Into the fall

      Кафе. Не в центре, ближе к окраине, и не фаст-фуд. Все, чтобы было меньше шансов встретить неожиданного подписчика, который узнает обоих. Не виделись больше года, и ничего не изменилось. Соколовский все такой же самоуверенный пидор. Только более осторожный. Что он вообще тут делает? Как их параллельные прямые снова так искривились, чтобы пересечься в гребаном никому неизвестном кафе с лакированными столами, пошарпанными диванчиками черного кожзама и пластмассовой травой в ведерках из Икеи?       Он всего лишь собрался в Екатеринбург на концерт. Стандартный сценарий: приехать за сутки, набухаться в сопли с местными студентами, решившими стать русскими клауд-реперами, похожими один на другого с крашенными в желтушно-желтый волосами и одним розовым свитшотом на всю тусовку, переходящим из рук в руки для модной топовой фоточки в инстаграм. Планировалось сходить на канц, повторить предыдущий вечер и укатить восвояси с больной башкой, не вспоминая даже имени ебаного ловца покемонов. В жизни Прекрашева все идет по пизде, когда где-то вдали маячит возможность встречи с Соколовским. Пора бы привыкнуть. Он всего лишь написал «Можем встретиться», ничего не ожидая. Руслан всегда был противником подобных неожиданных встреч, да и вообще панически боялся оказаться с Прекрашевым в радиусе полутора километров. Вдруг маленькие девочки прочертят траекторию их движения и выстелют дорогу ебаными фанфиками?       Неожиданно в ответ пришло согласие. И каким-то непостижимым образом Костя вместо вечера в компании трех бутылок водки, тесной хаты Лехи, доебистых недореперов и скучного просмотра видосов с ютуба на плазме, сидит в кафе, ковыряет остывшую и отсыревшую картошку фри, пока откинувшийся пару месяцев назад Соколовский вещает о том, что жизнь заебись и даже в отдыхе на нарах есть свои плюсы. Миллионы просмотров, горы телок, пишущих, какой он красавчик, выжимающих трусы на его фотки в вк, уважение у всей интеллигентной элиты города. Хайпанул по-божески. Костя даже хмыкнул каламбуру, продолжая издеваться над бедной картошкой. Непонятно только, зачем он здесь? Как будто без личного общения не смог догадаться, что Соколовский сейчас – топ.       Зачем он вообще решил написать Соколовскому, с которым сам себе обещал больше никогда не контактировать? Побрился перед поездкой, выбирал одежду минут сорок. Как будто на свидание. От этой мысли стало еще смешнее. Когда Руслан встретил его за столиком, Костя сразу заметил синяки на шее. Маленькие отметины, как доказательство того, что этот мужчина уже занят кем-то другим. Свято место пусто не бывает.       - Что смешного? – Руслан удивленно смотрел на его ухмылку, прервав нескончаемый монолог.       - Да так. – Костя сделал неопределенный жест, схватил картошку и засунул в рот, решив, что лучше промолчать, чем озвучивать мысли в своей голове. – Далеко живешь?       - Нет, тут рядом квартиру снял. – Руслан смотрел, как Костя с трудом пытается проглотить вялую соломину и кивнул на практически нетронутую тарелку. – Поел?       - Угу.       - Тогда можем пойти ко мне. Я пива купил.       Костя поднял голову от картошки, пристально посмотрел на Руслана. Ради этого все и затевалось, разве нет? Он ведь знал ответ на все свои вопросы с самого начала, еще в тот момент, когда решил поехать на концерт в Екатеринбург, когда открыл окно ебаного диалога в телеграм и написал «Привет». Все ради сраного, мимоходом сказанного «Пойдем ко мне».       - Го.       Квартира совершенно обычная, похожая на все предыдущие квартиры, что снимал Соколовский, разве что теперь здесь нет места под съемку, микрофона, света, лава-лампы. Минимум мебели и следы присутствия человека. Пакеты печенья, шоколадки, ебаное молочное чудо, на которое он даже в магазине смотреть не может.       - Мы че, реально пиво ебашить пришли? – Костя принимает холодную бутылку из рук Руслана, удивление которого тут же сменяется той самой улыбкой. И в голову больше не приходит описаний, чем «извращенец». Наверное, у педофилов, насилующих маленьких детей, именно такая улыбка, когда они предлагают им конфетку.       - Нет.       - Ну, и хули тогда тянуть? – Он сам поражается своей смелости. И странно, что в груди не щемит, не сжимается сердце. Все. Обычно. Как будто, происходит каждый день, как будто это неизбежность, с которой нужно смириться. Соколовский – неизбежность.       Руслан забирает его неоткрытую бутылку, ставит на стол, рядом со своей. Капли конденсата стекают по бурому бутылочному стеклу на столешницу, оставляя мокрые полукруглые разводы. Секунды текут, как эти капли, когда Руслан целует его. Без нежности. В их объятьях нет ничего, кроме жажды. Они путаются в ногах, тянут футболки, в поспешности стаскивают джинсы, падают на постель, сбивая простынь, скидывая на пол одеяло. Как воры, стремящиеся закончить дело быстро, пока никто не засек.       Все, что есть – жар. Сухие горячие руки по телу, наливающиеся от укусов синяки на плече, сжатые до побелевших костяшек пальцы, треск простыни в сжатых пальцах, стоны в матрас. Пот, стекающий по коже, пустота в голове, нехватка воздуха в легких до белых мух в глазах, до шума в ушах. И непонятно, от чего хочется кончить больше – от ритмичных толчков или от чужого дыхания в самое ухо.       Они лежат молча, по разные стороны кровати, не касаясь друг друга. В памяти вспыхивает старый скрипучий диван, покрытый синим пледом. Сейчас все совсем не как тогда. Тогда легкие перехватывало от счастья, сейчас – от безысходности, в которую он сам себя загнал, как в угол.       - Ну и, когда свадьба? – Костя подбирает с пола вещи, натягивает белье и джинсы, замечая, как бы между делом, будто говорит о погоде на завтра. Не спросить он не мог. Вопрос точил изнутри, грыз, как червь сочное, спелое яблоко.       - Какая свадьба? – Руслан делает то же, что и Прекрашев. Наклоняется и подбирает с пола трусы, смотрит на него туманно, явно пытаясь вспомнить, что значит это странное слово. – А, да это так, для атмосферы.       Костя замирает на пару секунд, незаметно вздыхает и подбирает с пола выпавший из дрогнувших пальцев телефон.       - Я ушел. Леха звонил. - Он надевает второй носок и идет к выходу, попутно забирает уже теплую, неоткрытую бутылку пива со стола. Предлогов оставаться больше нет. Он подчиняется одному единственному инстинкту: «Беги!» Беги, потому что если ты останешься еще на пару минут, то весь этот ад повторится сначала.       Руслан стоит у порога, не торопясь надевать что-то поверх трусов, и молча наблюдает, как Костя завязывает шнурки, проверяет оповещения в телефоне, деньги, сигареты, ключи.       - Пиши, если еще приедешь.       - Угу. – Прекрашев вышел, даже не обернувшись, захлопнув дверь едва дрогнувшей рукой.       Он бежал вниз по лестнице, не дождавшись ебаного лифта. Свежий воздух резко ударил в лицо, когда он выскочил из подъезда будто скрывался от погони стаи бешеных доберманов. Сейчас бы свернуться комочком, как малолетняя ванильная пизда, пострадать на подоконнике и поплакать. Костя отвернул крышку от спизженной у Соколовского бутылки пива и отпил половину. Брутальные мужики не скатываются по стенке на подогнувшихся коленях. Слишком банальный ход. Бабский. А Прекрашев последние десять месяцев только и делает, что пытается вытравить из себя все то бабское, что было. Нежность, худое, стройное тело, прическа. Все то, что так любил Соколовский. Видимо, недостаточно любил, раз так легко отбросил.       Костя горько ухмыляется, затягивается второй подряд сигаретой, пока ждет такси. Ничего особенного не произошло. Это всего лишь секс, потребность тела. Пустая бутылка пива звонко ударяется о стенки урны. Он взрослый и знает, что делает. Плевать, что внутри затягивается удавка, царапает шершавым ворсом то, что люди называют душой. Как забавно. Соколовский не верит в бога, душу и любовь, а Костя когда-то надеялся, что это просто слова и на самом деле он что-то да значит для упертого последователя Докинза. Просчитался. Как всегда. Наличие пизды оказалось более значимым фактором, пока Костя верил в чувства. Чувства, которых никогда не было.       Руслан Соколовский. Человек, которому не был нужен Костя Прекрашев, и за которого Костя так отчаянно цеплялся когда-то, так отчаянно любил. Гребаный хуев мазохист. Костя снова закурил, не обращая внимания на трясущиеся руки. Он бы с удовольствием свалил домой, в Тюмень. Похуй на концерт. Всего лишь секс, всего лишь потребность тела. Любви не существует. Костя повторял это, как мантру, совершенно забыв, что даже эту «истину» в его голову вложил Соколовский. Любви не существует. Тогда почему так дрожит и сжимается в груди, а он никак не может вздохнуть и только глотает ком в горле, кусает ногти на руке, а сигарета тлеет в дрожащих пальцах? Все еще делает ошибки и надеется? Почему он все еще видит перед глазами его кривую маньячную улыбку и ненавидит ебучие засосы на его шее, почему хочется вернуться и расхуярить в хлам его квартиру, и новую, мягкую и такую бесшумную кровать, в которой точно побывал не только Костя Прекрашев? В которой Костя Прекрашев просто гость.       Лишний. Костя уже почти привык к этому слову. Он смирился, что был лишним для отца, лишним для друзей. И с тем, что лишний для Соколовского, он уже почти смирился. В груди почти не замирает и не екает, когда он вспоминает прошлое лето, поездки в Екатеринбург по поводу и без. Он стал жестче, как будто постарел. И обещал, что больше никто и никогда не будет использовать Прекрашева. Костя больше никогда и ни за кем не будет бегать. И все же написал это ебаное сообщение, протащился через два города, и сам выбил нахуй дверь в запертый чулан.       Неудачник, повторяющий одну и ту же ошибку из раза в раз. Никак не можешь запомнить, что ты всего лишь уродливая опухоль на красивой жизни интеллектуала, которая должна выглядеть, как обложка глянцевого журнала: деньги, тачки, шикарная телка. Нигде в списке не числится тюменский корщик с низким голосом и порослью на подбородке. Ты все видел сам, вернуть ничего нельзя, так чего тебе еще надо? Просто сделай все, чтобы ваши дороги больше никогда не пересеклись, как бы хуево от этого не было.       Костя бросает окурок в урну и поднимается в квартиру, полную людей. Новые лица, он не знает большинства из них, да и не хочет запоминать, Леша меняет окружение слишком быстро, чтобы обращать внимание на ноунеймов, а ему сейчас не до знакомств. Костя садится на диван, опрокидывает стопку и надеется, что еще рюмки через три-четыре его мысли перестанут ебаным волчком крутиться по одной орбите вокруг Соколовского и перестанут ебать его мозг. Где-то прочитал, что любовь, если бы она существовала, проходит через семь лет. Значит, осталось промучиться каких-то лет пять или шесть и получить свободу. Когда-нибудь, он сможет вспомнить все это, покачать головой и без дрожи в голосе сказать, каким же был ебланом.       Толпа беснуется, кто-то идет покурить, спотыкается о красные табуретки из Икеи, матерится и почти роняет наставленные на столе бутылки и рюмки. Под грохот и звон стекла слышится пронзительный звук входного звонка. Костя не обращает внимания, стекляным взглядом уставившись в телефон. Пора завязывать с доведением самого себя, пересматривать фотографии, сделанные когда-то исподтишка, перечитывать пьяные переписки, пересматривать ебучие видео. Он листает альбомы в облаке, выбирает фотографии и нажимает удалить.       - Костя, там к тебе… - Леха влетает как раз, когда он почти нажимает на подтверждение безвозвратной потери воспоминаний, частенько не дающих спать по ночам. Палец дрожит от напряжения, и Костя быстро убирает его и блокирует телефон. Идет к входной двери, еще не зная, не давая своим будто сошедшим с ума мыслям озвучить догадку вслух. Слишком хуево будет, если на самом деле это какая-нибудь доставка пиццы, которую он не заказывал.       Руслан стоит в дверях, нервно поправляет волосы пятерней и кажется галлюцинацией. Костя останавливается напротив, не здоровается и просто смотрит на него, так и не перешагнувшего порог. Поверить в то, что это на самом деле он и согласиться с тем, что самая ебанутая идея в голове оказалась единственно верной – слишком трудно. Соколовский никогда не поднимался в квартиру, ненавидел всех друзей Прекрашева и считал, что нельзя давать ни единой возможности хоть кому-то узнать.       - Пустишь?       В груди ухнуло, ботнулось о ребра сердце и забилось так, что стало больно. Руслан Соколовский, которого знал Костя Прекрашев, никогда бы не очутился здесь, не рисковал бы своей драгоценной репутацией ради тюменского корщика, недостойного даже упоминания на людях. Руслан Соколовский никогда не смотрел так, будто просил впустить его не в квартиру, а в свою жизнь.       - Да. – Он отходит от двери, давая пройти и понимает, что согласен на оба варианта.