Эгоист

      Дэвид сидел в темной комнате один. Никто в этом мире больше не мог составить ему компанию — он был совершенно разбит этим фактом.       Комната напоминала бордель, переживший пожар: грязный матрас, наполовину свисавший с хлипкой кровати, ободранные обои, кое-где сами отвалившиеся от странных подтеков сверху. В телевизоре загадочно торчала небольшая табуретка без одной ножки — та валялась где-то за пределами видимости Дэвида. В углу комнаты мирно покоились осколки голубой вазы. На окнах висели плотные шторы красного цвета — единственный предмет роскоши в этом хаосе. Роскошь их заканчивалась в тот момент, когда взгляд падал на черные ошметки горелых штор у самого пола.       Дэвид сидел прямо напротив них. Электронные часы около телевизора большими зелеными цифрами показывали ровно четыре утра. Минут двадцать назад должны были показаться первые лучи солнца, а в течение часа оно уже видно над небоскребами Города Ангелов. Значит, у него есть еще около сорока минут.       Символичная пустая бутылка без этикетки стояла на столе около окна. Там же располагался ноутбук, на котором мерзким зеленым цветом высвечивалось несколько новых сообщений в почтовом ящике. Но Дэвид смотрел на бутылку.       Хорошо ли, что алкоголь на него не действует? Вдруг это было бы его лучшее лекарство от всех проблем, от всего, что сейчас его окружает?       Не было толку об этом думать, ведь алкоголь был безразличен организму вампира. Но Дэвид смотрел на эту бутылку и думал, что было бы, если бы тогда, в ту самую ночь он не остался бы в Лос-Анджелесе, а отправился бы с друзьями за город. Не было бы ни той пустой улицы ночью, ни того пьяного взгляда. Ни той сладко пахнущей брюнетки.       Но нет, он не поехал.       Дэвид по своей вине сейчас сидел на полу в этой блядской комнате, опираясь на неудобный угол грязного диванчика, с которого столько раз сам смотрел телевизор — теперь диктору сложно будет доносить до людей свежие новости через эту табуретку. Мужчина долго сидел без движения, пялясь на красные плотные шторы. Потом он вздохнул, едва сдерживая стон, и одной рукой зачесал упавшие на лоб иссиня-черные волосы.       Парень достал из кармана кольцо. Нежное аккуратное кольцо, которое одним своим видом приносило ему больше боли, чем сама Геенна огненная. Что, как не кольцо твоей погибшей девушки, может еще терзать душу? Наверное, только кольцо девушки, которая погибла по твоей вине.       Дэвид был вполне самостоятельным и всего добился сам. Он сам зарабатывал и съехал от довольно пожилых родителей в двадцать лет, смог помочь своему младшему брату поступить в колледж и оплатил его образование. Потом он перестал общаться со всеми родными, когда пришлось сымитировать свою гибель, а после так неудачно попался брату на глаза в Даунтауне, совершенно случайно, разумеется.       Дэвид завязал обреченные отношения с той милой девушкой, которая должна была прожить счастливую жизнь с хорошим обычным человеком. Но он полюбил ее до глубины души, стоило ему всего лишь пять минут с ней поговорить.       Этот мужчина сам уберег брата от опасности, когда тот хотел связаться с мафией, когда-то очень давно, но упустил тот факт, что его брат мог вновь пойти по этой дороге, и потерял его, когда того застрелили. Дэвид сумел отомстить за брата много позже, разорвав всех ублюдков на той гребаной парковке. Высосал всю их кровь, до последней капли. Они понятия не имели, кто он такой и кто его прислал — наверняка у кого-нибудь из них возникла мысль о том, что это ради денег в их чертовски блестящем чемоданчике.       Он не смог уберечь свою девушку от упырей Андрея. Он сам ее погубил, связавшись с ней. Не смог уберечь ее от себя, от своей истории, от своего окружения. От своей болезни. И за нее он тоже отомстил. Отчаявшемуся мужчине дважды пришлось убить эту мерзкую тварь, но ему было мало — он мог разрывать гниющее тело Андрея вечно, наслаждаясь каждым новым оторванным от смердящей плоти куском. Как такие уроды вообще появились на земле?       Какой князь все-таки придурок. Он действительно думал, что Дэвид делал все это лишь по его приказу?       Дэвид сидел с правой рукой на голове, держа кольцо своей возлюбленной в другой. Он ведь вполне мог всего этого избежать. Ему всего-то стоило в тот вечер уйти к друзьям, а не пойти за колой в магазин за углом. Парень хотел тихий пятничный вечер, а получил целую жизнь безумной вампирской игры, которая не отпускала его и уже никогда не отпустит.       Он сам напоролся на своего сира — миниатюрная брюнетка, дергающаяся, будто под препаратами, стояла тогда у входа в магазин. Простой смертный просто повесил на девушку ярлык малолетней наркоманки — и вот малышка уже не казалась ему опасной. Подумаешь, хрупкая школьница на измене — всего лишь покрепче прижми карман с бумажником и иди дальше.       Мужчина прошел мимо — девушка и не посмотрела в его сторону. Она никогда не пыталась объяснить ему, почему сразу его не выбрала — красивый брюнет, стройный и достаточно высокий, с виду вполне казалось, что он сможет постоять за себя. Среди всех, кто мог повстречаться ночью в этом квартале, он — самый лучший вариант для личного телохранителя. Если дать упырю чуточку сил сверхчеловека, конечно. А у нее, как оказалось, просто не оставалось выбора.       Дэвид купил колы и вышел из магазина. Она кинула на ничего не подозревающего мужчину беглый взгляд, а он в силу своей врожденной вежливости скрыл все признаки отвращения к зависимой. Ей это понравилось, да и выбора уже не было.       А потом малолетняя наркоманка догнала его. Взглянула ему прямо в глаза, когда тот на нее обернулся, и ее образ тут же переменился в его глазах: теперь она выглядела не отвратительной девочкой на измене, а нимфой, сладкой нимфой с томным взглядом, немного голодным, но спокойным и уверенным. Дэвид засмотрелся на нее так, что его слова звучали будто бы чужими. Она улыбнулась на его вопрос, явно пропустив его мимо ушей, и от улыбки стало невероятно приятно.       — Пойдем? — спросила нимфа казалось бы обычным голосом. Мужчина кивнул и пошел за ней, а сама девушка, уводя его вглубь темного переулка, медленно шла спиной вперед, не отводя взгляда от его черных глаз. Нимфа оставляла за собой сладкий запах, похожий на запах ягод или же ириса — мысли Дэвида путались, и он так и не решил.       До укуса он успел лишь предположить, что же такое тяжелое упало на его голову. После — небытие. Сладкие секунды легкости — все, что он помнит, и те мельком. Какая-то легкость — лишь после он узнал, что это было опустошение его тела — будто поднимала его к небесам. Приятно и сладко. Как ягоды.       Так Дэвид стал вампиром. Смысл его не-жизни был быстро исчерпан: девочка, которая просто хотела себе слугу-защитника, по глупости нарвалась на охотников и сгорела от удара осиновым колом в сердце. Дэвид остался бессмертным боящимся солнца существом без своего сира — того, кто должен вести дитя и не дать ему погибнуть в сокрытом от глаз смертных опасном обществе.       Его сир уже не пахла для мужчины сладко. Она пахла так приторно и тошнотворно, что от ее запаха хотелось отмыться, но у Дэвида уже не получилось. Ее запах тек по его венам.       Упыри Андрея — или что это вообще были за существа? — скоро найдут его. Больше суток это у них не займет. Эти жопы с ручками — та еще зараза. Дэвид много раз представлял, как этому тронувшемуся умом бессмертному извращенцу пришло вдохновение создать таких монстров, а потом еще и так хитро распространить их по канализации Лос-Анджелеса. И как же не повезло самому Дэвиду — в который раз в его жизни — быть тем самым, кто должен был прочистить город от этих тварей. Из минусов в эволюции этих быстро приспосабливаемых ко всему вокруг существ было только одно: голова буквально находилась в жопе, а руки росли оттуда же. Так что вели они себя соответственно.       А князь и не подумает его искать. К чему объявлять Дэвида в розыск и приговаривать к казни, если эти маленькие уродцы его уже ищут? Правитель вампиров до этого не опустится. Он не настолько глуп, ведь он может ненароком лишиться людей, когда те придут в комнату Дэвида, переполненную рукожопами Андрея. Вампир, который слишком много узнал о верхушке вампирской иерархии, да еще и потерял близкого ему человека из-за нее же, никакой пользы уже не принесет, зато вполне может отвлечь на себя канализационных гнид. А там и жилище его взорвать можно — спишем на неправильную подачу газа.       Андрей, Андрей… Благодаря Дэвиду, главный красавчик канализации убит, а его рукотворные уроды — нет. И, суки, знают же, куда ползти.       Дэвид потерял брата — самого близкого человека с детства. Дэвид потерял свою девушку — единственный лучик света, который он смог найти со своей невосприимчивостью солнца. Двое самых близких — двое мертвых. И все потому, что он не смог быть рядом все время. Даже не так. Все потому, что он был рядом все время. Все потому, что он не смог отгородиться от них.       Через двадцать минут солнце уже должно будет показаться над Городом Ангелов.       В дверь едва слышно постучали.       Дэвид не вздрогнул — он прошел через такое, что его не смутила бы ракетница, выстрелившая рядом с ним. Пара врагов за дверью не могли сравниться с особняком, полным охотников с их автоматами и огнем, и уж точно не стояли рядом с толпой разъяренных зомби в подвале какого-то там епископа.       Постучали еще раз.       — Дэвид, — нежный мягкий голос его знакомой. Зафрина? Что она здесь делает?       Какая разница. Постучит — уйдет. Это — его утро.       — Дэвид, — с мольбой произнесла она.       Какая хорошая проводимость звука в этих чертовых апартаментах. Их подорвать было бы проще простого.       — Ты что, хочешь умереть в одиночестве? — показалось, что она немного усмехается. — Можно хотя бы составить тебе компанию?       Брюнет пару раз моргнул — будто пришел в себя. Он медленно встал, отряхивая голову от мыслей, и побрел к двери.       — Ты могла просто ее толкнуть — и вот, путь открыт, — сказал он. Голос, низкий и бархатистый, был полностью лишен эмоций, но его хозяин все еще вел себя вежливо, как и всегда.       — Не буду же я врываться в твое жилье, — мягко произнесла красивая брюнетка с короткими убранными за уши волосами, знакомая ему вот уже всю его не-жизнь. — Я подумала, что тебе не стоит быть одному.       — Это уже не исправить, — Дэвид отошел, приглашая ее войти — не важно, хотелось ему этого или нет.       — Прости, если мое общество тебе в тягость, — сказала она, проплывая мимо.       — Что ты, — он закрыл за ней дверь. — Твое общение всегда было лучшим, что мне оставалось.       — Всегда мечтала это услышать, — произнесла она.       Девушка остановилась около места, где только что сидел парень.       — Шторы. Как просто.       Дэвид медленно приблизился к ней.       — Что, это очевидно? — спросил он.       — Вполне. Вряд ли ты в такой тишине сидел на диване и смотрел новости — с этим возникли бы трудности, — кивнула она на разбитый экран, после чего повернуласьк месту, где Дэвид минуту назад думал о своей жизни: — А вот здесь остались капли чьей-то крови. Знакомая бутылка.       — Да, кроме недоделанных коктейлей Молотова у меня больше нет бутылок.       — Зачем ты разбил вазу?       — Она была не лучше этой табуретки, не оставлять же ее целой, — ответил он, не поворачивая голову.       — Жаль, он была такого приятного цвета, — Зафрина опустилась на угол грязного дивана. — И так хорошо смотрелась с цветами, когда она ночевала здесь.       Дэвид поджал губы и опустил голову. Он опустился на место, где недавно сидел, и принял уже полюбившуюся позу: просто вытянул ноги вперед, откинувшись на неудобный угол мебели. Ничего не говоря, Зафрина элегантно сползла с дивана и опустилась рядом.       — Не хочешь что-нибудь сказать напоследок? — спросила она осторожно, словно приближаясь к дикому животному. Не хищнику, а напуганному, загнанному в угол существу.       Существо лишь покачало головой.       — Мне нечего говорить. Особенно тебе. Ведь ты и так знаешь все, что со мной произошло.       — Я не знаю, что у тебя внутри, — продолжала она.       — Мертвые органы, — сухо ответил он, после чего виновато улыбнулся. Вышло натянуто.       — Ты уходишь навсегда. Мне ничего от тебя не останется. Ты даже от вазы умудрился избавиться, — она усмехнулась. — Может, хотя бы поделишься со мной, о чем такой человек, как ты, думает в самом конце?       — Знал бы, что ты попросишь меня выговориться, оставил бы эту вазу в покое, — отшутился он, уже не пытаясь улыбаться. — Что ты хочешь услышать? Исповедь?       — Боюсь, такому существу, как я, не дано отпускать грехи, — ведьма улыбнулась человеческой улыбкой, но глаза оставались мертвыми. Бессмертное существо без клыков и страха перед солнцем.       — Никто мне их уже не отпустит. Я не верю, что такое можно отпустить. Говори ты, — сказал он.       Зафрина удивленно приподняла тонкие брови, отвела взгляд.       — Мне тоже больно, — начала она. — Если бы ты мог представить, насколько мне больно от того, что с тобой произошло. И еще больнее, потому что я ничем не могу тебе помочь.       — Можешь в честь меня уничтожить всех вампиров Санта-Моники?       — Дэвид, — ее голос стал печальным, но оставался нежным. — Если ли хоть что-то, что ты хотел бы мне оставить? Любое желание. Любая просьба. Любое слово, которое нужно донести.       Дэвид молчал. Зафрина не научилась предугадывать его мысли — слишком мудрым он ей казался, всякий раз произнося совершенно неожиданные слова. Для человека, жившего на побегушках у вышестоящих монстров, он был всегда слишком сдержан, словно ему самому нужно было быть там, наверху этой греховной пищевой цепи. Слов от него она ждала с нетерпением. Слова того, кто стал ей добрым другом, кто прошел через ад и свято верил, что во всем виновен лишь он сам. Что он скажет? На что будут похожи его последние слова?       — Знаешь, — сказал он, — если ты когда-нибудь встретишь меня еще раз… В незнакомом тебе человеке, в прохожем, в своих близких, которые похожи на меня… В ком угодно… Пожалуйста, спаси меня, пока не стало слишком поздно.       Зафрина молча слушала, а Дэвид продолжал:       — Мне так жаль, что я ничего не сделал. Ничего из стольких возможных вариантов. Я так много раз мечтал вернуться назад, так много раз делал ошибки и вновь лелеял в мыслях несбыточную мечту повернуть время вспять. Я ненавижу это правило, по которому время идет лишь вперед. Я ненавижу себя за эти гребаные мечты о несуществующих часах, которые идут назад. Я ненавижу себя, — он уронил голову на руки. — Я не понимаю, почему я не мог сделать все правильно? Из-за меня они оба погибли. Разве мне что-либо еще нужно было в этой жизни? Они были ее смыслом, и этот смысл раз за разом отбирали. И все потому, что я был слишком эгоистичен и не мог оттолкнуть их. Я не смог все сделать правильно — они погибли. А я все свое чертово существование думал лишь о том, как наконец смогу им помочь. Сначала брату, потом — ей. Знаешь, это даже смешно. У меня был только брат — всего один человек, неужели так сложно было уберечь его? Видимо, для меня это было невыполнимо. И вот она, моя жизнь, моя любовь, мой свет — и я вновь не могу взять себя в руки и уберечь ее. Мне всего лишь нужно было спрятать ее от себя, а я снова повел себя, как эгоист, и притянул ее ближе, — он сжал кулак, в котором держал кольцо. — Такое не прощается. Это слабость, и платить пришлось ей, — голос дрогнул, но на лице все еще была маска.       Зафрина грустно смотрела на Дэвида, не издавая ни звука.       — У меня такое чувство, — он тряхнул головой, — будто мне не суждено было жить счастливо. Будто я не смог бы сохранить их обоих, но обязан был иметь обоих в своей жизни.       Часы показывали 4:39. Шторы не давали понять, видно ли было уже солнце и могло ли оно наполнить комнаты Лос-Анджелеса светом. Возможно, еще пять минут.       — Зафрина, — произнес он после недолгого молчания. — Если бы у меня получилось отдать свою жизнь, чтобы они оба были живы и счастливы… Я был бы рад. А сейчас мне уже не на что менять свою жизнь. Я за нее ничего не получу. Андрей уже давно натравил своих упырей на меня, они следуют за мной даже когда его нет, а князь мечтает о моей смерти. Моя жизнь на самом деле больше ничего не стоит — этот нарцисс даже охоту не назначил.       Зафрина хотела бы его успокоить, но она знала, что ей было это не под силу.       — Я бы хотел умереть за них. Я правда этого хочу. Хочу засунуть свой эгоизм куда подальше и отдать за них свою жизнь. Я заслужил это наказание.       Так, в полной тишине, нарушаемой лишь редкими проезжающими мимо машинами за окном, они провели минут пять, пока брюнетка не встала с пола. Дэвид не поднимал на нее глаз, лишь проводил взглядом ее ноги — она приблизилась к окну.       — Мне очень, очень жаль, Дэвид, — произнесла она с такой горечью в голосе, что Дэвид удивился.       Он поднял на нее глаза, а она стояла к нему спиной, прямо рядом со шторами. Черный силуэт на красном фоне в этой плешивой комнате с тусклым освещением. Ведьма.       — Если бы я могла тебе сейчас хоть чем-нибудь помочь, я бы сделала это, не раздумывая. Ты понятия не имеешь, насколько сильно они оба тебя любили, потому что ты способен лишь ненавидеть себя. Мне жаль, что никто так и не смог показать тебе, насколько сильно тебя ценят. Насколько сильно любят. Твоя девушка погибла, зная, что это из-за тебя ее утащили в тот подвал. Но я знаю, я не могу такого не знать, она до конца тебя люб…       — Не надо, — оборвал ее парень. — Не говори этого.       — Хорошо, — спокойно сказала Зафрина. — Прости. Жаль, что ты не помнишь всего того, что ты сделал для нее. Как покорил ее сердце. Ты — невероятно тяжелая для меня утрата, Дэвид.       Она молчала, а парень лишь с нетерпением глядел на часы. Какое время должно быть, чтобы солнце уже наверняка смогло осветить его дом? А то неловко выйдет, если он распахнет шторы и будет понемногу тлеть, уже попрощавшись с Зафриной, но все еще пребывая в сознании где-то минут десять. Что в таких ситуациях делать? Спросить об утренних новостях?       — Я обещаю тебе, — сказала Зафрина, не поворачиваясь. — В следующий раз я приду на помощь и спасу, если увижу тебя в ком-то. Если я заподозрю, что вновь столкнулась с тобой, я сразу прибегу и вытяну тебя из этого водоворота судьбы, который для тебя построили высшие силы. Я не дам тебе утонуть в следующий раз.       — Спасибо, — хрипло сказал Дэвид, не веря до конца в то, что такое вообще возможно. — Ты всегда выполняешь обещания. Я это знаю.       Только он не знал, как она сможет выполнить его на этот раз.       — Само собой, — она обернулась.       Они молчали. На часах было уже 4:48.       — Не хочу ждать символичного времени, — сказал парень. — Хочу по-простому. Как думаешь, солнце уже взошло?       — Кто знает. Эти ваши шторы всегда казались мне отвратительным аксессуаром, — Зафрина легонько усмехнулась.       Она услышала смех за спиной — добрый, легкий. Простой и до боли знакомый. Дэвид был расслаблен.       Девушка взялась руками за ткань.       — Дэвид, — произнесла она, не зная, что сказать еще, чтобы проводить его навсегда. Что добавить, чтобы отправить его на тот свет в покое, чтобы подарить ему хоть каплю счастья.       — Спасибо, — сказал он, после чего вновь посмотрел на кольцо, все это время лежавшее у него в руке. Он медленно закрыл глаза, запоминая изделие, как последнее, что ему суждено было увидеть в жизни.       Это было намного важнее любого солнца.       — Прощай.       — До встречи, — сказала Зафрина лучшее, что могла.       Она одернула в стороны шторы, и свет утреннего солнца ворвался в грязную комнату ночного существа, заполняя собой пространство.       Зафрина видела, как большой огненный шар в небе будто бы обтекает небоскребы на горизонте, протискиваясь через них прямо в апартаменты, как птицы пролетели в небе, и подумала, что Дэвид пропускает невероятно теплые летние дни в этой коморке. Она видела голубое небо и думала о том, что ее друг больше его не увидит. Миллиарды людей на Земле могут видеть его прямо сейчас. Но конкретно это небо, в этот момент времени, с этим очертаниями облаков и силуэтов голубей Дэвид больше не увидит.       От него осталось лишь противное шипение позади девушки и жуткий запах гари.       Больше он не увидит это небо, потому что теперь его не существует.       Жизнь в Лос-Анджелесе продолжалась, шла своим привычным чередом, не тронутая наличием в городе Дэвида. Зафрина не оборачивалась. Она и так знала, что сможет увидеть позади: большая куча пепла, в котором лежит обуглившиеся остатки скелета. Где-нибудь рядом будет лежать окрашенное золой кольцо — сколько раз она его видела и слышала, как оно будет красиво смотреться на руке одной милой доброй девушки.       Брюнетка поправила криво одернутые шторы, после чего открыла окно.       — В следующий раз, — прошептала она, — я помогу, несмотря ни на что.