***
Они прожили вместе семьсот долгих лет. Семь веков много даже для страны, что можно говорить о его народе. Он до сих пор вспоминал с улыбкой на лице, как они вместе со шведом ужинали после долгого рабочего дня, учили язык друг друга, узнавали о традициях, особенностях культуры, находя все новые и новые сходства. Неизменным для обоих оставалось только одно — их отношения строились по типу « ведущий — ведомый», где Тино был ведомым Швецией. Хоть они жили по типу семьи, но финн все время чувствовал исходящее от шведа давление в свою сторону. Бервальд запрещал ему подписывать какие-либо бумаги без его разрешения, решать важные вопросы, даже встречаться с другими странами, вынуждая жить в некой изоляции от всего мира. Оксеншерна почти ничего никогда не говорил ему и не объяснял, просто говоря, как нужно делать и все. А Тино послушно подчинялся, не желая гневить и так вечно угрюмого сожителя, от решения которого фактически зависит его дальнейшая судьба.***
Перелистывая страницы альбома дальше, Тино начинал перечитывать старую, состоящую из пожелтевших и протертых от времени писем переписку. Но стоило ему только коснуться конверта, как его отвлек звук проворачивающегося замка и тяжелые шаги в коридоре. "Швеция…" Быстро захлопнув и положив обратно в шкаф альбом, он поспешил встретить своего уже «мужа», если Шве зовет его своей «ж’ной», вгоняя финна в краску. — Ты рано… — Тихо шепчет Финляндия, остановившись в дверях, боясь ступить хоть еще на шаг ближе к Бервальду, словно он может сделать ему что-то дурное. - П'рости, я скучал, — сняв с себя куртку, на которой уже начал таять снег, он повесил ее, разуваясь, в то время как финн все не решался подойти и обнять Швецию, оказаться в теплых объятиях одной из северных стран. - Я тоже, — только и сказал Тино, внимательно следя за каждым движением шведа. — Еда на столе, но уже, наверное, успела остыть.. - Я не голоден… Но не откажусь от… -Подойдя к вжавшемуся в дверной косяк Тино, он положил руки на его хрупкие плечи, проводя по ним, поднимаясь вверх по шее, а затем подхватывая подбородок и поднимая наверх. Склонившись, Швеция провел по ушку языком. — ... Тебя. Для Вяйнемейнена это звучало как приговор. Нет, Шве никогда не трогал его, если он сам этого не хотел, никогда не принуждал делать то, что финн не хотел делать. Швеция всегда был нежен и осторожен с ним, но даже это не помогало ему до конца расслабиться и получить удовольствие. Он не мог спокойно лежать на кровати, не вздрагивать от каждого толчка, движения и не прятать лицо от поцелуев шведа в подушку. Он просто не мог не бояться его, так как уже привык к тому, что Швеция всегда был строг с ним, никуда не выпускал и бывал временами довольно жесток, если видел беззаботно болтающего финна с Норвегией или еще чего хуже — с Данией. Тино был слишком молодым и неопытным, чтобы сразу распознать в невинных, дружественных жестах желание коснуться финна в наиболее чувствительных и иногда даже интимных местах, а во внимательном взгляде разглядеть настоящую безудержную похоть и желание обладать. Но последней каплей было то, что Хансен предложил ему сходить вместе с ним в сауну. Знал бы Тино, в какую сауну... Швеция больше не выпускал страну Suomi* за порог дома, надев на себя маску холодности и полного безразличия…***
Финн понимает, что Шве не желает ему зла, не хочет пугать, а просто не может, стесняется выражать все свои чувства. Но Финляндия не мог вести себя рядом с ним расслабленно и спокойно, постоянно находясь в некоем напряжении и скованности.***
Как-то раз он услышал, что страх — это всего-лишь защитная реакция организма. Но разве от Швеции исходит хоть какая-то угроза? Возможно, на его психике так сказалось очень долгое сожительство с ним, занявшее почти половину его жизни. Скорее всего, так и было. Швед оставил в нем свой след.***
Два государственных языка — финский и шведский, бесплатное обучение на них же, разделение знаков, отсутствие визового контроля. Они были единственными из «Северной пятерки», кто не вошел в состав НАТО и присоединился к ЕС. Пожалуй, единственные страны, которые живут по семейному принципу. Финляндия, как и весь его народ, боялся снова потерять свою независимость от Швеции, что и вытекало в его боязнь перед ним. Он не мог сказать это Бервальду, боялся обидеть или как-то оскорбить, ведь был благодарен ему за все, что тот сделал для него. Между ними даже существовал негласный договор, что если финн хочел о чем-то поговорить со шведом помимо политики, экономики, дома и всего другого, то он просто приходил к нему вечером, садился рядом и начинал рассказывать, в то время как Бервальд присаживался позади него, обнимал за хрупкие, подрагивающие плечи, клал подбородок на его голову или на все те же плечи, покачиваясь и внимательно его слушая.***
Оксеншерна понимал, что переборщил тогда со своей опекой, слишком долго держал его рядом с собой, был местами жесток, но ничего не мог поделать. Он, как настоящий собственник, не давал ему и глотка свободы, запирая в комнате и не позволяя никому входить. И чего он этим добился? Страха Финляндии перед ним, опаски снова часть частью Швеции. Хоть он и осознал свою ошибку, отдав финна в цепкие руки Брагинского, но было слишком поздно, и уже не было возможности наладить их отношения. Бервальд понимает, что Тино не знобит рядом с ним, даже если на улице стоит -30, что он избегает его не из-за завалов на работе, но он чувствует, что финн любит его и искренне хочет быть рядом с ним, доказывая это такими вот вечерами. Когда он переступает через свой страх, приходит к нему, садится слишком близко, почти вплотную, позволяя прикоснуться к себе, тихо, не вздрагивая и говоря о наболевшем…