they need somebody help

Утро не задалось с самого начала: бесконечные звонки из универа в воскресенье, сбежавший кофе и внезапно отключившийся вай-фай так и махали плакатами с надписью «хелоу, лузер, хорошего тебе дня!» перед носом Минхёна, который в конце концов отключил телефон и свалил из дома не позавтракав около десяти. На повестке дня был один план — поход в местный приют, где Минхён — ака Марк Ли — работал волонтером, находил подбитых животных на улицах и выхаживал их, а более-менее здоровым оказывал помощь прямо на улице, кормил и отпускал. В его рюкзаке всегда был большой запас корма и несколько маленьких шприцов на случай, если встретятся маленькие, слепые котята (а такие случаи были, Марк готов собственными руками придушить безответственных хозяев), молоко же удавалось купить в любом гастрономе, которых в Сеуле на каждой улице пруд пруди — и только потом, убедившись, что матери нигде нет, Марк забирал маленьких котят и подсовывал одной окатившейся кошке из приюта, которая из-за больших проблем с нюхом не различала, где её дети, а где чужие. Минхён все мечтал вернуться в Канаду — ещё с десятого класса — только в Кокуитламе нет стольких найдёнышей, а в Корее… Марк остался здесь только из огромной взаимной любви к животным, ну, ещё был Джехён — лучший друг и, собственно, сын владельца этого самого приюта, в который Минхён и спешит. Спешит настолько, что с размаху влетает в дверь, как всегда открывая её не с той стороны. «День только начался, а я уже всех ненавижу,» — думает Марк, потирая ушибленный лоб и протискиваясь через многострадальную дверь. По дороге сюда — что странно — он не встретил ни одно животное, и это причина, по которой он начал беспокоиться. Марк раздаёт приветствия и рандомные реплики всем, кого встретит, так уж заведено: ‚персонал‘ в приюте небольшой — человек десять-двенадцать, от силы — но дружный-предружный, причём тесно общаются и волонтеры, и официальные работники. Минхён этот приют любит: здесь всегда свежая краска тёплых светло-оранжевых тонов и повсюду запах освежителя, люди добрые, животных любят, и у Ли даже свои подопечные есть, здоровеньких из которых ему разрешено даже на прогулки брать. Плохое настроение как рукой снимает, едва он приближается к отведенному ему и ещё нескольким помощникам кабинету, но он останавливается в одном шагу и видит через стеклянную дверь непривычную картину. Марк наблюдает, как новенький волонтер заботливо пеленает маленького пса, за которым обычно ухаживал сам Минхён, и о смене куратора его никто не предупреждал. Новенький, хоть и кажется занятым, его все-таки замечает: — Эй, привет, — отрывается от своей работы незнакомец, ярко-ярко улыбаясь, — я Донхёк, не поможешь? Марк входит. Он видит на столе дворняжку Томаса, которого сам и привёл сюда, а еще двух спящих в углу кошек, которых каждый день по дороге и подкармливал — так вот, куда они подевались. Пёс дружелюбно лает, завидев куратора, и пытается встать, но Донхёк не позволяет ему, поскольку свою работу ещё не закончил. — Привет, Донхёк, — пытается в дружелюбие Минхён, аккуратно гладя радостного пса по облысевшей голове, — я Марк, а это Томас, Фрэнки и Оливия. С чем тебе… — Томми я знаю, — заявляет Донхёк, не позволяя псу лизнуть его руку в резиновой перчатке, — меня с ним познакомили и сказали, что его куратора сегодня не будет, но, видимо, ты все-таки пришел. И я тебе его не отдам, — нахально улыбается Донхёк. — Кто тебя спросит? — приподнимает бровь Марк, не привыкший к чересчур смелым работникам; больно уж Донхёк остёр на язык. — Так с чем там тебе помощь нужна? — Не мне, а ему, — смуглый парень в круглых очках указывает кивком на Томаса, — смажь пока ему волдыри на башке, раз ты здесь, я пока его перепеленать пытаюсь. Марк не обращает внимания на наглое поведение новенького — ему начинает нравиться эта игра без правил, поскольку монотонные одинаковые изо дня в день разговоры с остальным персоналом всегда заканчиваются одинаково предсказуемо: коротким «ясно, и тебе удачи». Но болтливый паренёк заметно не справляется с непоседливым псом, верно идущим на поправку, и путает концы ткани, чертыхаясь и начиная работу заново. — Под живот его хватай и чеши, а другой рукой застегивай пеленку, вот так, — учит Марк, размазывая мазь по голове питомца — тот аж язык от радости высовывает. — А ты спец, — хвалит Хёк. Он гладит обработанного и довольного пса по спинке, пока Марк моет руки, — только почему Фрэнки и Оливию не выхаживал, м? — Ты о чем? — не догоняет старший, — они ж здоровые, их кормить только над… — Ага, здоровые, — снова перебивает Донхёк, передразнивая тон Марка, — у черненькой клык шатался, а у беленькой в обеих правых лапках занозы были, — отчитывает новенький. — Если сначала с ними было все хорошо, то после могло случиться что-то плохое. Ты невнимательный. Минхёну хочется спросить, какого черта происходит и что ты, юнец, вообще себе позволяешь, но он понимает, что Донхёк, вообще-то, прав. День полон неудач. — С твоей работой на сегодня я справился, — фыркает Хёк, избавляясь от волонтерского оборудования, и подходит к раковине, чтобы вымыть руки. — Я должен сказать спасибо? Вообще-то, я люблю свою работу и всего лишь опоздал на пять минут, но персонал почему-то решил, что я решил схалтурить. — скрещивает руки на груди Марк. — А я-то при чём? Давай, Марк, пропусти меня, я не ел сегодня и хочу кушать. Минхён не ел тоже. Раз уж Хёк так быстро управился, то и занятий на сегодняшний день у старшего ноль, а делать что-то нужно, поэтому: — Пошли тогда в кафе, я тоже хочу. Донхёк не догоняет секунду и Марка, кажется, хочет послать, но передумывает в последний миг и: — Ты платишь. *** Минхён смотрит, как Донхёк заливисто смеется с его шутки, и думает, что не такой уж это этот парень и язвительный, если выйти с ним на контакт. Он знает много о животных и недавно переехал с Чеджу, где тоже являлся волонтером, только в ветеринарной клинике, как ни странно. Донхёк кажется милым с кучей родинок на лице, у него смуглая кожа и одет он по последней моде — даже его очки, вероятно, стоят дороже, чем весь приют. — Ты пялишься, хён, — информирует младший (оказывается, у них год разница), возвращаясь к еде. — Это проблема? — нервно коротко смеется Марк, и- — Нет, я привык. — К чему? — Ну ты и тормоз, — хохочет Донхёк, — ну, выгляжу я слишком хорошо для этого мира, только и всего. А ты стремный. — И ты тоже. — Как много у нас общего. Парни молчат ровно секунду, а после обоих пробивает на смех, ведь оба понимают, как глупо выглядела их перепалка со стороны. Марк отходит от хохота первым. — И надолго ты в Сеуле? — Навсегда, — улыбается Донхёк, — тебе от меня теперь не отделаться. — Конечно-разумеется. Мы же только что пришли к выводу, что у нас много общего, — подмигивает Марк и думает, что выглядит как последний придурок, но думает ещё — что с Донхёком можно. — Ну ты, конечно, дорк, — верно подмечает младший, — но я готов встречаться с тобой, если ты будешь внимательнее к братьям нашим меньшим. — Договор… Встречаться? — давится Марк. Нет, ну сегодняшний день правда — кара небесная. Донхёк непонимающе задирает бровь: — А на что ты надеялся? — Да я вроде как по девочкам, — неубедительно убеждает Марк. — Ага, вроде как, — откровенно веселится Донхёк, — да лан, расслабься, я тоже. Я шучу, Марк. Донхёк не шутил. Минхён понимает, что влип, где-то через месяц их крепкой мужицкой дружбы, когда Донхёк плачет над тяжёлым состоянием Томаса, который, будучи гиперактивным, неизвестно как выбрался из приюта и попал под машину — спасся чудом, но ходил теперь только передними лапками, волоча за собой задние. Операция назначена на завтрашний день, но Донхёк успокоиться не может — себя винит. — Я должен был быть в тот день здесь, — всхлипывает он, утыкаясь носом в плечо Марка, — идиотский тест по информатике! Разве он дороже Томми? Я настоящий придурок, Марк! Донхёк плачет не как девчонка, громко — да, мокро — тоже, но его красота никуда не девается. Марк видел, как девчонки плачут — у них косметика по лицу размазывается и глаза ещё меньше становятся — а у Донхёка красота естественная, и внутри он тоже красивый, потому что плачет не потому, что с ночовкой к подружке не отпустили, а потому, что лучший друг теперь скулит и встает через силу, и то, по самой большой нужде. — Хёкки, — тянет Марк, — посмотри на меня, — он поднимает голову младшего за подбородок, — с ним все будет хорошо уже через недельку, слышишь? Господин Ким сказал, что ничего непоправимого н… — Ему же больно! — снова перебивает Донхёк громким всхлипом. От этой привычки его отучить не удалось. — Он мог сейчас как и раньше бегать и играть с нами, а не лежать в клинике и ждать своей очереди! Марк, что я наделал! Парень впервые плачет навзрыд от безысходности и осознания своей беспомощности. Он был готов заплатить любую сумму, чтобы операцию сделали как можно раньше, но ветеринар просто не мог поменять свое расписание, и Донхёку становилось хуже с каждой минутой. В его руках на экране телефона светилась фотография пса, сделанная его сопровождающим — приютным работником — и отправленная Донхёку с сообщением, что все в порядке. Его никто не считал виноватым, кроме него самого: к Томми он привязался очень сильно. — Хёк, ты не виноват, слышишь? Ли Донхёк, перестань реветь, с ним все будет хорошо! — Я не могу-у, — тянет младший, позволяя Минхёну утереть его слезы рукавом, — он выглядит таким несчастным, Марк, он… На этот раз перебивает Марк. Только не словами, а самым настоящим действием, потому что целует Донхёка крепко-крепко, успокаивая и будто бы защищая от накатившей истерики. Донхёк благодарен — ему нужна была именно эта помощь и эта поддержка и именно от Марка — мнется какую-то секунду и притягивает старшего к себе за воротник. — Ты ни в чем не виноват, Донхёк-а. Томми любит тебя, и я… я тоже люблю. Донхёк плачет снова, только тихо-тихо, и обнимает Марка, сцепляя руки у того за спиной. Они сидят так на полу холодного кабинета в приюте всю ночь. *** Минхён так же, как и в первый раз, сквозь стеклянную дверь наблюдает, как Донхёк играет с Томасом, громко смеясь и позволяя малышу кусать себя за руки и лизать лицо — настолько он скучал. Донхёк не выдерживает и сгребает выздоровевшего пса в объятия, улыбаясь ещё ярче, едва видит старшего, что приветливо машет ему ладонью. — Хён! — смеется младший, — а вот и папочка пришёл, — обращается он шепотом к тявкающей дворняжке, так, чтобы Марк не услышал. Минхён садится на корточки к обоим. — Привет, парень, — здоровается он с Томасом, выставляя ладонь чуть выше его головы и разрешает тыкаться носом в нее, — привет, плакса, — здоровается уже с Донхёком и целует того в лоб. — Буду шафером на вашей свадьбе. Возражения не принимаются. — заявляет ниоткуда взявшийся Джехён и: — геи проклятые, мне бы кто Тэёна уломал. — и тут же переводит тему: — я че пришёл. Томас уже совсем выздоровел, пора отпускать его. — Куда отпускать? — вмиг теряется Донхёк. — Марк, предоставляю тебе, — кланяется Джехён и сваливает. — Вот же засранец, — чертыхается Марк, — в общем… Если получается так, что животные, которых мы подбираем, восстанавливаются полностью, то мы отпускаем их на волю, потому что содержать и здоровых, и больных — средств нет. — А… ну да. — Но ты можешь забрать его себе, — щелкает пальцами Минхён. Почему он раньше не подумал? Вероятно, столько детской радости в глазах Донхёка он не видел никогда. Младший подрывается с места вместе с Томасом и прижимает его к себе, прыгая вокруг и выбегая из кабинета. Марк бежит следом, на ходу чудом не сбивая персонал, и все втроём выбираются прямо во двор приюта. Марк влюбленно смотрит, как Донхёк придерживает пса за передние лапы, пока тот стоит на задних, и оба прыгают так по двору; Донхёк смеясь, Томас — лая. — Марк, иди сюда! Марк, мы любим тебя! Младший подхватывает пса на руки и радостно машет так же счастливо улыбающемуся Минхёну своей рукой и собачьей лапкой. Марк никогда бы не подумал, что самое несчастливое утро принесёт ему самое большое счастье.