executioner

Красное вино с всплесками разливается из кувшина по бочкоподобным деревянным кружкам, в руках у заливисто хохочущих над очередной байкой хмелеющих королевских стражников. Самый старший из них, Джисон, спешно «благодарит» пышногрудую барышню за предоставленный алкоголь смачным шлепком по мягкой части тела, за что, как обычно, получает неслабую пощечину и дает еще один повод для смеха своим сослуживцам. Девушка уходит к трактирщику, чтобы забрать у того несколько кружек эля для других посетителей. Трактирщик же, в свою очередь, не знает, как разговорить практически постоянного «клиента» его небольшого трактира, потому что тот выглядит каким-то опечаленным и Сону не уверен, стоит ли вообще лезть к нему с расспросами. Уджин угрюмо смотрит вглубь стоящей перед ним кружки со спиртным и тихонько, как-то безысходно и устало, вздыхает. Сону знал о его работе и предположил, что, вероятно, месяц выдался не самым легким. Уджин — палач, и всякого отребья, в виде воров, язычников, ведьм и подобной погани — с каждым днем становится все больше и больше. — Денёк не задался? — Сону протирает кружку старой тряпкой и убирает ее в сторону, разбираясь с небольшим бочонком эля. — Очень даже. Снёс девять голов, семерых выпорол кнутом и сжег четырех ведьм. Я даже не уверен, что одной из них было хотя бы пятнадцать лет. — Уджин выпивает всю кружку залпом и молча двигает ее к трактирщику, который только-только откупорил бочонок. Хмельной напиток вновь заполняет кружку до краев и Уджин решается продолжить, нервно сжимая деревянную ручку. — Когда было проведено последнее сожжение, мне было велено пустить их прах над рекой, но прежде я должен был зайти домой и оставить свою форму… /// Уджин, держа в руках фарфоровую вазу, направился прямиком в строение рядом с замком, в котором положено жить некоторым из королевской прислуги, в том числе и ему. На протяжении уже нескольких минут где-то в подсознании билась глупая мысль о том, что кто-то устроил за ним слежку (когда такое было последний раз — Уджину в бок чуть не вонзил острие копья, горюющий парень одной из девушек, что горела и нечеловеческими криками проклинала каждого жителя, которые спокойно наблюдали за ее кончиной) и, когда Уджин чуть поворачивает голову в сторону и замечает скрывающийся за стволом дуба подол черного плаща, он намеренно решает свернуть в один из переулков. Через несколько мгновений он уже слышит шаги буквально в метре от себя, Пак выскакивает и прижимает преследователя к стене, с досадой смотря на огромный капюшон, из-за которого практически не видно чужого лица. Уджин одним грубым рывком срывает ткань с лица, наплевав на ее тихий треск. Перед ним — миловидный парнишка, черты лица которого кажутся отдаленно знакомыми. — Кто ты такой? — Парень чуть хмурится, все еще крепко держа пойманного за плащ. — Джихун. Если не помнишь, я младший брат Тэён, которая никогда не позволяла мне гулять с вами. Пак Тэён — подруга детства Уджина, вместе с тем и его первая любовь, конечно же невзаимная, которая уехала отсюда еще с десяток лет назад вместе с родителями. — И что тебе нужно? — Уджин, в ожидании ответа, уставился на губы мальчишки. «Ему бы грудь и волосы по поясницу, так я бы его без лишних слов домой утащил». — Она умерла пару месяцев назад. Была принята за ведьму и сожжена. Я просто посчитал, что ты должен знать об этом. — Мальчишка замолчал, смущенно опустив голову. — И это все? — Она попросила разыскать тебя, так как ты — единственный, кому она может меня доверить. — А родители? — Наш дом был сожжен практически на следующий день после ее казни, мне повезло, что я был на рынке. — И я не могу отказаться? — Нет. — Уджин отпустил Джихуна и раздраженно потер переносицу, молча разворачиваясь и направляясь в сторону крепости. Всю дорогу Джихун шел, не проронив и звука плечом к плечу рядом со старшим, лишь у «дома» он замялся и неуверенно потянул чужой рукав на себя, промямлив что-то о безопасности. — Я оставлю вещи и отведу тебя к себе домой, не стоит так бояться. — Пугливость младшего почему-то умиляла Уджина. После выполненного поручения Уджин, как и говорил, повел Джихуна домой, купив по дороге свежих овощей и утку у мужиков с телегой убойного скота. Готовкой планировал заняться тоже Уджин, но младший взял инициативу на себя, отправляя старшего отдыхать после тяжелого дня. Парень и сам не заметил, как задремал на несколько часов, в комнате вкусно пахло едой и живот уже издавал недовольные голодные звуки. Неспешно подходя к кухне, Уджин разобрал мотив знакомой еще из детства мелодии, которую напевала когда-то Тэён, пока вплетала себе цветы в волосы или пока вышивала ранним утром в поле. Джихун, повернувшись с миской тушеных овощей, пугается и хватается за грудки, глубоко вздохнув и шумно выдохнув. — Напугал, хён. — Ну прости уж. — Все готово, можно кушать. — Младший накрывает на стол и садится рядом, негромко желая приятного аппетита. Прием пищи проходит на «ура», Уджин, неожиданно для себя подмечает, что, Джихун готовит даже лучше, чем Тэён. Но проблема возникает перед сном, со спальным местом для нового жильца, потому что в доме всего одна кровать. — Все в порядке, хён, если тебе будет неудобно спать со мной на одной кровати, то я могу лечь на полу. — Ты серьезно думаешь, что я допущу, чтобы ты спал на полу? — Естественно нет. — Джихун очаровательно улыбается, а Уджин, снова, раздраженно потирает переносицу. — Ты ничем не лучше своей сестры. — Но разве ты не за это ее любил? Вот и меня полюбишь. Джихун первый лезет под одеяло, занимая место у стенки и пропадая под одеялом с головой, Уджин же сначала гасит все лампы со свечами в доме, и только после этого лезет в кровать. Какое-то время Уджин не может уснуть, постоянно ворочаясь и просыпаясь через каждые несколько минут, пока не чувствует на животе замочек чужих ладоней и жмущееся к спине детское тело. /// — Оу, это так мило. — Сону вновь наполняет чужую кружку элем. — Несколько дней, ну, практически две недели, все было нормально, но, не пойми меня неправильно, приятель, этот малец постоянно пытался меня совратить. Но я же по бабам, хотя, с таким личиком никто бы не устоял… /// Джихун отлично прижился у Уджина и тот его воспринимал уже как своего младшего брата. Младшего брата, который делал то, чего не должен был делать. Сначала он мог спокойно целовать спящего старшего в лоб или щеки и старший молчал, пока Джихун не начал целовать чужие губы или откровенно забираться на чужие колени «поправить прядку» или «у тебя ресничка на лице, хён», Уджин понимает, что это неправильно и что так быть не должно, что он должен оберегать Джихуна и не давать его в обиду, по просьбе уже умершей девушки, что он когда-то любил, но особого сопротивления или недовольства поведением младшего он не показывает, наоборот, иногда даже сам инициативу проявляет и, Иисусе, его дико заводит испуганный взгляд Джихуна, когда Уджин, практически не контролируя себя, зажимает его где-то в углу и грубо целует, крепко сжимая талию или бедра младшего. /// — Ничего себе ты «по бабам», приятель. Это же ненормально, ты в курсе? Хотя, не мне тебя судить, сам не без грешка. — Я ничего не мог с собой поделать, я слишком долго жил без ласки. Кстати, недавно же говорили, что украли младенца, верно? — Ну, было дело. /// День не задался с самого утра, много шума, много людей, приговоренных к виселице и сносу голов, но больше всего Уджина поразило то, что была приведена всего одна ведьма, хоть потом и оказалось, что это были ведьма и три колдуна. Каждый, приговоренный к казни, то и дело плевался проклятиями в адрес короля и его прислуги, или же в адрес своих обидчиков, которые «подставили меня, это был не я, клянусь». Уджину стало откровенно не по себе, когда он привязывал мальчишку к столбу и подкладывал к его ногам солому, потому что тот не выронил ни единого слова, лишь наблюдал за палачом, со смирением ожидая своей участи, как только факел был брошен ему под ноги, он лишь чуть улыбнулся и из пухлых губ послышался тихий шепот, который Уджин не смог разобрать из-за потрескивающего пламени и уже достаточно громких воплей. Через пару минут, когда было закончено приготовление к сожжению второго колдуна, с миловидным небольшим лицом и отстраненным взглядом, где-то за спиной Пака послышалось низкое: «Обманывает. Он обманывает тебя. Задурил тебя совсем» и хриплый смех, факел брошен под ноги второго колдуна, теперь воплей было в два раза больше. Во время приготовления третьего колдуна к сожжению, тот то хмурился, то улыбался, заливаясь смехом, повторяя одно и то же, что: «Обманывает он тебя, ты не должен так просто ему доверять, он убьет тебя», Уджин, неосознанно, завязывает его руки слабее, чем нужно, и через пару мгновений летит третий факел, после которого юноша снова кричит об обмане и оборачивается вороной, до полусмерти пугая местных жителей, и улетая прочь. Позже, горожане день и ночь без устали искали пропавшего малыша, но его нигде не было. Несколько людей из королевской стражи обходили дома, осматривая на наличие младенца, дом Уджина не был исключен из этого списка. Джихун, тем временем, уже пару суток пропадал у себя в комнате, которую ему заботливо обустроил Уджин специально для него. Уджин был немного удивлен столь поздним гостям, но, увидев Джисона, он понял, что случилось что-то серьезное, и это «что-то серьезное» как-то прошло мимо него. — Чего вам? — У одной бабенки средь бела дня украли ребенка. — Протараторил Джисон, чувствуя тычок в бок. — Не будь таким мужланом, хён. — Тэун чуть хмурится и продолжает за старшего. — Мы проводим осмотр домов местных жителей, так что, друг, будь добр, пропусти— — У меня нечего искать, идите дальше. — И Пак закрывает перед ними дверь, после чего устало выдыхает и снова смотрит на дверь в комнату младшего, чувствую неприятную щекотку где-то в животе чуть ниже ребер. Влюбился. /// Сону молча заполняет вновь опустевшую кружку элем, решая это никак не комментировать, и уже готов слушать дальше. /// Пошла новая неделя, начинающаяся с новых казней, Джихун вновь не встречает после тяжелого дня и Уджин начинает злиться. Пак решительно направляется в сторону комнаты младшего, в надежде вытянуть его хотя бы на пятиминутный разговор. Уджин стучится с полторы минуты, но дверь ему так и не отпирают, соответственно, Пак, думая, что младший мог уснуть, самостоятельно отпирает дверь и сразу же понимает, что колдун его не обманул. Посреди комнаты, прямо на полу, практически полностью высохшая лужица крови, на стене вымазана пентаграмма, а на столе уже начинающий смрадно пахнуть труп разыскиваемого малыша, под которым стоит небольшой кубок, бывший несколько дней назад наполненный его запекшейся кровью. На прибитых полочках лежат различные травы, пузырьки с непонятными порошками, и еще множество каких-то вещей, жаль, что Уджин не успевает это все рассмотреть, ослепленный чужой рукой и тихим: «Зачем ты зашел сюда, хён? Ты мог прожить на пару дней дольше, если бы не сделал этого, глупый». Уджин чувствует короткие поцелуи куда-то в шею и надплечье, после чего крепкая рука, явно не Джихуна, начинает сжимать его шею, но недолго. Появившиеся из ниоткуда стражники скрутили руки колдуна за спиной и повели его до темницы. Джину, один из стражников, остался с Уджином и объяснил, что: «Джихун — колдун, на которого настучал какой-то парень, предупредивший, что сегодня тот может сотворить великое зло, которое могло бы привести к разрушению не только нашего королевства, но и вообще всего мира, так что мы были вынуждены поторопиться, и хорошо, что успели». Оставшись в одиночестве, Уджин чуть ли не заплакал, потому что казнь мальчишки, по словам Джину, должна быть завтра же и, чтобы увидеть его в последний раз, Уджин собрался охранять вход в его камеру в темнице. /// — Это как-то жестоко. Тебе, наверное, было очень больно смотреть на него из-за решетки и слушать его. — Не то слово, я думал, что с ума сойду. /// Чего только Джихун не говорил, чтобы его освободили, несколько часов подряд он клялся Уджину в вечной любви, что это все была лишь неудачная шутка и что он бы никогда и ни за что не предал его, потому что действительно любит, Уджин еле сдерживал слезы, слушая это и понимая, что его снова грязно обманывают. Потом Джихун плавно перешел от признаний в чистейшей любви к оскорблениям и проклятиям, показывая всю чернь своего характера и Уджин уже не мог спокойно сидеть, услышав, что: — А ведь знаешь, Тэён не сжигали, никто не признавал ее ведьмой, и наших родителей сожгли не местные жители, после того, как узнали, что они родители ведьмы. Ты уже примерно догадываешься, как они умерли, да? Они молили меня о пощаде, очень долго, пока обгорали заживо, Тэён, к твоему сожалению, страдала дольше всех. Знаешь, что она сказала перед тем, как умереть? «Пак Уджин, молю, убей его», вот что это было. — Уджин бросил камень в стену, из-за чего мальчишка на несколько секунд заткнулся. — А знаешь, она ведь тоже любила тебя. Именно, твоя любовь была взаимной. Но знаешь, из-за чего она не могла быть с тобой рядом? Из-за того, что я, черт тебя подери, тоже люблю тебя, и она знала об этом, и не хотела делать мне больно, и я люблю тебя, все еще, гораздо сильнее, чем эта сука. Что она могла тебе дать? Ребенка? А что еще? Я же могу дать тебе все, что ты захочешь, богатство, власть, я могу сделать тебя королем, только освободи меня. Я же знаю, что именно сейчас моя любовь взаимна, я ведь вижу, как ты страдаешь из-за моего заточения, я знаю, что ты сейчас борешься с собой, лишь бы не освободить меня. Поддайся, и я дам тебе все, что ты захочешь. Уджин старался даже не смотреть в сторону Джихуна, сразу же стирая соленые капельки слез с щек, Младший же на это разразился хохотом, говоря что-то про чувствительность хёна к таким вещам. /// — Надавить на больное, это было… подло. — Я все еще надеюсь, что то, что было сказано про Тэён — ложь. /// На утро Джихуна вывели на улицу вместе с другими приговоренными. Уджин сегодня был особенно жесток с другими, больше всего во время порки, на людях практически не оставалось живого места, когда же очередь дошла до отрубания голов и повешению, Пак даже не давал им договорить свои последние слова, все равно все знали, что они будут вопить о том, чтобы их пощадили и что они еще хотят жить. К сожжению было приговорено лишь двое, молодая девушка и Джихун и в начале, конечно же, Уджин подготовил к сожжению именно девушку, он хотел еще немного посмотреть на мальчишку, пока тот еще жив, но и не хотел видеть того охваченным пламенем огня и выкрикивающим проклятия в его сторону. Факел полетел в солому, визги, вопли, слезы, равнодушные взгляды жителей, перешептывания на тему «так ей и нужно» и «давно уже надо было». При подготовке Джихуна к сожжению Уджин уже не мог сдержать слез, и он был крайне рад, что из-за его маски этого никто не видит. — Можешь хотя бы сейчас не ныть? Как баба, ей-богу. — Джихун недовольно хмурится и поджимает пухлые губы, и, Уджину кажется, что именно сейчас, перед смертью, Джихун выглядит как никогда искренним. Летит второй факел, вопли, слезы Уджина, такие же равнодушные взгляды жителей. Уджин падает на колени и снимает в лица маску, что делать ему категорически запрещено. Он просит прощения перед Джихуном, который вот-вот догорит. /// — Странно у тебя все, конечно. — Знаешь… Я сжигал его уже третий раз. В двенадцать, в шестнадцать. И сейчас, в девятнадцать. И я знаю, что через несколько лет он снова вернется. Он проклял меня этим еще тогда, в двенадцать, прокричал смотря мне прямо в глаза, что не оставит меня до моей смерти, и что я отправлюсь в ад вместе с ним за все эти убийства. — Уджин смотрит в сторону окна, за которым уже начинало темнеть. Он молча оставил несколько монет за выпитое и отправился домой, перед этим кинув: «божественен видом, но сердцем — ужасен. Он обязательно вернется».