Goodbay.

      Я бежала к тебе.       Я не знала, во что ты одет, чем занят так же, как не знала, ждёшь ли ты меня. Сидел ли ты в кресле, порой поглядывая на часы, которые эхом повторяли стук твоего взволнованного сердца? Мне уже не дано знать об этом. Почему? Потому что тогда я не успела. Я не успела добежать до твоего маленького домика в один этаж, всегда такого родного, уютного, готового принять в любой момент. Не успела позвонить в дверь, после чего услышала бы обеспокоенный и печальный голос твоей матери, которая днями и ночами сидела возле твоей постели и помогала глотать одно за другим обезболивающее. Я не успела скинуть с себя босоножки и пробежаться по коридору к твоей комнате, где мы провели свою юность.       Помню, вчера шёл сильный дождь. Я как раз возвращалась с вечерних занятий домой. Но дождь превратился в ливень, и я успела добежать только до твоего дома. Я позвонила в дверь, открыла твоя мать. Она сказала, что ты не спишь и чувствуешь себя на редкость хорошо, поэтому я прошла по этому коридору и очутилась в комнате, где правил белый цвет. Всё тут было таким невинным, нежным, потрясающим! Впрочем, так же, как и ты, сидящий на своей постели и в семнадцатый раз перечитывающий книжку о приключениях, которую я подарила тебе ещё на десятилетие. Ты поднял взгляд и, увидев меня, похлопал по такой же, как и всё в этой комнате, белой простыне, рядом с собой. Тогда я и полюбила белый цвет. Такой ослепляющий, но спокойный белый цвет. Я до сих пор не знаю твоей тяги к нему. Почему всё в этом помещении было белым? Мне всегда хотелось спросить тебя об этом, но этот вопрос казался таким личным, что спросив, я обязательно бы разрушила какой-нибудь из твоих миров, а я знаю, у тебя их было много. Тогда я приняла приглашение твоей руки и села рядом. Я знала, что за книгу ты читаешь, знала, почему ты надел эти ужасные полосатые носки, знала, почему такой усталый. Я всё о тебе знала. В последнее время темы для разговоров исчезли. Но меня это совершенно не беспокоило. Мне хватало вот так сидеть рядом с тобой, положив голову на твоё плечо. В такие моменты я думала, что, возможно, через час, два, всё это закончится. Я никогда больше не смогу спрятаться от ливня в твоём маленьком домике на краю города и не смогу почувствовать твоё такое родное и знакомое с детства плечо. В ту же самую секунду ты мог покинуть нас. Болезни не щадят никого. Даже если в детстве ты весь год вёл себя хорошо и в конце ждал желанного подарка от доброго старичка с седой бородой до колен. Никого. И люди, кажется, привыкли к этому, как и ко всем другим несправедливостям этой жизни.       Ты знаешь такое двойное чувство? Когда до безумия, до слёз не хочется отпускать дорогого сердцу человеку, и когда также хочется, чтобы все страдания закончились, и наконец облегчённо выдохнуть, отпустить годы боли? Меня это чувство не покидало на протяжении всей твоей болезни.       Я помню, тогда ты дочитал в семнадцатый раз эту уже неинтересную книгу, положил её на тумбу и повернулся ко мне. Ты смотрел прямо в мои глаза. Вглядывался в них. Изучал. Мне было немного неловко, но когда наши губы соприкоснулись, я забыла обо всём. Наверное не так описывают поцелуи, да? Нужно рассказать, что меня унесло в какой-то головокружительный полёт, что ваши языки исполняли бешеный танец. Я бы могла написать это, но врать нехорошо. Я просто забылась. Я больше не думала о том утре, а может дне, вечере или ночи, когда я подбегу к телефону и услышу плачь твоей мамы, слова «его больше нет». Меня покинуло то двойное чувство. Наконец-то. Я могу ни о чём не думать, а только ощущать твои мягкие, тёплые губы.       В тот день ты признался мне в любви. А на следующий, в 4:46, мои опасения всё же оправдались. Позвонила твоя мама. Она плакала. И сказала такие желанные и, разрывающие душу в клочья, слова «его больше нет». Я даже не накинула на себя пальто. Успела только кое-как влезть в порванные босоножки и в одной только ночнушке, в минусовую температуру, выбежала из дома. Я помню, что слышала вопросы родителей, но потом они утихли. Они всё поняли и отпустили меня. Попрощаться. Но я не успела. Тебя уже забрали у меня.       В день, когда я только узнала о твоей болезни, я пообещала, что буду с тобой до самого конца. Тогда ты отвернулся к окну и сказал, что тебе не нужна ложь. Но мои слова не были ложью.       Я сдержала их.       Я пробыла с тобой до самого конца.       Теперь я могу тебя отпустить.       Прощай.