакуго голова ебашит по кругу каруселью. И как же легко в него влюбиться, блять. Блять.***
Прятаться от Киришимы в комнате Киришимы, наверное, не лучшая идея, но Бакуго на редкость в этом перманентном сраче так комфортно, так уютно, — он посидит здесь под одеялком, пока Киришима всеми силами отнекивается перед своими тупорылыми дружками. Описать, какая буча поднялась, едва уебок Пикачу спалил, что они ночуют вместе, словами нельзя, и Бакуго скрипит зубами, но молча мирится с их с Черноглазкой обрадованными воплями раненых гиен, — они просто друзья, следуя невнятному киришиминому бормотанию из-за двери. Да, точно. Ну, Бакуго сам видел, как Соевая морда точно так же целует в щеку ни на шаг не отходящую от него Черноглазку — типа все друзья так делают, что ли? Или только у них так принято? Или для друзей нормально смотреть вот так украдкой и испытывать то, что теплится у Бакуго за пазухой и заставляет замирать всякий раз, как Киришиме ни взбредет на ум придвинуться ближе, закинуть руку на него во сне, сказать что-нибудь смешное? Бакуго конфузится еще сильнее — в смятении вдыхает яблочный аромат с его подушки и скидывает красный волос на пол. Может быть. Только может быть, Киришима действительно ему подходит. Или стоп. Что. Время летит быстрее шлюхи с многоэтажки, и с приходом лета все закручивается еще хлеще: после Камино и той битвы Оллмайта Эндевор все еще номер один по стране, и помимо прочих Бакуго получает реквест на интернатуру из его агентства, — как только об этом узнает половинчатый утырок, то сразу начинает нарываться. Как-то сразу и в один день — Бакуго до сих пор зол на весь мир, потому что плохо спал ночью из-за кошмаров, вдобавок на пустом месте разругался насмерть с Киришимой, которому потом еще сильно досталось от учителей на тренировке днем, — Бакуго рад возможности отмудохать кого-нибудь, и у него кулаки так и чешутся. Все расступаются от него, как по волшебству, стоит ему с силой оттолкнуть Пополамку в сторону и зашагать в сторону общаги, — все бы, может, и обошлось, да только этот мудак, видно, плохо понимает, — снова окликает его и пытается преградить дорогу, и от него зимой тянет и — чего, блять? — как будто бы гневом. Суицидник херов. Бакуго разворачивается так резко, что даже птицы разлетаются с обросших листвой деревьев, и Мусутафу накрывает огромной серой тучей, — если он так хочет, Бакуго покажет ему, что такое дистиллированная злоба. Бакуго всем покажет. — Бакуго. Не надо, — Пополамка то ли упрашивает его не соглашаться на предложение, то ли вспоминает прошлогодний спортфестиваль, — только-только отпустившая Бакуго навязчивая идея стереть в порошок сперва его, а потом Дэку сквозит со дна его глаз и искрит по рукам, и Бакуго снимает пробу с ощущения выброса адреналина — жарко. — А то что? Запретишь ехать? — рявкает Бакуго, хлопая в ладоши, — сумка его падает на землю, и кругом разбрызгиваются длинные языки пламени и куски густого дыма — Бакуго хочет драться. — Ну давай. Заставь меня отказаться. Бакуго нужны заебатое мочилово, экшон, взрывы повсюду и полная победа — и физическая боль, а не эта тупая ноющая пульсация меж легких. Ему, если честно, глубоко насрать на мотивы соперника: хер знает, что творится там под его двухцветными патлами. Наверное, считает, что один из класса может хуи пинать в агентстве своего бати или просто мазохист, — Бакуго плевать, чей квирк огненнее. Последние несколько месяцев он по уши был занят одним лишь Киришимой и без сожалений пропускал мимо остальной мир; но сейчас Киришима в медпункте, и они не разговаривают уже несколько часов, — возможно, отчасти поэтому Бакуго не так уверен в себе сегодня, не так сдержан и отвлечен. Бакуго больше не чувствует себя неуязвимым, и ему немного страшно, и сейчас он лучше бы ринулся обратно в школу, нашел бы Киришиму, ткнулся бы лицом в его бледную шею и… Пополамка нападает внезапно, как змея, — Бакуго взмывает в воздух и скользит по гигантским сосулькам, аккумулируя в левой свое отчаяние, — стоит ему зловещей тенью метнуться за спину Пополамки и занести кулак, как взгляд его падает на кожаный браслет с костяными бусинками. Тут его мягко хватают за руку, отводя в сторону, и мощный взрыв своей цели не достигает. — Ах, — долетает до него, как через вату, — Киришима жмурится, сбивая свободной ладонью огонь с рубашки и предплечьем стирая частички пепла с лица. Откуда он вообще тут взялся? Почему он, блять, не пользуется своим квирком рядом с Бакуго?! — Тодороки-сан, — Киришима крепко сжимает бакугино запястье выше браслета и медленно оттягивает его всего назад, чуть кланяясь Пополамке. — Извини за это. Бакуго поедет в другое агентство, не беспокойся. И, если можно, не говори сэнсэю, хорошо? Бакуго пораженно выпучивает глаза, — Киришима весь в пластырях, дышит ртом, и у него под рубашкой чистые бинты после сегодняшней атаки Цементосса, — когда он успел примчаться? И зачем, черт его побери? Пополамка молча кивает, опасливо зыркая на Бакуго, и пятится к школе, — остальные смотрят на них с вытянувшимися от удивления рожами и подталкивают друг друга в спины, пытаясь разойтись мимо ледовых глыб посреди двора. Бакуго опять чувствует себя злодеем. У Бакуго в носу пощипывает от подступающих слез. Он поступает так, как привык, как в январе, как всегда, — срывается и бежит прочь от пристальных взглядов, от посеревшего неба, от «тише» в выражении опаленного его детонацией Киришимы, — от его исцарапанной руки, ранок на щеках и всего этого калейдоскопа в груди из-за него. Бакуго несется огненной бурей по темнеющим улицам долго, пока дыхание не кончается, пока внутренности в узел не завязываются, — Бакуго спотыкается и возвращается на землю в каком-то парке. Один. Он поднимает лицо ввысь и смазывает влагу с век; топот откуда-то позади становится все громче, и Бакуго уже не под силу сдерживаться при виде даже не запыхавшегося Киришимы с рюкзаком и его сумкой наперевес, — он один за ним пошел, он один угнался, он, только он. — Ты не Бласти, а Спиди, — Киришима поправляет рубашку на ходу и ловит его в руки, — Бакуго чуть ли не падает, и Киришима легко тыкает его пальцем, притягивая к себе за талию. — Иди сюда. Бакуго не сопротивляется. В конце концов, это Киришима, и Бакуго как по маслу успокаивается в его объятиях. Ветер, время проносятся мимо них, и уже гораздо лучше — Бакуго все такой же красный, и руки его на плечах Киришимы подрагивают. Киришима ведет его вглубь по пустынному вечернему парку и осторожно опускает на скамеечку, — у него взгляд вроде «о, точно» и, несомненно, второй квирк — одним прикосновением делать людей счастливыми. Бакуго приваливается к кованой спинке и рассматривает отклеивающиеся пластыри на его скулах, — кое-где пахнет кровью. Бакуго хочется дотронуться до него и все исправить, — Бакуго глаз от него отвести не может. — Почему мы поругались? — шепчет Бакуго. Киришима забрасывает руку на его плечо и просто хмыкает, как ни в чем не бывало. — Не помню, — он отодвигает свой рюкзак от края и поворачивается, чтобы, наверное, сказать что-то еще или опять плоско шуткануть, — Бакуго цепляет его челюсть несгибающимися пальцами и касается его губ своими. В эту же секунду на них сверху обрушиваются первые теплые капли. Начинается гроза. Киришима отстраняется — глаза на пол-лица и быстро распадающаяся улыбка, ресницы мокрые, сажа у уха — Бакуго целует его снова, а потом снова, и снова. И снова. И еще. Потрясно. Два придурка на скамье под проливным дождем. Бакуго больно от того, насколько все было просто.***
Шагнули за черту, но ничего страшного не случилось. Бакуго впервые не горит желанием ехать в агентство, — это значит, что две недели до начала июля они не увидят друг друга, и он расстраивается. В последнюю перед отъездом ночь Киришима сопит во сне и подергивается всем телом, — Бакуго обнимает его сзади и как следует затягивается яблочным запахом меж обнаженных лопаток. Бакуго наутро не сознается, что будет скучать, только спрашивает разрешения потрогать маленький шрам на его правом веке, — наскоро касается губами, и Киришима умильно морщится от щекотки, — Киришима ласкает и его шрамы взаимно. Каждый недостаток, все слабости и страхи до последнего, — Киришима принимает его целиком и обещает звонить ежечасно. Бакуго ворчит, мол, кинет в чс, но, когда еле собравшийся Киришима справляется со шнурками и подходит к нему перед дверью невызванного лифта, чтобы чмокнуть в щеку на дорогу, Бакуго тоже склоняется к нему, — так, чтобы поцелуй пришелся прямо по курсу. Киришима вздрагивает, приоткрывая рот и позволяя скользнуть по зубам языком, размыкает губы несмело, — не впервые, не в последний раз, но все же. Только он. Бакуго с решительностью хватает его за плечи и припадает к нему. Бакуго не знает, что делать с этим чувством. Интернатура пиздецки долгая, и Бакуго страсть как торопится обратно в финальный день, — вечером в общаге оказывается, что заспанный, растрепанный, усталый и неописуемо нужный ему Киришима без своей уебанской прически не такой уж убогий.