Light Walker

Небо над городом никогда не было совершенно темным. Даже глубокой зимней ночью тьму рассеивали красноватые отблески миллиардов фонарей, вывесок, прожекторов, рекламы… Поэтому Шидо так любил это кафе на верхнем этаже небоскреба — тонированное стекло панорамных окон приглушало цвет ночного города. Да и вид на половину Токио был великолепен в любое время суток, хотя вампир мог в этом удостовериться лишь от заката до рассвета. А ведь он помнил, как выглядело абсолютно черное небо в звездную крапинку — всего век-полтора назад людей было меньше, и жили они скромнее. Всего век, ха. В такие ночи Шидо особенно остро ощущал пропасть между собой и человечеством. Он оставался выброшенным из потока жизни даже в толпе других ночных гуляк. Все они чего-то хотели, куда-то спешили, строили планы и имели дело лишь с конечными числами. А цвет ночного неба не раздражал их, не будил жажды… Он коснулся бокала вина. Почему его называют белым? Оно желтовато-прозрачное. Бледное и холодное, совсем не такое, как та единственная жидкость, что придает ему сил. Не то чтобы ему так хотелось выпить вина — просто он соблюдал человеческий обычай, хотя бы номинально. А люди обычно пропускают глоток чего-то покрепче за упокой души друга. Яёй не дожила десять дней до шестьдесят восьмого дня рождения. Вчера лило весь день, и Шидо смог прийти на похороны. Не мог не прийти, даже при том, что боялся встречи с ее родственниками или друзьями. Что он им скажет про то, кем приходится ей? Но искать ответ не было необходимости. Кроме него, присутствовали только смотритель кладбища да пара рабочих. Им было совершенно безразлично, кто этот молодой человек со светло-сиреневыми волосами, в старомодном плаще. Шидо принес гортензию и подсолнухи. Она так и не вышла замуж, не завела детей. В последние лет десять вампир часто думал, не забрал ли он у нее больше, чем просто несколько литров крови. Конечно, можно сказать в оправдание, что Ночные твари вмешались в ее судьбу задолго до встречи с Шидо. Но ведь на могиле своей сестры Яёй пообещала прожить свою жизнь за двоих. И все же… Она говорила Шидо, что они — добрые друзья и коллеги, и все же… «Ты? Конечно, ты ангел!», — сказала она со смехом как-то раз. Как же им хорошо было когда-то вчетвером. Словно одна семья. Мама Яёй, сестренка Рихо (с поползновениями на роль мамы), нянька Гуни. Ему было тепло и уютно с ними. Он чувствовал, что его любят. И он тоже любил этих хрупких, прекрасных созданий, принимая их кровь, заботу, любовь, время. Не такова ли природа вампиров? Чувствовать голод, жажду, насыщать их любой ценой. Отдавать — не в обычае Ночных тварей. Но Шидо верил, что его сердце осталось человеческим, верил, что может вернуть этим девушкам все, что они дарили так щедро. Сейчас Яёй далеко-далеко и наверняка более счастлива, чем делала вид при жизни. А Рихо… Чтобы остаться с ним, Рихо, жизнерадостная, импульсивная человеческая девочка, сама попросила запереть ее во тьме. Вампир Рихо в одиночестве бродила по городу по ночам и в дождливые дни. Иногда они вместе ходили в кино, на любой третьесортный фильм с солнечными сценами. Она убиралась в конторе агентства, делала кофе, который стыл в кружках со смешными рожицами на боках, пока его не выливали, и снова исчезала. Со временем прогулки Рихо становились все дольше, и после первого ее недельного отсутствия Шидо попытался устроить «семейный скандал». Рихо лишь улыбнулась и прикорнула к нему, поджав ноги. — Ну и что? У нас целая вечность впереди, кого волнует какая-то неделя? — равнодушно сказала она. — Меня. Я думал, что и тебя тоже, — и добавил шепотом. — Ты говорила, что хотела остаться со мной. — Может быть, — ответила она вполголоса. — Я не очень четко помню то прошлое. Наверно, через пару веков воспоминаний у меня останется не больше, чем у тебя сейчас. Вдруг она рассмеялась тихонько. — Представляешь, вчера я посмотрела в договоре с вечерней школой свой домашний адрес и устроила себе ностальгическую прогулку… Так вот, мне пришлось спросить прохожего, где находится дом номер тридцать пять четвертого квартала — сама не вспомнила. Сейчас он не видел Рихо уже лет двадцать. Может, она еще вернется. Может, они случайно столкнутся в толпе. Но он в любой момент может достать из бумажника ее фотографию — как в эту минуту, например. Рихо ведь ничуть не изменится. В конце концов, не стала ли она лишь мгновенным слепком с человека? Но фотокарточка не поболтает, не засмеется, не приготовит кофе, не взгромоздится с ногами на диван под боком у Шидо. На фото Рихо улыбается так весело и солнечно, она словно июльский полдень, который уже никогда не отразится в тусклых глазах вампира Рихо. На картинке застыли эмоции и мысли того, кто этот снимок сделал, но сама она чувств не имеет. Неужели с памятью Рихо происходит то же, что и у него? Тогда нечему удивляться. Сейчас, накануне века двадцать первого, воспоминания Шидо о событиях после его обращения были зыбкими, как дно глубокого озера или старое кино. Он помнил свои слова и действия, но не мотивы или чувства в их основе. Зачем он так спешил в тот самый городок, искал кого-то, выкрикивал два женских имени, почему рухнул на колени у бездыханного тела той молодой женщины? Его жена, возлюбленная или сестра? Почему та белокурая девочка была так дорога ему, что он заразил ее бессмертием, и почему она отвергла этот дар и выбросилась в солнечный свет? Чувствовал ли он себя так же, как на могиле Яёй? Как тогда, держа в руках истекающую кровью Рихо? Никто уже не даст ответ, промолчит мрак в его памяти. Кто знает, какие чувства запечатлел Каин в облике Шидо? Сам обращенный этого уже не помнил. Каин рассыпался прахом под мечом Шидо, и вампир-детектив уже привык не вздрагивать в подозрительных переулках и не видеть кошмаров. Он не мог с уверенностью сказать, что Каин мертв (или, точнее сказать, прекратил существование). Может, старый вампир зализывал раны в каком-нибудь темном углу. Но Шидо убил свой страх перед Каином и изжил остатки привязанности, питавшей этот страх. Он лучше понимал своего инициатора теперь, но с пониманием пришла и бесстрастность. И новый кошмар. Новая догадка останавливала Шидо каждый раз, когда его разрывало желание броситься в ночные улицы в поисках Рихо, рассказать ей, как много она для него значит, спасти от этой пустоты. Но он вспоминал Каина. Что, если ее воспоминания о привязанности переплавились в страх, как это случилось с самим Шидо? Как бы страстно ни желал он снова почувствовать тепло другого сердца, он не хотел следовать примеру своего инициатора. Не хотел, как Каин, преследовать свою «крестницу» и требовать любви со всей силой вампирской жажды. Но как долго он протянет без чужой крови и тепла, прежде чем кинется искать Рихо или привяжется еще к кому-нибудь? И снова будет смотреть, как обычный человек стареет и умирает или, что еще хуже, уходит во тьму бессмертия. Счастливые эти люди — не так много разлук умещается в их короткой жизни. Бедные люди — они этого не осознают и жаждут получить вечность. Шидо не хотел стать Каином для Рихо и оставался в стороне, один, лицом к лицу с молчащей памятью и темной ночью, с вопросами и тревогами. Если рассуждать разумно, беспокоиться бессмертным было не о чем. Девочка в полной безопасности. Они справятся, эти трое — Рихо, Гуни и город, ставший их миром. Разумеется, изредка Ночные твари могут попадаться на их пути, но монстры надоедают людям многие века, и человечество как-то это пережило и без помощи Шидо. Обещанная Каином «золотая заря» осталась загадкой. Шидо и Яёй приглядывали за ребенком, зачатым человеческой женщиной и монстром, но ничего подозрительного не заметили — самый обычный детеныш людей, милый и невыносимый одновременно. Жизнь шла своим чередом. Машины сновали туда-сюда, люди рождались и умирали, солнце вставало и падало за изломанную небоскребами линию горизонта, и зори оставались самыми обыкновенными. По крайней мере, Шидо так полагал, раз не мог проверить это лично. Еще одна вещь, недоступная вампирам. Да уж, усмехнулся он про себя, надо бы выпустить Памятку для будущих вампиров. Совсем несложную: «помните о законах сохранения энергии». В обмен на бесконечное количество жизни ее качество стремится к нулю. Тогда вампиров на земле было бы гораздо меньше. Но никто его не предупредил. Как же она догадалась? Шидо споткнулся о мысль. Та светловолосая девочка — откуда она знала, что потеряет так много, почему решила, что уж лучше выйти на свет? Шидо сжал голову руками, но разве это могло уменьшить тяжесть вопросов без ответа? Никто никогда не ответит. Человек в такие минуты молится или сходит с ума. Но вампир не думал, что имеет право просить милости у какой-либо высшей сущности. Но если не пощады, то хотя бы ответа… «Ночные твари отвержены от лика Господа навек». Обычно, вспоминая эту строку из древнего манускрипта, Шидо вставал из-за стола кафе и отправлялся домой — в темный угол, служивший домом на тот момент. Но сегодня… «Может, хватит уводить других во тьму?» Два шага, дверь. Остановился, взялся за ручку — и оттолкнулся от нее, взял курс на стойку бара за большой чашкой кофе с коньяком. Невежливо занимать столик на целую ночь всего с одной бутылкой вина. Да и хотелось компенсировать бармену предстоящий шок: разлагающийся на солнце вампир — не слишком приятное или обычное зрелище. И этот момент совсем не за горами. Седьмой час утра. По горизонту украдкой расплывалась светлая полоса, с каждой минутой все белее. Рассвет намечался блеклый и бесцветный, но хотя бы не пасмурный. «Как жаль», — внезапно почувствовал он досаду. — «Как жаль…» Как часто он видел это зрелище в кино — великолепие пурпурных красок, столб света, извергающийся на востоке. Сегодняшняя незамысловатая гамма разочаровала его чуть-чуть, но Шидо задавил все сожаления. Его цель — не любование пейзажем. Как бы ни был мир широк, удивителен и прекрасен, чего-то все равно не хватало, что сам вампир затруднялся описать или понять. Чего-то в нем самом? «Увы, я обронил жемчужину в саду… » Без этого чего-то мир оставался пустой раковиной. И взгляд Шидо устремился в желтоватый светлеющий зазор между створок мглистого неба и сумеречной земли. Сияние жгло его глаза. Вампир отбросил солнечные очки за горшок с цветами, как ненужный щит, как готов был отбросить свою совершенную оболочку. Тело протестовало, отзываясь обжигающей болью, но разум оставался непреклонен. Лишь слезы навернулись на глаза и размыли свет зари в золотистую дымку, которая окутала и пейзаж за окном, и зал кафе, и самого Шидо, пронизывая его насквозь, до мозга костей. «Ты это имел в виду, Каин?» — думал Шидо, впитывая свет и растворяясь в нем.