Когда звезд лучи взметнулись

      Кенме шесть, и у него есть лучший друг.       Когда он впервые говорит:       — Можно я пойду поиграть к Тетцу домой?       Мать больно шлепает его по голове.       — Ты должен называть его «Куроо-сан», — распекает она Кенму.       Но Кенма прижимает к макушке руки и обижено сверкает на нее глазами.       — Он сказал называть его Тетцу! Он зовет меня «Кенма», и он сказал…       — Он может называть тебя Кенма, — обрывает она. — Он может называть тебя как угодно, как ему больше нравится, но ты должен всегда помнить о различиях. Вы разные и ты ему не ровня, и ты не должен об этом забывать никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если он забудет.       Кенме шесть, и у Кенмы есть лучший друг, и он не понимает, почему это вдруг они не равны. Пока что не понимает.       Но с тех пор он всегда называет его «Куроо». ***       Когда существуют такие школы, как Некома, где все вроде бы находятся на равных, довольно сложно разобраться в видовой иерархии. Но к тому времени, когда Кенма переходит в старшую школу, он уже понимает разницу. Куроо — черная пантера, и в его жилах течет редкая и благородная кровь. Он крупный хищник, превосходящий по силе любого из своего окружения.       Кенма — домашняя черепаховая кошка. Его окрас необычен, но сам он не представляет из себя ничего особенного.       И то, что всех оборотней кошачьей породы согнали в одну кучу (как если бы они ничем друг от друга не отличались, хотя очевидно же, что разница есть), безусловно выбивает у него почву из-под ног. Он знает, что больших кошек слишком мало, чтобы у них была своя отдельная школа, и что единственная причина, по которой они ходят в Некому с обычными домашними кошками — отсутствие других вариантов.       И ему нравится ходить в одну школу с Куроо. Действительно нравится.       И все же. Он не может отделаться от мысли, на что было бы похоже ходить в школу вроде Карасуно, где все вороны, и где все по-настоящему равны. Или даже Фукуродани; ведь пусть даже существует много видов сов, достаточно сказать, что все они, в общем-то, с какой стороны ни глянь, все равно совы.       Разница между обычной кошкой и пантерой несоизмерима. Они буквально относятся чуть ли не к разным видам.       И притворяться, что это не так, было бы роковой ошибкой. ***       Главный недостаток волейбола в том, что большие кошки (все те несколько человек, что наберется на всю школу) рано или поздно подтягиваются в спортивные секции. Они от природы сильнее, быстрее, физически более развиты, конечно же они идут в спортивные команды, с чего бы им не идти.       Если бы у него был выбор, Кенма предпочел бы держаться подальше от любого вида спорта. Он в курсе, что умудрился воплотить в себе все до единого стереотипы о домашних кошках (ленивые, за порог лишнего шага не ступят, домоседы до мозга костей, все ждут, чтобы кто-нибудь принес еду на блюдечке с золотой каемочкой — ничего нового, одним словом), но ему по большему счету все равно.       Он любит сидеть дома. И любит много спать. И раз уж с тех самых пор, как люди додумались открыть продовольственные магазины, никто больше не охотится ради пропитания, он считает, что излишне активный образ жизни сильно переоценивают.       Но — Куроо…       Куроо играет в волейбол, так что, Кенма тоже играет. ***       Даже когда третьегодки издеваются над ним (ленивой домашней кошке нечего делать на спортивной площадке), он продолжает играть, потому что Куроо просит его не бросать волейбол. ***       Становится лучше, когда у руля оказывается Куроо. Но они по-прежнему те, кто они есть. Куроо по-прежнему пантера. А Кенма по-прежнему обычная кошка.       — Кенма, — говорит Куроо, удерживая его запястье. — Тебе не обязательно держать дистанцию. Ты знаешь, я…       Но Кенма не дает ему договорить, — ты ему не ровня, и ты не должен об этом забывать никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если он забудет, — и высвобождает руку.       — Я ничего не держу, — говорит он. — Ты себе что-то придумал. ***       И если до сих пор недостаточно ясно, насколько чудовищная пропасть лежит между большими кошками и домашними, набор стандартов и шаблонов, когда дело доходит до вопросов создания пар и брака, не оставляет камня на камне от любой попытки перекинуть через эту пропасть мост.       Домашние кошки, как принято считать, это существа беспородные и неразборчивые в выборе партнера. «Кошки спят с кем попало», — так обычно говорят, не скрывая презрения. И еще говорят с насмешкой, — «у кошек не бывает родословных, с таким же успехом они могли бы оказаться и воронами».       И в каком-то смысле так оно все и есть. Из всех оборотней кошки и вороны меньше всего заботятся о чистоте крови. Именно это, как понимает Кенма, и стало одной из причин, по которым Некома и Карасуно до сих пор стараются поддерживать контакты, хотя школы и располагаются в разных префектурах.       Раз уж сообщество оборотней в своем подавляющем большинстве воспринимает кошек и ворон, как мусор, что еще им остается, кроме как найти свалку и сообща устроить на ней заварушку.       Но большие кошки — это совсем другая история. ***       Во всем мире осталось не так уж много диких пород, неудивительно, что все их браки тщательно отслеживаются.       Насколько Кенма может судить, это вовсе не означает, что у них совсем нет выбора, когда приходит время создавать семью, скорее дело тут в том, что у них заведено выбирать пару среди таких же больших кошек.       И Кенма присоединяется к волейбольному клубу Некомы в абсолютной уверенности, что Куроо сделает предложение Ямамото Такеторе, как только они оба закончат старшую школу. Ведь именно этого от него все ожидают. ***       — Кенма, этому не бывать, — говорит Куроо, закидывая ноги Кенме на колени, спиной упираясь в изголовье кровати.       Они всегда так отдыхают — Кенма у Куроо дома, Куроо дома у Кенмы. Так повелось еще с тех пор, когда оба они были детьми, так что, в этом нет ничего такого.       Кенма не отрывает взгляд от игры, в которую играет.       — Ладно.       — Я серьезно. Ты же видел нас рядом. Ты не можешь всерьез верить, что такое в принципе возможно. Только не ты.       Потому что он обращает внимание на детали. Потому что есть в Куроо исключительно абсурдная вера в то, что Кенма знает о людях вещи, которые больше не знает никто. Потому что Кенма, предположительно, тот самый «мозг» Некомы.       (Кенма вовсе не отрицает того факта, что он на самом деле замечает многое, он просто не думает, что это каким-то образом оправдывает абсолютную веру Куроо в него).       И как раз потому что он замечает детали, Кенма знает, что Куроо говорит правду. Куроо и Ямамото — друзья и товарищи по команде, и между ними никогда не проскальзывает даже намека на желание добиться чего-то большего друг от друга.       — Как по мне, тебя и спрашивать не станут, — говорит Кенма. — И это не мое дело в любом случае.       Куроо запрокидывает голову, разглядывая потолок.       — Знаешь, Кенма, вот именно это меня в тебе и бесит.       Кенма ничего ему не отвечает. Он просто сосредотачивается на уровне игры, который сейчас проходит. Он продолжает пытаться перепрыгнуть горящее ущелье.       Он падает снова и снова. ***       Лично Кенма вовсе не заинтересован в тренировочном матче с Карасуно. Кенма вообще никогда лично не заинтересован ни в каких тренировочных матчах — любой матч означает дорогу, означает встречу с новыми людьми и необходимость прилагать усилия в игре, которая даже не является официальной.       — Народ, народ, больше радости на лицах! — голосит Ямамото на весь автобус по дороге. — Это же соперники, предназначенные нам самой судьбой, как вы не понимаете! Тренер принимал этот бой всю свою жизнь! Противник, которого мы встретим сегодня, навсегда изменит наши жизни!       — Ямамото, ты не на свидание со своей будущей женой едешь, — дразнит его Инуока. — Это всего лишь волейбольный матч.       — Ты меня что, плохо слышал? Извечное противостояние! Это обязательства поважнее брачных! Куроо, поддержи меня!       — Парни, будьте добрее, это ведь ближе всего к единственным пожизненным обязательствам, которые светят Ямамото, — тянет Куроо.       — Эй! — немедленно негодует Ямамото.       — Надеюсь, у них будет девушка менеджер, — мечтает в это время Фукунага. ***       Кенма не особо верит во все это. Ни в извечное соперничество, ни в связи на всю жизнь.       А потом он встречает Хинату Шоё. ***       Кенма ни разу ни с кем не подружился сам. Его дружба с Куроо — это, скорее, результат соседства и настойчивого желания самого Куроо гулять с ним вместе. И все его последующее взаимодействие с другими людьми (то есть, с волейбольной командой), это ничто иное, как закономерное следствие его отношений с Куроо.       Встреча с Хинатой Шоё впечатляет его — у вороны определенно нет никаких проблем с тем, чтобы подойти и заговорить с кем угодно. Его не отвращает манера Кенмы отмалчиваться, и ему, похоже, действительно интересно все то немногое, что Кенма готов сказать, и, наконец, с ним оказывается на удивление легко общаться.       Для Кенмы общаться с другими людьми почти никогда не бывает легко.       Но что не на шутку цепляет Кенму уже после того как они вроде бы расходятся, это как Хината тут же догоняет его снова и объявляет во всеуслышание свое намерение сделать так, чтобы Кенма по-настоящему полюбил волейбол.       Обычно все, что влечет за собой необходимость изменять своей натуре, его только возмущает, но в этот раз Кенма слишком удивлен, что Хината вообще продолжает с ним разговаривать.       Люди вроде Хинаты, способные так просто подружиться с первым встречным, как правило не задерживаются возле Кенмы надолго. Как только он сходится с Инуокой — вот уж кто действительно ему близок по духу — Кенма ждет от Хинаты того же, ждет, что он тут же о нем забудет. Но вместо этого они обмениваются номерами телефонов и Кенма уходит, размышляя над своим желанием сохранить контакт, и для него это новое и немного оглушающее чувство.       От него не ускользает, как притих во время всего этого Куроо. ***       — Он такой потрясный, — никак не унимается Ямамото, как не унимался всю дорогу от самого лагеря.       Кенма скорее предположил бы, что тигра переклинит на хорошенькой вороньей девочке менеджере, но нет, того безостановочно накрывает восторгом в адрес нового друга.       — В смысле, его подачи такие потрясные, ну и вообще он чумовой чувак. Я не думал, что вороны могут быть такими классными.       — Да, их либеро и правда был хорош, — соглашается Яку. — Но мне больше понравился их вице-капитан. По некоторым причинам у меня сложилось впечатление, что вороны особым умом не отличаются, но Сугавара оказался таким рассудительным.       И так всю дорогу. Даже тренера вроде бы довольны восстановленными сегодня связями. Кенма понимает, откуда ноги растут у царящего оживления, конечно же он все понимает. Не передать словами, как это бодрит — повстречать команду равных, вместо того чтобы сцепив зубы снова терпеть из поколения в поколение передающееся предубеждение против кошек.       — Ты, похоже, неплохо поладил с номером десять, — наконец-то роняет Куроо.       Кенма просто пожимает плечами.       — Ты с их капитаном тоже нашел общий язык.       — Он у них себе на уме, мне понравилось.       Больше Куроо не говорит ни слова до конца поездки, и это весьма неуютное молчание. Кенма утыкается в игру, потому что не уверен, как реагировать на ярость, которую он отчетливо улавливает. ***       Они на полпути домой, еще немного и надо будет расходиться каждому в свою сторону, когда Кенма решается спросить:       — Куроо, ты злишься на меня?       Он знает, что нет. Куроо злится не на него. Но он не знает, как еще начать этот разговор.       — Нет, Кенма, на тебя я не злюсь, — говорит Куроо, высматривая что-то в небе. — Я злюсь на себя. Ненавижу это чувство.       И это один из тех моментов, когда умение Кенмы анализировать ситуацию делает все только хуже. Его мозг обрабатывает десятки различных вариантов значений, которые Куроо мог вкладывать в свои слова — он ненавидит, что ему нравится Кенма, ненавидит, что ему не нравятся вороны, ненавидит, что они друзья — и ни один из этих вариантов не приближает Кенму к пониманию того, что же на самом деле он хотел сказать.       — Он может быть тебе другом, — объясняет Куроо, заметив обращенный на него взгляд. — Он может быть другом, равным тебе, он может быть твоим… — он обрывает сам себя на полуслове и отводит взгляд. — Прости. Я знаю, как это нечестно по отношению к тебе.       Куроо уходит в сторону своего дома, не оборачиваясь, и у Кенмы наконец-то складывается пазл — чувство, которое Куроо ненавидит, это ревность. ***       С ревностью Куроо было бы намного проще иметь дело, если бы Кенма не сходил с ума от собственной. Когда в команду приходит Хайба Лев, это становится лишним напоминанием о разделяющей их бездне.       Львы, тем более львы мужского пола, просто исчезающе редки. Особенно в Японии. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить — только в результате межрасового скрещивания в Японии мог родиться лев. Такой, как Хайба. И даже несмотря на то, что первогодка полон невменяемого энтузиазма относительно своей игры в волейбол и только спит и видит себя асом, совершенно очевидно для всех вокруг (кроме, разве что, самого Льва), что он тут только потому, что ему в пару прочат или Куроо, или Ямамото. ***       — Ну что ж, дорогой друг, — торжественно говорит Куроо, хлопая Ямамото по плечу. — Он весь твой, забирай. Совет да любовь.       — О, нет, к черту, не-не-не, это по твою душу, приятель. Скромному тигру вроде меня стыдно даже мечтать о такой блестящей партии.       — Да ладно тебе, не похоже, чтобы у тебя был на примете еще кто-то. Так что, если ты приударишь за мальком, предки от меня наконец отвяжутся…       — А кто сказал, что у меня никого нет? — ляпает Ямамото и тут же прикусывает язык.       Куроо склоняет голову набок.       — А у тебя кто-то есть?       — Э-э…это не твое дело! А даже если и нет, сдался мне этот гиперактивный пацан.       Виснет долгая пауза, два хищно подобравшихся кота пялятся друг на друга, а потом, словно разжимается невидимая пружина, и они одновременно говорят: «Яку».       — Яку с ним справится, — кивает Куроо.       — Никто лучше не сбивает спесь с нахальных первогодок, — подхватывает Ямамото.       И это двое отчаливают, кажется, даже не заметив, что Кенма находится достаточно близко, чтобы прекрасно расслышать каждое слово.       Спихнуть Льва на Яку — это здорово смахивает на трусливое бегство от проблемы. Яку, безусловно, выбьет из неуправляемого пацана всю дурь, но не то чтобы это как-то решило назревающий конфликт интересов.       Яку, в конце концов, всего лишь домашняя кошка. И точно не пара Льву.       Кенма решительно отказывается думать над произнесенным Куроо «не похоже, чтобы у тебя был на примете еще кто-то». Еще старательнее он не думает над тем, что это подразумевает — у Куроо как раз таки есть кто-то на примете. ***       — Кенма-сан! Кенма-сан, попасуйте мне! Я клянусь, я уже во всем разобрался!       Кенма недовольно кривится.       Вообще-то, его тренирует Яку, но почему-то Лев упорно цепляется к Кенме. Неуемный энтузиазм, странным образом придающий Хинате Шоё очарования, в исполнении почти двухметрового Льва вгоняет в ступор.       — Не доставай Кенму, — предупреждает Инуока.       Кенма безошибочно распознает угрозу в его голосе, наверняка Лев тоже ее слышит, и хотя Кенма прекрасно понимает, от чего именно предостерегает Инуока (и чувствует себя несправедливо оскорбленным из-за этого), он все равно решает проигнорировать подтекст предупреждения.       А потом Лев подкидывает Кенме новое потрясение, не только пропуская мимо ушей все намеки, но и толкуя услышанное по-своему.       — Э? Да я ничего такого не имел в виду. Я знаю, что Кенма-сан принадлежит капитану.       Кенма забывает, как дышать.       Остальная команда внезапно обнаруживает повышенный интерес к окружающему миру, увлеченно таращась куда угодно, только бы не пересекаться взглядом с Кенмой. Вокруг него словно образуется слепое пятно.       Кто-то другой на месте Кенмы уже вовсю орал бы. Но все, что может сделать Кенма, это натянуто сказать резко севшим голосом:       — Я не… у нас с Куроо… все совсем не так.       — Что? — Лев недоверчиво смотрит на Кенму, как на душевнобольного. — Быть не может. Вы же пахнете Куроо-саном с головы до ног.       Остальная команда продолжает изучать невидимые дали. Только Инуока давится своим неестественным покашливанием, когда Кай тычет его локтем под ребра.       Кенма знает. Само собой он знает про запах Куроо. Его запах, это не то, о чем можно забыть или не заметить.       — Все не так, — повторяет Кенма.       Он не смотрит Льву в глаза, просто из принципа, ему тяжело смотреть другому человеку в глаза, и уж тем более не ему тягаться в умении играть в гляделки со львом, он же не самоубийца. Но его голос уже окреп достаточно, чтобы дать понять — он ставит точку в их разговоре.       — Но… — опять открывает Лев рот, потому что до него вообще не доходят намеки и он очень настырный.       — Ой-ей! Я кому сказал отрабатывать прием, засранец! — раздается разъяренный рев Яку, и Лев с невнятным возгласом в ужасе срывается с места.       Никогда еще Кенма не радовался так чьему-то появлению. Теперь Яку его новый герой. ***       Самая лучшая часть дружбы с Хинатой в том, что Хината просто друг.       (Он может быть тебе другом — сказал тогда Куроо. И это было правдой. Хината мог быть другом. Хината им стал).       Быть на равных здорово — Кенма может просто позвать его «Шоё», и никто не начнет грызть Кенму за нарушение приличий. Но Кенма обнаруживает, что дружить с Хинатой так легко вовсе не потому, что они равны, а оттого что рядом с ним мир не кажется таким невозможно сложным, как рядом с Куроо.       Да. Он отдает себе отчет, в чем именно заключена вся эта сложность. Он знает прекрасно, почему иногда находиться рядом с Куроо так невыносимо тяжело, даже когда быть рядом с ним так же естественно для Кенмы, как дышать. Но он не смеет дать этому название — он даже думать об этом себе не дает. Как будто до тех пор, пока он сам себе не признается в том, что с ним происходит, они могут просто оставить все как есть. Просто продолжать притворяться, и жить как жили.       (Не усложнять еще больше).       Но с Хинатой он может просто переписываться или говорить по телефону, и при этом все, что они делают — это просто переписываются и говорят. Здорово. Без всяких сложностей. И Кенме нравится, что у него есть такой друг, намного больше, чем он только мог представить. ***       Он расстраивается неожиданно сильно, когда Хината не приезжает в тренировочный лагерь. Он чувствует себя лично преданным, когда видит команду Карасуно, но не видит среди них Хинату. И точно так же оказывается не готов к затопившему его облегчению, когда узнает, что Хината все же приедет, просто немного позже.       Возможно, приходит Кенма к выводу, хорошенько поразмыслив над этим новым для себя спектром эмоций, возможно, ему и правда очень нужен кто-то, кто может быть просто другом. Возможно, такой человек нужен ему намного сильнее, чем он считал до сих пор. ***       Когда ему приходит в голову мысль, что неплохо было бы побросать мяч Хинате после тренировки, он сам поражается дикости подобного порыва. Это настолько не в его характере, что Кенма едва верит в то, что делает.       Просто ему и правда очень нравится компания Хинаты.       И возможно… возможно он хочет поговорить с кем-нибудь еще, кроме другой кошки. Да, возможно это будет здорово поговорить с кем-то, кто не имеет вообще никакого отношения к кошачьему племени.       Через пять пасов он удерживает мяч в руках и говорит:       — Слушай, Шоё…       Он мнется, осознав, что не особо уверен, куда конкретно хочет завернуть разговор. Хината склоняет голову набок и ждет.       Кенма чувствует его запах, и этот повод начать разговор (неловкий до ужаса) ничем не хуже прочих.       — Так ты и Кагеяма… — снова тянет он, надеясь, что Хината просто заполнит сам недостающие пробелы, и ему не придется говорить это вслух.       Его надежды оказываются сметены непонимающим:       — Что, я и Кагеяма? — насупливается Хината.       Ох. Он и правда не любит говорить такое вслух.       — Вы двое ведь встречаетесь, так?       — Че… ЧЕГО?! — вопит Хината и начинает носиться вокруг с энергией, какой ну никак не ожидаешь после того количества приемов с падением, которое он отработал на сегодняшней тренировке.       — Нет! Это просто… как тебе такое безумие в голову вообще пришло?! Это же просто… Безумие! Чистое безумие!       Кенма думает, что лицо Хинаты не пылало бы настолько ярким оттенком красного, будь эта идея такой уж бредовой. Он прочищает горло и поясняет:       — Ну… Его запах. Ты весь покрыт его запахом.       (Не совсем честный прием, учитывая все детали. Но. Из песни слов не выкинуть).       Хината снова непонимающе хмурится.       — Его запах?       И наступает очередь Кенмы досадливо морщиться, потому что теперь-то все совершенно очевидно.       — Ну да… Ты пахнешь Кагеямой.       — Мы ехали сюда вместе? — выдвигает Хината версию. — И мы тренировались вместе?       — Нет, — говорит Кенма, окончательно сбитый с толку и смущенный. — Я имел в виду, по-другому.        Кенма всерьез подозревает, что не обошлось без пробелов в базовых понятиях, раз уж они тут стоят и пялятся друг на друга с таким видом, словно внезапно заговорили на разных языках. И пусть теперь-то уж все более чем очевидно, он пытается объяснить еще раз:       — Ты полностью покрыт его запахом. Специально. Чтобы… заявить права, понимаешь?       Хината не меняется в лице еще какое-то время, а потом в его глазах зажигается понимание, и он говорит:       — А, эти ваши штучки, типа разметки территории?       — Типа того, — сдается Кенма.       — Что ж ты сразу не сказал? — Хината хлопает его по спине. — Птицы так не делают.       — Не пахнут? — путается Кенма еще больше.       — Да не. Я о том, что у нас и нюха-то нет. Так что, от запаха толку никакого.       По здравому размышлению, решает Кенма, в этом есть определенный смысл. За исключением того факта, что Хината абсолютно точно помечен самым очевидным для любого оборотня с нюхом образом.       — Так что, вы не встречаетесь?       — Нет, конечно нет, — Хината закатывает глаза. — Ты, наверное, просто учуял, что мы проводим вместе реально много времени. У птиц все очень сложно с ухаживаниями. Там всегда много подарков и много еды. Но мы никого не метим. Это даже звучит странно. И не очень-то романтично, между прочим.       — Ну, есть еще другие моменты… — почти начинает Кенма пространные объяснения, но учитывая, что эти другие моменты включают в себя комплексные таблицы родословных и договоренности между родителями, он думает, что может быть Хината прав, и их традиционные брачные ритуалы действительно далеки от романтики.       Когда Хината вприпрыжку уносится (очевидно, на поиски новой жертвы, все еще способной ему пасовать), Кенма думает над тем, что он ему рассказал. И ему просто интересно, в курсе ли вообще Кагеяма, что птицы не метят запахом тех, за кем пытаются ухаживать?       (Это не его дело. Он не собирается спрашивать. Ему просто интересно. Но копаться дальше в их птичьих заморочках он не собирается). ***       Кенма много думает о прикосновениях.       Это начинается еще в тренировочном лагере. Он наблюдает за другими оборотнями, когда они все вместе. Существует стереотип, что все млекопитающие оборотни чрезвычайно тактильны, и по большей части так и есть. Кенма видит, как ведут себя собаки — они всегда прикасаются друг к другу, они обнимаются, держатся за руки, лежат друг на друге, прижимаются друг к другу. Для них прикосновения не значат ничего, кроме чувства стаи. Если пара оборотней из собачьих держится за руки или даже делит одну постель, это еще не значит, что они любовники, только лишь, что они из одной стаи. Кенма не знает ни одну собаку достаточно хорошо, чтобы спросить. И его не оставляет чувство, что это просто очередной закостенелый взгляд, вроде того, что кошки и вороны спят со всеми подряд. Но иногда и в этом бывает доля правды.       Птицы — вороны и совы, например — они не прикасаются друг к другу так много и часто. У них заведено ухаживать друг за другом, проявлять заботу (временами чрезмерную), но без лишних прикосновений, насколько может Кенма предположить, исходя из своих наблюдений.       Рыбы-оборотни из Убугавы не прикасаются друг к другу вовсе. И они всегда выглядят в крайней степени шокированными, если кто-то прикасается к ним.       Кошки бывают разные. Если упрощать, то есть два типа кошек — кошки, которые любят прикосновения, и кошки, которые прикосновения не любят.       Когда Инуока в своей кошачьей форме (полосатый гладкошерстный кот), то он трется обо всех и оглушительно громко мурлычет, и лезет на руки, напрашиваясь на ласку.       Кенма терпеть не может, когда его трогают. И всегда не мог.       По большей части ему нравится быть рядом с людьми. Но если кто-то пытается его погладить, обычно он шарахается в сторону. ***       Но иногда, очень редко, когда они с Куроо одни, он совсем не против. Когда они сидят на кровати, и Куроо просто начинает гладить его по спине, пока Кенма незаметно проваливается в сон. Это неплохо. А если он и начинает мурлыкать, то лишь потому что почти спит, и это не значит ничего. ***       Для оборотней (для оборотней, обладающих нюхом, надо уточнить) существует разница между тем, как кто-то пахнет, и тем, чем кто-то пахнет. Запах — это настолько объемная и неотъемлемая часть жизни, что пока он не попытался объяснить это Хинате, Кенма даже не особо над подобными вещами задумывался. Например над тем, насколько сложны и запутаны различия для оборотней, не обладающих чутьем. В основе всей культуры изначально совсем другие предпосылки.       Все время, пока длится тренировочный лагерь, Кенма продолжает размышлять, не попробовать ли объяснить Хинате разницу еще раз?       Когда проводишь с кем-то достаточно времени, на тебе безусловно остается чужой запах. Но есть существенная разница между тем, чтобы пахнуть, как кто-то, и тем, чтобы пахнуть кем-то.       К примеру, Хината пахнет как Карасуно. На всех в команде держится одинаковый запах, который они делят просто потому, что много времени проводят вместе. Но еще Хината пахнет Кагеямой.       В том, что оба они вороны, Кенма не сомневается. И решает в конце концов, что лучше будет не лезть, потому что он определенно не понимает, как это происходит у птиц.       А еще, пока он обо всем этом мучительно размышляет, он осознает, что не может объяснить эту пресловутую разницу на словах даже себе. Он не сможет объяснить Хинате, чем отличается один запах от другого, так же как Хината не смог бы объяснить, на что похож полет.       Млекопитающие оборотни, которые отличаются повышенной тактильностью по отношению друг к другу, всегда несут на себе чей-то запах. Но существует разница.       Территориальные заморочки, сказал Хината. Возможно, в этом ключе и стоит размышлять.       Существует разница между чужим запахом и запахом чужой территории. ***       Однажды Ямамото приходит в школу и пахнет как Куроо (но не пахнет Куроо). Это тот же день, когда он приходит в школу с заплывшим глазом, разбитыми губами и сбитыми костяшками.       — Тора останется у меня на пару дней, — объясняет Куроо.       — Я ничего не спрашивал, — говорит Кенма. Все в Некоме сплетничают и строят догадки, но Ямамото нарычал на первого же смельчака, сунувшегося с расспросами, и с тех пор не находится никого достаточно храброго.       — Тебе не интересно?       Кенма пожимает плечами:       — Это не мое дело, — он смотрит только на свою игровую консоль. — Он… в порядке?       Теперь плечами пожимает Куроо.       — Видимо, нет. ***       — Эээ, — начинает Лев. Если бы он сейчас был в своей другой форме, его уши бы прижимались к голове, а хвост хлестал по бокам. — Ямамото-сан, почему вы подрались с другим тигром?       Ямамото награждает его таким взглядом, что первогодка прячется за Яку.       Драка с другим тигром, ночевки у Куроо. Не так уж много тигров в Токио, чтобы не сложить два и два. Скорее всего Ямамото подрался с членом своей семьи, скорее всего, с кем-то из родителей.       — Не трепи языком и топай отрабатывать нижний прием, — грозно велит Яку Льву. ***       Кенма наблюдает и анализирует; эти навыки обеспечивают ему место в команде волейбольного клуба Некомы.       Но что-то значат эти навыки только лишь благодаря Куроо. Куроо, который ставит Кенму в центр. Куроо, который превращает Кенму в центр для всех остальных.       И Кенма благодарен Куроо за его усилия, правда. Но ему самому, всегда терявшемуся в толпе, временами бывает нечем дышать в центре. ***       — Как думаешь, что это было? — допытывается Инуока.       Кенма пожимает плечами.       — Да ладно, Кенма, уж ты-то должен что-то знать, — наседает с другой стороны Фукунага. — Куроо что-нибудь говорил?       Кенма отрицательно качает головой. Он не поднимает глаз от консоли и ему совсем не нравится, как все на него уставились.       — Но даже если капитан и не говорил ничего, ты же все равно что-то знаешь, да? — подключается Кай. — Ты всегда все знаешь.       — Не знаю я ничего, — бормочет Кенма.       — Думаете Яку-сан что-нибудь знает? — спрашивает Лев в толпу. Среди них Лев единственный крупный хищник, а Яку — единственный, кому на это плевать.       — Не знаю, Лев, почему бы тебе не спросить у него самому? — с наигранной невинностью советует Инуока.       — Эээ, нет уж, спасибо, — открещивается Лев, доказывая, что все-таки способен извлекать хоть какие-то уроки.       Кенма полагает, что способность Льва привлекать к себе уйму внимания — одна из лучших его черт. Он умудряется притянуть к себе все взгляды, даже ничего особо не делая. И было бы проще всего решить, будто бы причина в том, что он, собственно, лев, и это естественный порядок вещей, но Кенма уже знаком с Хинатой Шоё и теперь знает — некоторые люди просто сияют ярче.       Как бы там ни было, Лев позволяет Кенме незаметно ускользнуть и больше не слушать, как они выдумывают теории одну за другой. ***       После тренировки Кенму находит Ямамото.       (И за это тоже надо сказать спасибо Куроо. Потому что это Куроо заставил всех считать Кенму самым умным в команде).       Ямамото находит Кенму, когда тот сидит у внешней стены спортзала, и садится рядом. Достаточно близко, чтобы Кенма мог почувствовать на нем запах другого тигра. Хотя, не скажи Лев, что это тигр, Кенма бы сам и не понял, его нюх не настолько тонок, если сравнивать с настоящими хищниками.       — Ты знаешь, что случилось, да? — берет Ямамото с места в карьер.       Кенма морщится. Одно дело игнорировать членов клуба с их расспросами, другое — когда спрашивает сам Ямамото. С ним притворяться кажется неправильным.       — Вероятно, ты подрался с отцом?       — Ага, — кивает Ямамото, глядя в землю. Он не добавляет ни слова, но тишина неловкая, и он совершенно точно ждет, что Кенма продолжит.       — Ты… возможно… встречаешься с кем-то, кого не одобряет твоя семья, — рискует Кенма озвучить свою догадку.       — Ага, — вздыхает Ямамото, и в одном этом коротком слове столько страдания.       Причин, по которым Ямамото мог бы подраться с собственным отцом, не так уж много, так что, догадаться оказывается совсем не сложно.       Кенма беспокойно ерзает — он не хочет продолжать. Этот разговор не из тех, в котором Кенма хотел бы принимать участие, но именно в этом разговоре нуждается Ямамото, а встать и уйти сейчас — верх жестокости, на которую Кенма просто не способен.       — Ты… наверное, встречаешься с птицей.       Ямамото вскидывает голову.       — Откуда ты знаешь?       — Ты никем не пахнешь. Птицы не… не заморачиваются с запахами, так что…       — Ага, не заморачиваются, — Ямамото неожиданно светло улыбается и тянется к своему левому уху. Там ярко блестит кристалл сережки. — Кенма, чувак, ты и правда умный.       Но Кенма решает прояснить все до конца.       — Карасуно или Фукуродани?       Ямамото прячет руки в карманы, вытягивает ноги и расслабленно прислоняется спиной к стене.       — Карасуно. Ты правда не знал?       Кенма качает головой. Он немедленно думает о Хинате и о том, знал ли тот что-нибудь.       — Это их менеджер?       Ямамото взрывается хохотом.       — Ох, чувак, нет, ты что. Киоко-сан самая прекрасная девушка, что я видел в своей жизни, и я буду счастлив боготворить ее издалека до конца своих дней, но нет.       Это как раз вполне вписывается в догадки Кенмы. И тогда остается всего один возможный вариант.       — Значит, Танака?       Все веселье мигом с него слетает, и Ямамото снова серьезен.       — Ага, Рю.       То, как он произносит это имя, заставляет его звучать словно на другом языке. Нежность и любовь превращают его в самую сокровенную тайну, которую Кенме доверили почти случайно.       — Чушь это все, что говорят, — резко переключается Ямамото, и теперь в его голосе гнев. — Все говорят, что вороны прыгают из койки в койку, но все это херня! Вороны создают пары на всю жизнь. И он… он рисковал гораздо сильнее, связываясь со мной. Он знал, что у нас все по-другому, и все равно рискнул.       Последнее заявление звучит бредово. Вороны не станут выгонять своих детей только за то, что те сами выбирают, с кем им прожить свою жизнь. Вороны не возлагают великих надежд на чистоту крови и сохранение породы. У ворон нет тех границ и ограничений, которыми скованы тигры (со своей редкой и благородной кровью).       Как может Ямамото заявлять, что Танака рисковал сильнее? Жизнь Ямамото никогда не станет прежней.       Он… в порядке? — Видимо, нет.       В конце этой истории не будет счастливого конца. Родители Ямамото никогда не примут его выбор.       — Кенма, что мне делать?       Столько мольбы и отчаяния звучит в его голосе, что Кенме больно его слышать. И это еще одна причина, по которой Кенма ненавидит, когда люди идут к нему за ответами.       Иногда ответов нет.       — Я не уверен, — едва слышно произносит Кенма, но он не может просто отмахнуться, не сможет потом смотреть Ямамото в глаза, если оставит все, как есть. — Я подумаю над этим.       И самое дикое, что Ямамото, похоже, успокаивает такой ответ. ***       — Господи, это безумие, правда? Никто не поверил Танаке, когда он сказал. Ноя-сан так расстроился, я уж подумал, он полезет в драку — или рванет прямиком в Токио, чтобы устроить драку! Он все еще может, кстати.       — Так вороны тоже… не одобряют? — Кенму это немного разочаровывает. Он не уверен, почему, но наверное, было бы неплохо, окажись хоть кто-то свободным от предрассудков. Ему так хотелось верить, что среди оборотней есть хоть один вид, которому все равно, где найти свою любовь.       — Только потому что с тигром, — говорит Хината чуть виновато. — Извини, это тоже не очень-то честно. Мы не имеем ничего против смешанных браков, знаешь. Но тут такое дело. И ведь нет никакой уверенности, верно? Поэтому мы и переживали, и поэтому Ноя-сан хочет настучать по голове хоть кому-нибудь.       — Я, наверное, что-то упустил.       Это становится стандартной проблемой в общении с Хинатой. Тот скачет с пятого на десятое, пытается объясняться одними междометиями, и время от времени следить за ходом его мыслей по-настоящему непросто.       — Ну вот смотри, вороны чаще всего влюбляются в молодости, да? Ничего необычного. И у нас это словно — БАМ! Ты влюблен! А потом вы ухаживаете друг за другом, но никто никому ничего не должен, и у вас есть шанс на случай если вы ошиблись. Но бывает, это внезапно — вааау! и ты уверен на все сто, и вы пара, и это на всю жизнь. Но у тигров все не так, да? Я даже не знаю. Я вот не думаю, что хотел бы полюбить кого-то, не зная, что это навсегда. А с тигром этого не узнать. Огромный риск, сам понимаешь. Поэтому Ноя-сан так распереживался.       Кенма молчит достаточно долго. Большая часть его молчания — это попытка разложить по полочкам слова Хинаты.       Вороны создают пары на всю жизнь, но тигры — нет.       Он рисковал сильнее.       Остается еще куча всего, что Кенма по-прежнему не понимает. И он не уверен, что сможет — надо быть вороной, чтобы увидеть ситуацию со стороны Карасуно. Но он думает о том, что возможно понимает, почему Ямамото пошел на конфликт с родителями. Почему рискнул оказаться выкинутым из дома (и оказался), но рассказал им, что влюблен в ворону.       Ему это было нужно, чтобы доказать своей паре — это навсегда.       — Думаю, он уверен, — наконец говорит Кенма. — Тора уже знает. Для него это на всю жизнь. Танака тоже должен знать.       — Да, именно так Танака-сан и сказал, — откликается Хината. — Как только он и Ноя-сан закончили драться, так сразу и сказал. Он сказал — когда находишь свою пару, ты просто знаешь, а все остальное неважно. Думаю, все у них будет хорошо.       — О, да неужели? — фыркает Кенма. Он не может удержаться от сарказма — Хината слишком плохо знает кошек (тигров, по крайней мере).       — Ну конечно же.       — Он тигр, Шоё. Его родители ни за что не оставят его в покое.       Хината затихает, и теперь его очередь задуматься над другой культурой, как делал до сих пор Кенма.       — Но это же глупо, — приходит он к выводу. — Если двое любят друг друга, разве может быть что-то важнее?       Вопрос заставляет сердце Кенмы сжаться.       — Много всего, когда дело касается редких видов. Очнись, Шоё. Даже ты должен понять. Не все оборотни одинаковые.       — Что?! Это самое тупое, что мне приходилось слышать за всю жизнь! Ну конечно же мы все одинаковые. Как мы может быть разными, если мы все играем в волейбол?       Кенма кивает, хотя и знает, что Хината все равно не видит. Он хотел бы объяснить, но чувствует себя так, словно сломается, если попробует, и больше не говорит ничего. ***       Разговор с Хинатой выбивает его из колеи, оставляя после себя тревогу, источник которой он не может понять. Он чувствует себя больным. Взбудораженным до глубины души и неспособным определить, что же пошло не так.       Сначала он злится на Хинату. Его слова, продиктованные положением ничем не ограниченной свободы, будят в сердце глухую злобу. Хината не понимает, что практически для любого сообщества оборотней кровные линии — это то, что бережно хранят и защищают превыше всего.       Но потом он все думает и думает, прокручивает их разговор, и этот вопрос в конце — как мы можем быть разными, если мы все играем в волейбол? И если сначала Кенме это кажется невероятно наивным и немного детским, то чем больше он об этом думает, тем больше видит в этом смысла.       Когда оборотни идут в школу, их разделяют по видам. Но ведь они сталкиваются между собой в академические часы и на спортивных площадках, и они соревнуются друг с другом в равных условиях. Едва ли в таком случае разница между разными видами так уж критична…       Он может забыть, но не ты.       Кенма старается отогнать эти мысли. ***       — Кенма.       Даже просто звук собственного имени — это уже слишком, когда это имя срывается с губ Куроо. Никто и никогда не произносил его имя так, как это делает Куроо.       Куроо прижимается со спины, обнимает, заключает в кольцо рук и тянет носом воздух у шеи, глубоко вдыхая. Кенма знает, что он делает — последние пару дней на территории Куроо был Ямамото, Кенма все еще может уловить его запах на коже Куроо. И теперь он заново метит то, что считает своим. Кенма закрывает глаза и замирает. Потому что он любит запах Куроо, всегда любил. И любит ощущение близости с Куроо.       А потом он отступает на шаг.       — Кенма, — встревожено зовет Куроо, недовольный внезапной потерей контакта.       — Я не могу помочь Ямамото.       — Это… нет, конечно не можешь, Тора и не ждет, что ты будешь что-то делать, он просто…       — Никто ему не поможет, — с нажимом произносит Кенма.       Куроо замолкает и смотрит на него со смесью боли и растерянности на лице.       — Проблема даже не в его семье, проблема в нашей культуре, наших традициях. И это не то, что кто-то может просто взять и переписать, ясно?       — Кенма, — говорит Куроо, и на этот раз имя звучит как просьба, словно Куроо сам прекрасно понимает, что они больше не о Ямамото говорят.       Кенма рвано выдыхает и собирается с духом. Потом он смотрит Куроо прямо в глаза и говорит то, что однажды пообещал себе никогда не произносить вслух:       — Куроо. Я люблю тебя.       Зрачки Куроо расширяются, когда он делает шаг вперед. Но Кенма отступает на этот же самый шаг, выставляя перед собой руки.       — Я люблю тебя, но это ничего не значит. Мы не можем притворяться, что все в порядке, потому что… давай просто… не будем, ладно? Я не могу… не могу…       Кенма запинается.       Если он скажет еще хоть слово, от него вообще ничего не останется. Поэтому он разворачивается и идет прочь, не оглядываясь. ***       На следующий день он не идет в школу. Ему просто нужен день, чтобы прийти в себя. Он перекидывается в кошачью форму и сворачивается клубком под простынями, спрятавшись там от всего мира.       Завтра будет лучше. Завтра он найдет силы собрать воедино осколки своего самообладания, как всегда находил.       Но сегодня он просто спит. ***       Кенма целенаправленно пропускает первое занятие на следующий день — он не хочет пересечься с Куроо по дороге в школу. Они на разных годах обучения, так что достаточно всего лишь избегать его в течение дня.       Настоящая проблема — это тренировка. Но он сможет это сделать, он сможет.       Там будет тренер, и будет вся команда. И все будет просто идти своим чередом, как всегда шло. ***       Куроо ждет его возле спортзала.       Кенма пробует незамеченным проскользнуть мимо, но Куроо не спускает глаз с дверей, и маневр не удается.       — Кенма! — окликает он его, приближаясь.       Кенма морщится — его тело автоматически подбирается, готовое сорваться в бег, но он удерживает себя на месте. Он верит, что Куроо не станет устраивать сцен.       Как бы ни готовился он к этому мысленно, когда Куроо резко оказывается так близко (можно руку протянуть и коснуться), внезапно Кенме становится нечем дышать.       — Кенма, — мягко говорит Куроо, понизив голос. — Я думал над тем, что ты сказал.       Он слишком близко. Кенма пытается отступить, но это не помогает, он все равно его чувствует, и Кенму никогда и ни от кого так не вело.       Куроо обхватывает ладонями его лицо, прикосновение словно током бьет, Кенма вскидывает взгляд и видит его, видит Куроо — всего. Темные глаза, внимательный нечитаемый взгляд, его спутанные волосы, его поджарую долговязую фигуру. Все в Куроо так болезненно знакомо; иногда Кенма думает, что каждая его черточка отпечатана у него в подкорке.       Даже его прикосновение — кончики его пальцев на лице Кенмы — пробирает узнаванием настолько острым, что это просто нечестно. Кончики пальцев у Куроо огрубевшие, зато руки всегда теплые, а его объятья такие нежные, что Кенме хочется забыть про все и спрятать лицо в его ладонях.       Но он этого не делает. Он замирает и весь словно каменеет.       — Куроо, что ты делаешь? — его голос звучит отчаянной мольбой, лишь бы Куроо отступился, ведь они оба знают, что в их мире этому нет и не будет места.       — Ломаю традиции, — говорит Куроо, его голос срывается и хрипит.       А потом наклоняется и целует его, прямо на этом самом месте, у всех на виду.       Кенме, наверное, стоило бы вырваться, стоило бы положить этому конец раз и навсегда. Но он вкладывал слишком много сил в свое сопротивление тому, чего желал так мучительно и так долго, и сейчас их просто не осталось. Быть может, ему стоит наконец сдаться…       И он сдается.       Он целует Куроо в ответ с горячностью и безрассудством того, кто уверен, что это никогда не повторится. Но в поцелуе Куроо, наоборот, уверенность и обещание — может, это их первый поцелуй, но точно не последний.       Когда они отрываются друг от друга, со всех сторон раздаются подбадривающие крики и свист.       — Да, капитан, так держать!       — Воу, Кенма, ты его захомутал!       И, перекрывая все прочие голоса, совершенно отчетливо раздается голос Льва:       — Хэй! Хэй, Яку-сан! Если они так делают, то и нам уже можно…       — Заткнись, первогодка! — рычит Яку, и краем глаза Кенма видит, как он заливается краской.       Но Куроо по-прежнему смотрит, удерживая взгляд Кенмы и все его внимание только на себе.       — Куроо, мы не можем…       — Мы можем, — уверенно говорит Куроо. — Если мы оба знаем, что это правильно, мы можем все. Разве ты не видишь, Кенма? Может, наши родители и деды этого не примут, но будущее все равно за нами. И ничего не изменится, пока мы это не изменим.       Как будто это так просто, хочет сказать Кенма. Такие вещи не меняются парой людей.       Но их ведь и не двое. Есть еще Ямамото и Танака, которые уже выбрали друг друга раз и на всю жизнь. Может, еще Лев и Яку, и кто знает сколько еще тех, кто не захочет, чтобы то, как всегда было, становилось тем, как будет дальше.       Ведь мы все играем в волейбол, правильно?       Может, пришло время проверить, а есть ли она вообще, эта пропасть.       — Кенма, ты хочешь этого?       В голосе Куроо впервые звучит неуверенность.       Такой простой вопрос. Кенма поверить не может, что потерял столько времени, убегая от ответа.       — Да, Куроо. Хочу.       Куроо широко улыбается и притягивает Кенму ближе для нового поцелуя.       Яку и оба тренера орут, что надо бы и меру знать, и вообще, пора начинать тренировку, но Кенма думает, что хоть раз он может себе позволить позабыть обо всех вокруг, и просто прожить то, что происходит.