Как помирить мне ум холодный с жаром Мятущихся во своеволье чувств? Как слитность обрести их? Или даром Я в эту дверь заветную стучусь?
Не знаю. Изощренно и упрямо
Творя в душе разлад и разнобой Природа правит мной. И это право Пока упорно держит за собой!
Алек вернулся к себе в комнату, сел перед открытым окном и оперся головой к себе на руки. До последних событий, проводить каждый вечер четверть часа у окна стало уже традицией. Он беседовал в это время сам с собой, отдавая отчет о прошедшем дне. Сейчас, во всем его существе, в выражении лица, внимательном и немного пугливом взгляде, в плотно сжатых губах - отчего итак острый подбородок казался еще острее - все это ясно показывало его напряжение. В один из сентябрьских вечеров компания юных сумеречных охотников вернулась с сильно раненой Изабель Лайтвуд. Он проводил в лазарете дни и ночи, абсолютно потеряв счет времени. Пока Магнус, его хороший друг, не сказал, что состояние Изабель начало близится к выздоровлению. Только после этого Алек со спокойной душой вернулся в свою комнату, к своему окну. В этот день Алек просидел у окна дольше обычного, он много думал о сестре и жизни в целом. О том как она скоротечна и ценна. И уже под самый конец вспомнил он и девушку, что основательно поселилась в его сердце. Алек гнал от себя мысли о ней, он боялся ее. Но наедине с самим собой, признавал очевидное - она ему нравилась. Очень нравилась. Он верил теплоте ее чувств, чистоте ее намерений. Он никогда ни с кем не говорил так, как с ней. Ну разве что со своей сестрой. Он вспомнил выражение ее глаз, ее улыбки - и сам улыбнулся. Мысли крутились в голове Алека Лайтвуда в бешеном ритме. Взгляд его был устремлен "в ночь" через открытое окно. Долго глядел он на темное, низко нависшее небо. Вскоре он встал, движением головы откинул от лица волосы, и сам не зная зачем, протянул к нему руки, к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие руки. Затем руки его ослабли и упали, колени устремились в пол и, несмотря на все свои усилия не поддаться нахлынувшему на него чувству, заплакал какими-то странными, недоумевающими, но жгучими слезами. За несколько часов до ранения Изабель. С самого утра перепадал мелкий дождик сменяемый по временам теплым солнечным сиянием. Небо то все заволакивалось рыхлыми белыми облаками, то вдруг местами расчищалось на мгновенье и тогда из-за туч показывалось солнце, ясное и ласковое. Я сидел и глядел кругом и слушал. Листья шумели над моей головой, слабый ветер чуть-чуть тянул по верхушкам. Внутренность парка, влажная от дождя, беспрестанно изменялась, в зависимости от того, светило солнце или закрывалось облаком. И вот так, лежа под деревом и любуясь окрестностями, я заснул тем безмятежным и кротким сном, который знаком одним лишь охотникам. Не могу сказать сколько я проспал, но открыв глаза увидел, что вся внутренность парка наполнена солнцем и во все направления свозь шумевшую листву, искрит ярко-голубое небо. Облака полностью скрылись, а в воздухе чувствовалась особенная, сухая свежесть, которая наполняет сердце бодростью и ощущением мира и покоя. Вот только я вознамерился встать, глаза мои внезапно остановились на неподвижном человеческом образе, ранее мною незамеченный. Я вгляделся. Это была молодая девушка, она сидела, задумчиво потупив голову и уронив обе руки на колени. Рядом с ней лежал густой пучок полевых цветов. Где она их только достала? Черная рубашка, застегнутая у горла и кистей, ложилась короткими мягкими складками около ее талии. Густые локоны прекрасного черного цвета расходились двумя полукругами из под узкой белой повязки и спускались с шеи на грудь. Лица ее лишь едва коснулся загар, который принимает лишь одна тонкая кожа. Я не мог видеть ее глаз – она их не поднимала, но я ясно видел ее высокие брови, ее длинные ресницы и плотно сжатые бледные губы. Выражение ее лица было очень милым и вызывающим грусть одновременно. Так оно было кротко и просто, так грустно и так полно детского недоумения перед собственной грустью. Вскоре она начала медленно перебирать цветы, веки ее покраснели, горько шевельнулись губы, и новая слеза прокатилась из-под густых ресниц, останавливаясь и лучисто сверкая на щеке. Так прошло довольно много времени, девушка не шевелилась, лишь изредка тоскливо поводила руками по своим цветам. А я глядел на нее и гадал, стоит мне подойти к ней или не нужно. С одной стороны, зачем мне это нужно, хватает одной уже примитивной Клэри в моем окружении. И в тоже время меня тянуло к ней. А вдруг ее смутит мое общество? Алек никогда более не встретится с ней, в тот день судьба свела их и развела снова. Но может она еще передумает? Матушка-судьба, как и каждая женщина, личность не постоянная. А пока Алек будет с Магнусом, а незнакомка уедет обратно домой.