Огонь и лёд

Сехун заходит к Намджуну, чтобы занести квартальные отчёты о работе аналитического отделения, заведующим которого он является. — Господин Ким, отчеты, — говоря так, он чувствует себя жалкой омежкой, однако это лишь этикет. — Сехун, я ведь просил занести их до обеда, — по словам выговаривает он, поднимая взгляд на бумаги. — Прости...те, — выдавливает заместитель, кляня себя за чертову запинку. Сложно обращаться на "Вы" к тому, кто вне офиса творит вещи, о которых стыдно вспоминать. — VIP-комната, 9 вечера, — произносит он таким тоном, что подопечному становится не по себе. Се понимает и спешит освободить кабинет от своего присутствия, предвкушая опасный вечер. Сехун соскучился. Они не встречались в клубе около месяца, а Намджун не прикасался к нему вообще. Ранее они занимали эту комнатку минимум два раза в неделю, а потом... Что-то переломилось и пошло под откос. *flashback* /2 года назад/ — Господин Ким, перестаньте, у меня есть омега! — выдавливает Сех, пятясь к стене и пряча руки за спину, чтобы младший не схватил и не подтащил ближе. — Измена — это так же просто, как заварить чай, Се, — ухмыляется Джун и, подходя ближе, целуя и покусывая шею, совсем не касается руками. — Альфам нельзя быть вместе, это неправильно, противоестественно, — бурчит Сехун, отпихивая от себя начальника и выбегая прочь из кабинета. Именно с этого началась их общая цепочка дом-работа-секс-дом. Просто однажды О не смог забыть опаляющего дыхания на шее. И все, зависимость. *конец flashback* После работы Сехун сразу же мчится домой, чтобы привести себя в порядок и достойно встретить начальника. Он нервничает от нахлынувших эмоций и сейчас и правда похож на омегу с течкой. Но на самом деле он просто скучал. *20:55* Сехун уже 25 минут находится в VIP-комнате, сидя на столе ногу на ногу и потягивая вино из бокала. Намджун приходит ровно в 21:00, ни секундой позже. За это его ценят все без исключения. Точность — вежливость королей. — Долго ждешь? — спрашивает он, заходя с грацией льва и прикрывая за собой дверь. — Тебя я готов ждать вечно, — сладко отвечает старший, радуясь, что наконец можно позволить себе неформальное обращение. Джун незаметно улыбается и подходит, а у Се автоматически раздвигаются ноги, впуская в объятия, приглашая взять здесь и сейчас, не тратя время на бесполезные в их совсем не платонических отношениях разговоры. С плеч свисает чёрная рубашка, оттеняя аристократичную бледность кожи. Джун ухмыляется и увлекает в поцелуй, слизывая с губ остатки полусладкого. Сехун обвивает шею начальника одной рукой, в которой бокал, а другой зарывается в блонд волос, притягивая ближе. Ким отстраняется и забирает бокал. — Тебе много нельзя, — произносит он и допивает остатки некрепкого напитка, морщась. — Что за дрянь ты пьешь? Придётся учить тебя разбираться не только в хорошем сексе, но и в алкоголе. Старший тихо хмыкает и пожимает плечами, придвигаясь ближе к краю стола, и совсем однозначно трется о донсена. Тот ухмыляется, отходя на шаг назад и разрывая объятия, и проводит по линии челюсти подопечного тонкими пальцами. — На диван на колени, лицом на стол. Голос, не терпящий возражений, но Сеху нравится. Иногда его здравый смысл и совесть дают о себе знать мыслями типа "Какого черта ты делаешь со своей жизнью, О Сехун?! Ты же, блять, альфа, а не омега, подставляющая задницу по первому требованию! ТОГДА КАКОГО ХУЯ?!", — и крутятся Caps'ом в голове. Но он считает, что правила созданы, чтобы их нарушать. И именно поэтому он сейчас стоит с оттопыренной задницей, обтянутой чёрными кожаными штанами, подчеркивающими каждый изгиб тела, каждый перекат мышц, лицом в стол и не имеет права пошевелиться без согласия Джуна. И ему это пиздец нравится. Сехун не видит младшего, но прекрасно чувствует, как тот легко, кончиками пальцев едва касается поясницы, заставляя прогнуться. Ягодицы резко обжигает хлестким ударом, и Се болезненно закусывает губу, царапает короткими ногтями столешницу снизу, тут же замирая и вспоминая, что Намджун не любит болезненных вскриков. — Считай, — пылкий шепот проникает глубоко в подсознание и опускается на самое дно каплями серебрящейся ртути. И он считает. Дрожащим благоговейным шепотом, делая небольшие паузы после шлепка, чтобы вдохнуть побольше воздуха, тут же выбиваемого из лёгких ударом по заднице. Выдыхает шумно, тяжело, рвано, с едва слышным стоном. Намджун сзади удовлетворенно хмыкает и вжикает молнией на сумке. В следующее мгновение до слегка затуманенного алкоголем мозга добирается осознание, что дальше — хуже. Плеча касается кончик кнута, а рубашка оказывается грубо сдернутой и смятой в дальнем углу. Прикосновение раздвоенного кончика ощущается резче, явственнее. Сехун чувствует, как он перемещается к другому плечу, проводит по тренированным крыльям торчащих лопаток и скользит вверх, к шейному отделу позвоночника. Ебаная эрогенная зона, из-за прикосновения к которой он готов скулить и молить о большем, быть для своего Господина самым послушным и покладистым в мире мальчиком. Но он же, мать его, АЛЬФА! — Джун... Джун, нет, только не это, прошу... И все равно лепечет, словно зашуганная омега. В такие моменты О ненавидит себя больше запаха рыбы. — А то что? — произносит младший, едко усмехаясь. — Трахнешь меня? Сехун шикает недовольно и опускает голову. Намджун снова усмехается и отпивает виски из бокала. Но не глотает, а поворачивает голову подопечного и вливает алкоголь в его рот, не касаясь губами. По одному этому кадру можно снимать отменную порнушку, только вот камеру Джун оставил дома. — Не смей глотать. Сех поджимает губы. По спине резко полосует огнём, и он едва не вскрикивает, но, спохватившись, издает лишь нечленораздельный рык. Качественный виски обжигает полость рта, и держать его дольше — кощунство и сладкая мука. Но у него нет выхода. Спина, все же, горит сильнее, однако эти ожоги опьяняют. У Сехуна давно выработался к начальнику стокгольмский синдром — чем больше боли, тем больше нездоровой любви к происходящему. Позвоночник вновь обжигает хлестким ударом и ничего не остаётся, как прогнуть спину, тем самым буквально выдавливая на поверхность бархатной кожи алую росу крови. Намджун переводит кнут к животу, ненавязчиво щекоча паховую область сквозь тонкую ткань брюк, и наклоняется, ведёт языком по следу кнута, собирая алую испарину. Сехун едва заметно дергается и напрягается всем телом. Такого тоже не было. Глубоко внутри созревает новая порция желания, разливаясь тающими айсбергами по венам, и, контрастируя с огнём в сердце, пьянит и отрезвляет одновременно взбудораженный молодой организм. Намджун тянется к корзинке со льдом и достаёт кубик. По телу старшего пробегает крупная дрожь, когда на все еще горящий след опускается лёд. От разгоряченной кожи практически поднимается пар, а контраст внутри сменяется выплескивающейся через край лавой. У Сехуна дрожат ноги, и он вцепляется длинными пальцами в край стола. В полутемном помещении смешались виски, приторная корица и горчащая полынь. Опьяняющее возбуждение и сладковатый привкус похоти, оседающий сахарной пудрой на языке. Удар. Сильнее, чувственнее, до крови. Вскрик. Тихий, заглушенный, из глубин ада души. — Ты ведь помнишь, что я не люблю этого? — прищурившись и повернув к себе лицо старшего притворно ласково вопрошает Намджун. Сехун слабо кивает, глядя виновато, и материт себя трёхэтажным матом. Вот сейчас. Сейчас Джун доведет его до исступления, полуобморочного состояния, проведёт немного дальше максимального порога боли и оставит там одного. Но он поступает непредсказуемо, отпуская подбородок и тихо шепча: — Глотай. И выпей еще. Наливает в гранёный стакан виски и с плеском опускает три кубика льда, помогает сесть на ноги и подает наполненный сосуд. Се принимает стакан дрожащими руками и залпом выпивает составляющее, прикрывая глаза и морщась. Жидкость обжигает слизистую и быстро разливается приятным теплом по телу, заставляя расслабиться. — Прости... — шепчет Сехун, все так же сидя на ногах и немного опираясь руками по бокам. Ким стоит спиной, глядя в стену стеклянным взглядом, словно находясь в трансе. Внутри что-то неясно ёкнуло от этого вскрика, заставляя остановиться. Намджун молчит и берет виски, задумчиво покачивая стакан. Кубики льда тихо звенят о стекло, создавая приятную мелодию. Но он не притрагивается к алкоголю и возвращает стакан на место, оборачиваясь и подходя к старшему, берет за подбородок и целует с удивительной нежностью. Сехун вздрагивает (с чего бы младшему быть таким ласковым?), но принимает поцелуй. — Я хочу тебя, малыш, — шепчет Джун в губы, чуть отстраняясь. Внутри Се извергаются все вулканы мира разом, окрашивая щеки в нежно-розовый румянец. Он никогда не краснел, но... Осознание того, что его хотят по-настоящему, а не пришел-трахнул-ушел, почему-то неестественно будоражит, и он вдруг смущается еще больше. Совсем непривычно. — А может...люблю, — он говорит это необычайно мягко, неправильно нежным голосом. Все, финита ля комедиа, друзья. Сехун скован по рукам и ногам толстой цепью привязанности. Лёгкие опаляет едкий дым недоверия, вырываясь на волю тяжёлым вздохом. — Я... Ему не дают договорить, увлекая в поцелуй и опрокидывая на кожаный диван. Се болезненно, но тихо шипит, соприкасаясь свежими порезами с прохладным материалом. И слышит ласковое, обжигающее ухо: — Тише, ты все испортишь. Только стоны, малыш, только стоны. Намджун за доли секунд меняется с агрессивного дикого зверя на нежного домашнего котёнка, лаская губами шею, ключицы, мочку. Ему охуеть как горячо, хотя в комнате исправно работают кондиционеры. Ему настолько пиздец от Сехуна, что любые мысли разлетаются стаей чёрных воронов, закрывая крыльями небо. Настолько жарко, что, кажется, сейчас пойдёт пар от их тел. Словно выбеленная кожа старшего будто создана для невесомых бережных касаний подушечками пальцев. Сех не знает, как себя вести с этой чертой младшего, теряется, прикрывает глаза, нервно отводит взгляд. Неловко, потому что никто так не обращался, стыдно, потому что нравится грубо, и больно, потому что кажется, что насмешка. Когда Намджун легонько прикусывает нежную кожу, обтягивающую ключицы стрелами, из горла вырывается в мир негромкий стон. Все-таки ему нравится. Джун спускается мягкими губами по груди, и Сехун вдруг на секунду думает, что младший пользуется смягчающими бальзамами для губ. Его воображению предстают странные картинки, как тот медленно обводит губы бальзамом, и это почему-то странно возбуждает, выдавливая из лёгких новый стон. Намджун неторопливо исследует тело старшего губами, пальцами и, пряча улыбку, проводит по шейным позвонкам, одновременно целуя. Ловит губами стон, забирает себе и улыбается. Собирает возбуждение с поверхности кожи, возвращая желания вдвойне больше. Играет языком с мочкой, сосками, задевая затвердевшие бусинки зубами, прикрывает глаза, слушая мелодичность стонов. Воздержание чревато нежностью. Впрочем, Джун лишь проверял себя и заместителя на прочность. Сех пропускает момент, когда его штаны и нижнее бельё оказываются вне зоны доступа, а губы младшего внизу впалого живота. Чувствовать нарастающую с каждой секундой похоть всеми клетками тела становится болезненнее. Но насколько становится легче, когда в сжатое колечко мышц проскальзывает смазанный цитрусовым лубрикантом палец, он не знает. Знает лишь, что для удовольствия нужно больше. И почти тут же получает сильный долгожданный толчок внутрь. Намджун не умеет быть нежным до конца, но огненные гейзеры его подопечного в восторге. В ласках младший по-прежнему остаётся мягким, ласковым, отчего тающие айсберги леденят кровь, а мощные властные толчки подливают масла в клокочущую лаву. Сехуна ощутимо потряхивает от переизбытка чувств и эмоций, когда он ощущает горячие капли своего же семени на животе, слизываемые не менее горячим языком. Намджун изливается в него, вторгаясь последним глубоким толчком, и падает, прижимая старшего телом к нагревшейся коже дивана. Он лениво целует шею, линию челюсти, скулы, выливая ведрами огонь избыточной нежности. Се, робея, сцепляет руки в замок на талии начальника и устало прикрывает глаза. — Альфам нельзя быть вместе, это неправильно, противоестественно, — улыбаясь, шепчет он, — но я готов нарушить и этот стереотип, если с тобой, Намджун... Теперь настало время кипеть океанам Ким Намджуна.