Whitelily

      Стучит горящее в темноте сердечко созвучно тикающим часам: "Тик-так, тук-тук, тик-так… Ко-ко-на шлю-ха. Шлю-ха…" Пеленой закрывает глаза, будто в беспросветной мгле медленно исчезли выцарапанные наскоро слова на школьной парте. В одной туманной памяти широко расплылись слова, что похожи на страшное клеймо. Белая лилия в стеклянной вазе на парте ученицы с треском падает вниз, разбиваясь на множество осколков. Словно вновь разбилось её сердце, что так норовит затухнуть. «Сдохни, шлюха».       Холодный ветер на крыше манит, поток воздуха зовёт за собой, далеко, за край этих тусклых перил. И столь же сильно манит взгляд прекраснейшего, милейшего Таро Ямады, смотрящего на противную шлюху так жалко. Он жалеет, отвращается, презирает, пока девушка всё ближе и ближе подходит к гробу. К гробу, который мастерит черноглазая кукла.       Пустая, как фарфоровый сосуд, созданный из ненависти, жестокости, склеенный из костей и крови. Она хищна, как пантера, отчаянно защищающая свою любовь. Хищник, что рвёт на куски, наслаждаясь последними секундами жизни жертв своего обожания. Капля за каплей стекающая на пол, плещущаяся в огромных лужах под колотыми ранами - всё, всё утоляет её жажду. Кровавую, беспощадную. Кук-ла. Она красива, как леди с иллюстраций к сказкам. Элегантна, как бархат. Умна, как никто иной в этом захолустье. Но она кукла. Безэмоциональная, бесчувственная, безжалостная.       Такая странная Аяно-тян.. Марионетка на тонких шелковых нитях, ведущих к темноволосому мальчику, смотрящему на всех столь же пустыми тёмными глазами. Они, как фигуры, восставшие из пепла и угля. Их ничего не трогает. Ни любовь, ни боль, ни страх. Одна лишь страсть. Только ревность. Лишь... смерть. Сме-рть.       Фиолетовые кудри сверкают на свету неоновых ламп, солёные капли чистой воды схожи с кристаллами. Слёзы стекали плавно, постепенно из её карминно-красных от страданий глаз. Страданий, которые приносит чёрная куколка. Петля на шее тугими оковами стягивает нежную кожицу, ещё совсем недавно бывшую такой чистой и невинной. Она становится все уже, надавливая на гортань и сосуды тонкой шейки, которая вот-вот захрустит и сломается, как сердечко юной Харуки. Пус-то-та.       Её молодое сердце, полное коктейля из любви с болью смешанных, горит, как костёр среди деревьев в ночной темноте. Внутри неё такая же мгла, тьма, пустошь. Остатки чувств освещали путь, придавали её миру цветной вид, помогали найти лазейку, чтобы выбраться из ямы, в которую её успешно закапывали. Но это юное, хрупкое и наивное сердце, его ведь так легко расколоть. Как пустую льдинку, хрусталь. Один сильный удар лишил её света. Бедная, маленькая темноволосая Кокона Харука осталась во тьме, совсем одна. Таро Ямада письмо разорвал, прямо под сакурой, под трагично падающие листья, гниющие на серой земле неделями. Романтика? Нет, это отмирание. Может в смерти есть романтическое нечто, некая страсть, что так почитаема парой пустых фигурок. Может, в болтыхающейся в петле, испускающей дух девчонке есть что-то романтичное. Может, в глубоком перерезании гортани есть что-то страстное. Может в дохлой плоти есть что-то, что пробуждает любовь в отдалённых уголках тлеющих сердец.       Никто ведь и не мог подумать, правда? Глупая, глупая-глупая девочка с пурпурными волосами всего лишь хотела помочь. Отцу, который, наверняка, уже лишился смысла своей жизни. "Доченька, где же ты? Мне приснился кошмар, в котором я тебя потерял." Здесь, его вроде как называют реальностью. Такой же пустой и жестокой, как холодная леди Айши. Коко. Ей не нужно было то, что происходило. Она, считай, продала свою нравственность ради папы. Ради того, чтобы он смог доживать своё существование в спокойствии. И она тоже хотела жить. Шлю-ха. Озираются, плюют в её сторону, смотрят косо, сверху вниз. Она - ничтожество, что зарабатывало деньги своим красивым телом. Оно, наверняка, дорогого стоило. Родная, любимая, лучшая подруга. Она так по тебе скучает. Бедная, бедная девочка Саки Мию. Даже ей не удалось склеить осколки сердца своего друга. Сломанное на миллионы частиц так трудно починить, и даже наверняка невозможно. Ломать в удовольствие это так легко, и не чувствовать боли и повинности, что едва ли не чувствуешь невесомости из-за своей гнилой души. Ох, Айши.       Лучше бы ты решила прирезать Харуку сразу, но ты так любишь страдания, мучения, агонию, всю тяжесть перед кончиной. Заставила её терпеть унижение, когда её смешивали с грязью. Медленно подводила к качающейся на ветру петле, что была заготовлена ещё очень давно. С момента, когда она положила глаз на сенпая, на то, что однозначно "твоё". Потому что находишь в этом себя. Твоё... творчество. Оно слишком многого стоит. Но ты, верно, всё отдашь, чтобы смотреть, как кто-то подыхает в крови, смотря на тебя с мольбой в мутнеющих глазах. Всё, что у тебя есть.       Смерть никогда не была так близка. Социальная бабочка, порхающая среди знакомых, ищущая в них настоящих друзей. Ей оторвали крылья, и теперь, чтобы летать вновь, придётся немного потерпеть. Всего каких-то десять секунд. Табурет из гнилой древесины с глухим стуком соприкоснулся краями с кафельным полом. Раз, два, три, четыре, пять... Сердечко, потухающее во тьме, сгорает до тла, в надежде спастись. Созвучно скрипящей верёвке, созвучно хрустящим костям, оно монотонно стучит. "Тик-так, тук-тук, Ко-ко-на шлю-ха.."