And I find it kind of funny I find it kind of sad The dreams in which I’m dying Are the best I’ve ever had I find it hard to tell you I find it hard to take When people run in circles It's a very very Mad world, mad world
Что такое одиночество?... Это когда ты лежишь одиноко, в кровати, в пустом доме, слушая тишину. Когда даже не надеешься, что кто-то позовет тебя на кухню завтракать. Когда лежишь и кусаешь и без того искусанные в кровь губы и думаешь о том, как мог бы сейчас гулять по улицам города с дорогим тебе человеком. Но его нет рядом. Да и вряд ли он когда-то появится. Ведь ты знаешь свой дурацкий характер и знаешь, что именно это обрекает тебя на верное, бесповоротное и тошнотворное одиночество. А ты лучше всех знаешь, что это такое, отнюдь не понаслышке. Одиночество, так же, это когда ты сидишь в шумной компании, слушаешь их пустую болтовню и осознаешь где-то в глубине души, что он, дорогой тебе человек, где-то там лежит на кровати и, возможно, грустит. А ты не можешь вырваться из рутины. Сидишь тут, в глупой компании родственников и скучаешь, мечтая увидеть родные глаза, вдохнуть знакомый до боли в сердце запах свежести ледового катка, который кажется самым необходимым в такие минуты… Но нужно ли ему это? Нужен ли ему ты? Вечно холодный, саркастичный Плисецкий никогда его не любил, даже ни разу не улыбнулся… А когда-то даже сказал, что и видеть не желает. Слова блондина невероятно сильно обижали, от них кошки тихо скребли на душе и каждые его саркастичные высказывания, как ножевые ранения вонзались глубоко в сердце, оставляя колотые раны, которые вряд ли возможно залечить. Но разве мог он, Кацуки Юри, сделать что-то, если юный блондин даже не давал подойти к себе ближе на какой-то незначительный миллиметр, а если, забывшись, подпускал, то потом Плисецкий его даже стукнуть мог. И не раз стукал. В один из таких моментов, Плисецкий случайно открыл Кацуки свою душу, свою ранимую израненную и такую одинокую душу, рассказав немного о себе. Какую-то незначительную, мимолетную информацию, которая слетела с бледных губ блондина совершенно неосознанно. И Юри влюбился. Влюбился по уши, поразившись этому холодному, расчетливому, стервозному мальчишке, но и восхищаясь этим качествам… И с тех пор он не мог выкинуть из головы его зеленые глаза, на ресницах которых сверкали росинки слез. Сорваться. Лететь куда-то, не зная куда, наспех побросав вещи в чемодан. Спешить на самолет, билет на который приобрел каких-то десять минут назад и который взлетает через полчаса. Лететь, нестись, словно окрыленный, в аэропорт, с мыслью только о нем, о том, чтобы сказать ему, что чувствуешь. Нетерпеливо ломать пальцы и кусать губы, глядя в окно иллюминатора и ждать. Ждать, пока приземлится самолет. И опять бежать. Нестись по незнакомому городу, не зная куда, не будучи уверенным в пути... А потом остановиться возле его дома и заглянуть в окно, где едва-едва горел тусклый свет, скорее всего, свечи, стоявшей на пианино. Кацуки знал, что когда Плисецкому слишком плохо на душе он играет. Так почему Юре плохо сейчас? Юри поспешно снял с лица больничную маску, подходя к двери и надавил пальцем на кнопку звонка, сморщившись от этого резкого звука, пронзившего гробовую тишину. Он будто бы только сейчас обрел слух, а до этого ничего и не слышал. Кацуки простоял так минуту, две, пять, не сдержался и позвонил еще один раз и… дверь наконец-то открылась. - Кого там принесло... В проёме появился очень недовольный Плисецкий и буквально завис, замер, будто бы его кто-то «поставил на паузу», глядя на Юри. - Ты?... Слова вырываются раньше, чем он успевает понять происходящее, осознать все. Столь решительно, как никогда, не задумываясь… В этом, наверно, и есть прелесть этих фраз. Они – от сердца. - Юра... Я… Я люблю тебя. Пожалуйста, не прогоняй меня. Я знаю, ты меня ненавидишь и это мягко сказано, но... Но я не могу больше это держать в себе. Позволь мне скрасить твоё одиночество. - Я... - Блондин опустил голову. Те секунды, которые он молчал тянулись, будто вечность. В ушах громыхали удары собственного сердца, которое в следующую же секунду словно пропустило удар- Я позволяю... - Правда?... - Правда. И не стой на ветру, заболеешь же. Придурок.