Принцессы в сказках не умирают

Потертые кеды и небрежно заправленная рубашка Карелина напоминают Мирону о своей юности. Походка расхлябана, на губах — лучезарная улыбка-оскал, солнечные очки запутались в немного отросшей челке, из-за чего виднеются яркие голубые глаза с огоньком. Май, чистый воздух, цветущая сирень. Фёдоров видит Славу чаще, чем хотелось бы. Да и сердце отбивает чечётку тоже вовсе не по желанию. У Мирона нет друзей в университете. Человек, который пришёл получать второе высшее, уже не задумывается о таких вещах как «студенческая юность». Он не стремится к новым знакомствам и диким квартирникам (новомодное «вписка» его не устраивает). Мужчине тридцать два, на голове неизменная стрижка под ноль четыре, а на переносице строгая чёрная оправа. Мужчине тридцать два и он вовсе не понимает, как умудрился втюриться в совсем ещё мальчишку. Карелин не из богатых сынков, но и ботаником не являлся. То есть, конечно, парень очень умный, и, как принято, совсем не пользуется своими мозгами, предпочитая проебывать пары и еле как закрывать долги. Первый раз их личное общение состоялось в университетской столовой. Фёдоров занимал небольшой столик, перечитывая конспекты и попивая отвратительный чай. В его голове не укладывались учения античного философа, так как слишком противоречивыми были его высказываниями. Слава, запыхавшийся, с красивым румянцем на щеках, крепкой вздымающейся грудью и прилипшей ко лбу челкой, сел рядом. — Братан, выручай. Четыреста рублей до завтра. Обещаю, что отдам, — в глазах полная чистота и клятвенность в своих же словах. Фёдоров посильнее сжал книгу. Дыхание начинало сбиваться. — Ты не ходишь на пары два дня подряд, — голос сорванный, на лице Карелина начинало зарождаться бессилие и задумчивость, поэтому Мирон продолжил, — но так уж и быть. Слава резко изменился в лице и заулыбался. — Спасибо, черт! Ты пиздец как меня выручаешь! Фёдоров достаёт купюра пятиста рублей и просовывает парню. — Мороженое себе ещё купишь. Слава встаёт, смеется, хлопает мужчину по плечу и, почти выходя из столовой, кричит что-то про то, что не любит сладкое. Мирон делает для себя пометку. На следующий день, как и ожидалось, парень не появился. Но деньги передал через своего друга, так что Фёдоров был доволен честностью парня. Казалось, что любую вещь, даже абсолютно обычную (например, вернуть деньги если берёшь в долг), сделанную Карелиным, мужчина возносил в какую-то положительную энергию в сторону этого мальчика. Мирон не знал, чего ему нужно. Секс? Вряд ли. Отношения? Боже, что за чепуха. Семья? Не в этой стране. Он хотел все, и в тоже время ничего. Ему нравилось наблюдать за Славой, изучать издали его характер, слушать отдаленные шутки и быстро улыбаться. Через пару дней вечером на пороге его квартиры появился Карелин. С целым пакетом мороженого. — Ты же не любишь сладкое, — с удивлением сказал мужчина, — зачем столько притащил? — Ну, а ты наверное любишь. Ты каждый день в столовой пирожные точишь. Я вот и подумал, что надо поблагодарить. Мирон иронично поднял бровь. — Я тебе не миллион в долг дал, а четыреста рублей. — Пятьсот, прошу заметить! — Пятьсот. — Мороженое тает. «Я, блять, тоже» — с бессилием подумал Фёдоров, забирая пакет шоколадного пломбира и уходя на кухню. Сердце колотилось как у бешеного. Что это вообще за… Мужчина и слов подобрать не мог. Он был удивлён, обескуражен, смущён, да все вместе. Весь букет, господи. — У тебя уютно, — послышалось с прихожей, — не сказал бы, что тут живёт холостой мужик. — С чего ты взял что холостой? Послышалось невнятное мычание. Мирон вернулся обратно, всматриваясь в высокую фигуру с неизменной улыбкой. — Можешь зайти, если хочешь. — Не, мне бежать надо. Но как-нибудь обязательно. — Хорошо. До встречи. — До свидания, — сказал Слава, как-то странно выделяя последнее слово. Дверь закрылась. И только тогда Мирон подумал о том, что свой адрес-то он никому не давал. Полоть цветочные клумбы на практике филологического факультета это, наверное, мечта. Солнце уже жарило, а Мирон все никак не мог закончить выпалывать сорняки на своём участке. Перфекционист заставлял вырывать каждую травиночку, чтоб его. — Давай помогу, — голос не узнать было невозможно, отчего мужчина на секунду покраснел, — со своей я уже разобрался. Фёдоров оглянулся и посмотрел на труд Карелина и фыркнул. — Ты серьезно? Ты половину цветов выдрал. Карелин картинно закатил глаза. — Вот это потеря. — Они же живые. Им больно наверное. — А сорнякам разве не больно? Мужчина усмехнулся. — Аргумент. Но если ты хочешь и мне так помогать, то не нужно. Слава аккуратно присел рядом на корточки, обнимая себя руками. Он внимательно следил за тем, как работает Мирон, как сортирует мусор по небольшим черным пакетам и пропахивает маленькой граблей чистые участки. — У тебя это так аккуратно получается. Охуеть. Фёдоров мат не любил, но из уст парня он звучал так гармонично, что вовсе не раздражал. Карелин продолжил: — А я тоже в детстве с цветами ковырялся. Даже бабушке в огороде помогал. Пока по лету ей с теплицы только начинающих созревать огурцов не нарвал. Все выдрал, сказал что корнишонов ей набрал. Она мне полотенцем по щам надавала и пошла горевать по поводу того, что весь огуречный урожай ей в этом году коту под жопу пустил. Вот горе то. Я ж совсем пиздюком был, лет пять-шесть. Не со зла ведь. Больше даже попытки не предпринимал ей помочь. И она не просила. Царство ей небесное. До сих пор досадно. — За огурцы или за бабушку? — За огурцы. Бабка то меня не любила, и я её не особо. Никто не вечен же. Мирон почти заканчивал свою работу, выдирая последние травинки. Слава встал, выпрямился, взял в руки мусорные пакеты мужчины и направился к баку. — Думаешь, я сам бы не справился? — Это благодарность. — Ты всю жизнь теперь меня благодарить будешь? Карелин засмеялся и, опустив мешки на дно контейнера, закурил. На паре истории словесности Слава подсел к сосредоточенному на конспекте Федорову. Тот сначала не заметил, но почувствовав, что рядом кто-то есть, повернулся. Улыбался. Как всегда. Он хоть не устаёт? — Доброе утро! — Сейчас час дня. — Я сова. Мирон не понимал, что между ними происходит. Это маленькое подобие трепетной дружбы умиляло его, мать его, мужика. От парня исходило тепло и Федорову очень льстило то, что тот пытается подружиться. — У тебя почерк аккуратный. Забавный, но аккуратный. Мужчина нахмурился. — Чем это он забавен? Слава засмеялся. Послышался громкий голос преподавателя. — Карелин. Фёдоров. Ещё одно слово — окажетесь в коридоре. Парень же резко изменился в лице. — Вы угрожаете? Мирон мысленно улыбнулся. Человеку с таким языком нужно явно сидеть не здесь, в этом тухлом универе. Препод промолчал и продолжил лекцию. — Теперь буду говорить шёпотом, — и правда шептал Карелин, — ты тоже постарайся. — Может, лекцию послушаешь? — принял правила игры мужчина. — Фи, — громче сказал Слава и прикрыл глаза. В курилке никого не было. Ещё бы, кто остаётся в универе до шести вечера в пятницу. Мирон завис в библиотеке, так как вай фай дома навернулся, а мастер обещал починить лишь на следующей неделе. Октябрьское небо уже затянулось черной пеленой. Клонило в сон. Завтра к третьей паре. Выспится. Но сначала перепечатает все в документ. Ещё порошок кончился. И картошки бы купить не мешало. Надо зайти в… — Добрейший вечерок! — Карелин, как обычно, появлялся из ниоткуда. — Привет. — Не знал, что ты куришь. Думал, что правильный такой. Бегаешь там по утрам. Собак подкармливаешь. Слава выглядел как обычно. Улыбка, смешная шапка с висюльками, красный нос. Выше на полторы головы. Такой же, как и всегда. Такой, какой есть. — Себя то не всегда успеваю покормить, а ты про собак. Парень задумался и, резко схватив мужчину за рукав, потащил за собой. — Харе травиться. Лучше поесть. Фёдоров смутился, но виду не подал. Блять. Блять. Блять. — Я же утрировал. Это шутка. Шуточка. Мирон не знал, почему чувствовал себя так странно. Это ведь забота, он правильно понял? — Чувство юмора у тебя хромает. Вроде в столовой жрешь нормально, а сам дрищара тот ещё. Тебя тут любой гопник на районе пальцем уделает. — Это оскорбление? — Нет. Больше Слава ничего не говорил. А просто купил много различных пончиков и опять промолвил про «благодарность». В воскресный вечер Мирон сидел на скамейке в небольшом парке, вычитывая нужную информацию. Дело шло к зиме, становилось холоднее и холоднее. Асфальт рядом скрипнул. — А я тебя везде ищу! Ты себе места для релакса такие себе выбираешь. Я бы хуй нашёл. Мирон уже не удивлялся странностям. — А как нашёл? — Спросил у женщины: не видели ли вы угрюмого мужика с большим носом? — У меня нормальный нос. — Большой разве не нормальный? Почему-то Фёдоров увидел в этом вопросе скрытый смысл. Бляденько. — Нормальный. Слава сел рядом и огляделся вокруг. — А у тебя тут весело. Насыщенно, я бы так сказал. — Так, а что же пришёл? — Всегда иду туда, где весело. Магнит в сердце, понимаешь? — Понимаю. — Вот, к тебе примагнитился. Фёдоров сглотнул. Карелин выводил мысом кроссовка матные слова на мокрой земле. На телефоне высветился незнакомый номер. — Слушаю. — Открой мне, бля, дверь, глухой дебил. Фёдоров в одних трусах поплёлся в коридор и, отворив ставню, впустил парня в дом. На пуховике ещё остались снежинки январской метели, а губы до сих пор были синеватыми. — Что-то случилось? — Мы с другом замёрзли. — Другом? Карелин достал из-за пазухи небольшого плюшевого зайца. — Прости, придётся оставить его у тебя. Я нашёл его в снегу, замерзшего и почти откинувшегося. Говорю, мол, братан, ты хули тут помираешь. Я до дома бы не дотащил. Твой ближе был. Не против, что он у тебя поживёт? — Пусть живёт. Мирону показалось, что ценник с его уха он не срезал специально. — Я короче купил билеты в кино. Они шли по коридору. Мелкий мужик и высокий парнишка. Один выглядел так, будто умирает и воскресает каждое утро, а второй будто его альтер-эго это клещ. — Какое событие. Хорошо сходить тебе. — Не, ты не понял. Ты тоже идёшь. Фёдоров то все понял. Не дурак ведь. — А я то с какой радости? — Ты из учебников вообще вылезаешь? — С тобой же сейчас, как видишь, говорю. — Меня просто нельзя игнорировать. Был бы рядом другой человек, ты бы морду свою заумную из этих букв печатных хер бы высунул. Мирон понимает, что это сущая правда и поэтому не спорит. Кино и правда хорошая идея отвлечься. Пьяный Слава выглядит крайне мило. Он машет палкой и икает, обещая защитить район от монстров. Монстров, вроде как, очень много, ведь Карелин лупит воздух очень усердно. Мирон в баре не был давно, да только даже с этим фактом его вовсе не взяло. А вот человека, который орал что его возьмёт минимум от антифриза, вынесло довольно быстро. Февральские морозы спадали, но на улице все ещё было холодно. — Ну-ка, бля, съебался нахуй от моей принцессы, — крикнул вбок Карелин, изображая битву на мечах, — это моя принцесса. Парень продолжал усердный бой. — Я тебя спас, — обращаясь к Мирону, говорит Карелин, — жду благодарности. — Может я дракон, а не принцесса? — Не. Ты принцесса. Я то вижу. — Спасибо, принц, — подыгрывает Фёдоров. — То-то же! Парень продолжает икать всю дорогу. На носу курсовая и мужчина готовится почти каждую ночь. Тему выбрал сложную и тысячу раз уже пожалел об этом. Только есть одно но. И это, но уже неделю по ночам приходит к нему, ложится на диван и рассказывает странные истории. Смешные, но не тогда, когда до предзащиты осталось три дня. Мирон сидит за столом и устало трёт переносицу. Недосып. — И вот я ему говорю: иди далеко и надолго нахуй. Кто же знал, что это будущий препод, — Карелин смеется над своим же рассказом. Фёдоров идёт на кухню, пьёт большими глотками воду и откидывается на стену. Все, о чем он мечтает — глубокий сон. На месяц. Даже лучше на год. — Эй, кислый. Может спать ляжешь? Совсем никакущий. — У меня нет автомата за курсовую. Кто мне её сделает, скажи? — Ты с таким темпом хуйню накорябаешь. Слава громкими шагами доходит с комнаты до холодильника, достаёт оттуда котлеты и, разогрев в микроволновке несколько штук, ставит тарелку на стол. Пихает Мирона и заставляет сесть. У мужчины нет никаких сил. — Я не хочу есть. — Я тебя отпизжу если не поешь. — Бей. Слава шуточно замахивается и, наколов на вилку небольшой кусочек, тычет по губам Федорова. — В этой котлетке вся мудрость. Хавай, бля. Мирон только открыл рот чтобы возразить, как в него сразу запихали первую за день съестную вещь. — Попизди мне тут ещё. Совсем конченный что-ли. Не спать, не жрать. Помереть хочешь? Фёдоров устало жуёт и вздыхает. — Я уже своё отжил. Мне и помирать не страшно. Карелин становится слишком серьезным. Две секунды — теплые шершавые губы накрывают холодные мягкие. Глаза открыты у обоих. Никто ничего не говорит. Поцелуй не углубляется, но и не прерывается. Просто прикосновение губами. Просто мир на мгновение теряет краски, чтобы вновь их обрести. В животе что-то обрывается. Это странно, нелепо, но так, блять, необходимо. Будто пазлы собрались. Слава отстраняется. — Я тебе ещё и котлеты пережую, если лень будет. А про то, что сдохнуть хочешь — можешь забыть. Принцессы в сказках не умирают. Мирон улыбается. А если он все-таки дракон?