За ласточку — в упор

— Открывайся уже, блин.       В начале была темнота. А уж потом мелодично-ноющий скрип металла, и в этой утробе появился свет дверного проема, а в нем — Мотор. Черная ветровка, джинсы, кепка — он одевается так и в пир, и в мир.  — Ну здорово, подруга. Как я вижу, ты тоже жива-здорова.       Он открыл ворота, и в гараже стало еще светлее.       На белых, но уже довольно заляпанных стенах уместились узкие полки с коробками для вещей, бутылками масел и антифризов, инструментами.       Раньше тут еще была целая галерея, только вместо холстов висели выцветшие постеры с обнаженными темными сосками и сочными ягодицами, правда, не Моны Лизы, конечно, но позалипать можно. Сейчас коллекция несколько поубавилась.       Мотора со вчерашней тяжелой ночки ожидал здесь его друг, а, точнее, чöткая подруга. Вот она, голубенькая ласточка. Он почти нежно потрепал ладонью ее железную бочину, вытащил ключи из кармана, открыл дверцу, сел в кресло и завел двигатель.       Случайно заглянул в зеркало, и только сейчас понял, что на его скуле краснела пара свежих ссадин. Не страшно, до свадьбы заживет. Больше шрамов — больше опыта, больше шансов отбиться. — А тебя-то тот упырь сильнее потрепал наверняка, да, ласточка?       Тачка весьма дружелюбно поприветствовала хозяина ревом исправного движка.        Мотор вывел ее во двор, окруженный по периметру другими гаражами. Остановившись, он вырубил движок и вылез, дабы посмотреть на ее боевые раны.        Вчера он был с Кастетом, они вечером вместе поехали на дело, возможно темное, а, возможно, и со взломом. Кастет еще трындел, что на заброшенном кирпичном заводе оставил тайник нажитого им непосильным трудом добра, за которое он отбывал срок.       Но их планам помешали купчинские, просто докопавшиеся до какой-то фигни. Вылезли, как черти из табакерки, как будто реально их и поджидали. Правильно, купчинское же место.       Один, туповатый и наглый, широкий, как два Мотора, чего-то изначально не понял, и с упорством быка на корриде пытался добраться до Кастета в тачке. Да еще и кента своего натравил на них. Оба соперника были совсем синюшные, несло от них перегаром так сильно, что самому можно было бы одуреть от одного их дыхания. Здоровяк одним взглядом просто сверлил Мотора, потом сказал, что пришел уж точно не с миром, и попытался вырвать у него ключи.        Мотор сел в тачку, завел зажигание, начал выезжать, но не тут-то было. Здоровяк со всего разбега бросился на дверцу и пытался выбить ногой стекло. А между тем кент что-то бросил на багажник.        Тут же глухой звук смачного хруста раздался снаружи салона. Это вывело Мотора из шаткого равновесия окончательно. — Все, блядь, доигрались, — выпалил он.       И тут началось. Открыв шустро бардачок, дабы вытащить баллончик, он вылез из машины с заведенной за спину рукой и подбежал к обидчику. Раздался громкий вопль в ночи: «Бля, глаза! Леха, мочи их нахуй!». Здоровяк еще как-то пытался размахивать кулаками вслепую, но потерял окончательно способность хоть как-то ориентироваться в пространстве. Потому он и плюхнулся копчиком на сырую землю, прижав ладони к лицу и что-то горестно замычав.       Баллончик был небольшой, и, ожидаемо, кончился быстро. Но чтобы хоть как-то увеличить свои шансы, Мотор еще держал его перед собой, дабы не подпустить проклятого кента ближе к себе. А тот не меньше своего собрата по разуму, да еще шире на локоть и выше на голову — очень опасен.       Все это происходило молниеносно. Кастет, увидев грядущий трындец, резко вылез из салона. В руке его сияло что-то маленькое, и, если хорошо знать владельца, точно колюще-режущее.  — Не трожь его, падла! Мотор, держись! — он пулей подлетел к Мотору и кенту.       Мотор уже успел проявить чудеса ловкости, когда заряжал своему сопернику то ногой в пах, то кулаком между глаз. А кент, в силу своего опьянения, был почти невосприимчив к боли. Хоть пикой коли, все нипочем. Но и это не смогло компенсировать его неуклюжесть лесного орка и шатание, свойственное плохо настроенному маятнику. Скорее всего, он, проснувшись утром, и не догадается даже, что ночью ему разбил нос и помял яйца дрищ с Дыбены, который мельче его самого уж точно раза в два. Если Кастет вообще позволил бы ему проснуться.       Он как раз и оказался позади купчинского отморозка. Ударил раз, ударил два, ударил три — кент сначала упал на колени, а потом и вовсе клюнул носом землю. — Блядь, ты что творишь? — Дуй в тачку, быстро, я все сделаю сам.       Когда Кастет пропал из падавшего света фар, Мотор ждал. Уцепившись за руль, тяжело вздохнул... — Ну вот, и тебя ввязали в эту херню из-за Кастета. Говорил же ему — надо было барыжить сразу это добро, а не прятать его, тем более, блядь, в Купчино.       Не было слышно ни крика, ни шороха даже, но Кастет между тем спешно подошел к машине. — Едем отсюда, быстро, — произнес он через открытое стекло. Машина вышла на более-менее ровную дорогу. — Ты их что, того? — Жалко об них мараться, одного я легонько совсем полоснул... немного таким, как этот, не помешает. А второго, которого ты перцовкой забрызгал, я предупредил, чтобы искать нас не пытался. Эти купчинские орки на самом деле те еще ссыкуны. Просто их много развелось здесь, как собак нерезаных. Ты дуй к себе, а я у Хунда перекантуюсь.       Через некоторое время, когда стало немного рассветать, Мотор остановился ближе к более спокойным и обжитым нормальным человеком местам, чтобы высадить Кастета у какого-то ларька. Тот напоследок, как будто случайно, погладил бок железной красавицы. О чем-то он догадался наверняка, ведь Мотор никогда не болтает с тачкой при пацанах — не поймут.       События столь веселой ночи не были столь же легко поправимы, как вмятины на дверце и багажнике, оторванная ручка и слишком свободно шатавшееся зеркало заднего вида. — Ах ты ж, выблядок поганый, я бы еще один глаз выбил за ручку и зеркало. Я не понимаю, что ты такого сделала этим купчинским оркам. Встречу их еще раз — не отвертятся, ответят по полной.       Мотор сел обратно, пристегнулся и включил зажигание, чтобы вновь заниматься тем, за что он заслужил себе имя. Где он, там и его ласточка. В окнах серые бетонные коробки домов с щербатыми стенами и тусклыми бедными окнами, новые кирпично-красные и небесно-голубые высотки, заборы с граффити и рекламой всякого дерьма… — Нельзя нам к Максиму Леонидовичу, пойми. А если Кастет их реально укокошил? — беспокойно и почти строго спросил Мотор. Тихий гул — знак неодобрения. — Ну-ну, не бузи… У меня в области один мастер есть, сделаем тебе тюнинг — будешь королевой бала на Дыбене.       Громадные промздания, пустыри, новые торговые центры, рекламные щиты, которые ближе к лесам мельчают и уже перестают назойливо бить по глазам.        Не важно, какой вокруг тебя антураж, когда дорога и колеса всегда будут одни и те же.