Мечта, которая сбылась

В погожий день первого месяца лета, в час, когда солнце, давно перевалив за полдень, клонится к закату, фасад собора Богоматери представлял собою поистине величавое зрелище. Судья Фролло, любивший вдумчивое созерцание, остановился, как делал всегда, оказавшись на площади в такое время, чтобы полюбоваться центральной розеткой, отражающей последние лучи, и башнями, прорезающими розовеющее небо. Насмотревшись, он тронул было поводья, понукая коня, когда новый звук привлёк его внимание. Ошибки произойти не могло: этот звук, раз услышав, он не перепутал бы ни с каким другим. Так пел бубен цыганской плясуньи. Жеан, затрепетав всем телом, почувствовал сладкое волнение, прорвавшееся из глубины его существа наружу. На сосредоточенном лице с сурово поджатыми губами заиграла радостная улыбка. Так открыто обычно улыбается юноша, испытывающий прелести первой любви. Однако Жеан Фролло дю Мулен не был юнцом. Устыдившись собственной слабости и поспешив спрятать её от посторонних, он отправился туда, куда стремился, ибо брат поджидал его в своей келье. Бубен танцовщицы, надеющейся собрать с прохожих щедрое подаяние, не умолкал. Фролло дрогнул, им овладело замешательство. Брат, условившись с ним о встрече сегодняшним вечером, обещал знакомство с молодым итальянским композитором, пишущим чудесную музыку. Потёртый бубен в руках безродной уличной девчонки издавал мелодию, затмевающую произведения всех композиторов на свете. Во всяком случае, на Жеана Фролло он возымел магическое действие. Судья привязал коня и, заворожённый, позабывший о брате, приблизился к толпе, окружившей плясунью. Да! То была она, та самая цыганка по имени Эсмеральда, поразившая его своим танцем на Гревской площади в день праздника Крещения. С той поры Жеан не ведал покоя. Возникшее внезапно, впервые изведанное им непреодолимое влечение к другому человеку пугало и смущало его. Судья не понимал, что с ним такое. Не иначе, как девчонка, маленькая колдунья, приворожила его, заставив пылать страстью. Достаточно оказалось одного взгляда на неё, чтобы он, такой сильный, неподдающийся соблазнам, оказался околдован. До встречи с цыганкой Жеан полагал себя способным властвовать над мыслями и чувствами. Он видел многих женщин, но ни одна из них не пробудила в нём даже искры того костра, пожирающего его днём и ночью. Эсмеральда полностью владела им, проникнув в такие закоулки души, куда он прежде не допускал никого. Он перестал принадлежать себе. Цыганка выступала не одна. Свиту её составляли маленькая белая козочка и — что болезненно ударило Фролло в самое сердце — молодой человек в красно-жёлтом одеянии фигляра. Цепкая память, этот преданнейший пособник всех ревнивцев, подсказала судье, где он прежде видел спутника плясуньи. Вне всяких сомнений, место подле цыганки занял нищий поэт Пьер Гренгуар, представлявший в тот достопамятный день шестого января мистерию собственного сочинения. Кроме того, оный рифмоплёт распространял среди черни едкие памфлеты, высмеивающие знать. Уже за одно это Фролло его невзлюбил. Сейчас, сочтя Гренгуара соперником, возненавидел всеми фибрами души за то, что тот смеет находиться рядом с Эсмеральдой, разговаривать с ней, касаться её. Цыганка, закончив танец, замерла, точно волчок, остановленный детской рукой. Её грудь прерывисто вздымалась, щёки раскраснелись, глаза сверкали, как две звезды. Получив в награду заслуженные рукоплескания, девушка, держа бубен в вытянутой руке, принялась привычно обходить зрителей, собирая даяния. Во всём, что касалось ухаживаний и прочих знаков внимания, Жеан Фролло был совершенно неопытен. До сего дня он не имел ни возможности, ни желания сей полезный опыт приобрести. В прошлый раз, заговорив с Эсмеральдой в ворчливой манере, за которой пряталась неловкость, Фролло лишь напугал и оттолкнул девушку. Начав выстраивать отношения столь неудачно, он нашёл-таки способ исправить прежнюю оплошность. Говорить он не стал ничего, опасаясь снова совершить ту же ошибку, спугнув плясунью. Вынув из кошелька золотой экю, Жеан опустил подношение в цыганский бубен. Эсмеральда изумлённо уставилась на дарителя, и тут же в её ясных глазах мелькнул испуг. Она узнала его. Возникшая неловкая пауза вполне могла разрешиться в пользу судьи, но чей-то голос, привыкший приказывать, окликнул цыганку: — Эй, малютка! Девушка обернулась на зов и, к отчаянию Жеана, вздрогнув и предательски покраснев, поспешно подошла к компании мужчин, среди которых выделялся офицер в расшитом золотой нитью мундире капитана королевских стрелков. Фролло, воспользовавшись тем, что Гренгуар отвлёк на себя внимание толпы, вслед за девушкой прокрался к помешавшим ему повесам. Заняв такую позицию, чтобы молодчики не видели его, но он видел и слышал их, судья смог выслушать весь разговор. — Что вам угодно? — спросила цыганка, без видимого успеха изображая безразличный вид. Щёки её так и алели целомудренным румянцем истинной Цецилии*. — Послушай, малютка, — развязно заговорил один из спутников офицера, — нынче вечером мы едем на гуляние в Булонский лес. У нас будет праздник! — Праздник? — переспросила девушка, ничего не понимая. — Наш приятель прощается с жизнью холостяка, сегодня оглашена его помолвка, — рассмеялся другой весельчак. — Такое дело стоит того, чтобы отметить его хорошенько! — Помолвка? — насторожилась цыганка, не сводя испытующих очей с офицера. — Да, клянусь папским брюхом, помолвка! — засмеялся капитан. — А я помню тебя, малютка. За тобой гнался хромой горбун, страшный, как сам Вельзевул. Что эдакой безобразной харе вздумалось похищать девушек, точно дворянину? Он ещё укусил одного из моих ребят прежде, чем мы скрутили его, что обошлось ему в пару лишних тумаков. — Прекрасная же у тебя память, недоносок! — неприязненно подумал Фролло, так же, как и цыганка, не спуская глаз с капитана. Но если Эсмеральда смотрела на офицера с немым обожанием, то горящий, как у кота, взор Фролло пылал неукротимой злобой. Жеан стоял, недвижим, и на бескровном лице его жили одни глаза, нацелившиеся на недруга чёрными прорезями зрачков. Если бы он только мог, он бы испепелил фанфарона в золотом мундире. Преждевременно судья записал в противники бродячего поэта! Гренгуар оказался не разлучником, а товарищем по несчастью. По-настоящему опасаться следовало лощёного капитана королевских стрелков. Вот кому Эсмеральда дарила сокровища своей любви! А ведь это равнялось метанию бисера перед свиньями. Разве пустоголовый солдафон заслуживал такой изумительной женщины? — Ты тогда столь проворно сбежала, — продолжал меж тем офицер, нечувствительный к бессильной ярости тайного недруга, — что лишила меня счастья завязать знакомство с очаровательнейшей из девиц Парижа. Пожалуй, ты меня даже не помнишь? — О нет, я помню, господин Феб де Шатопер! — смущённо отозвалась цыганка. — Так что же вам угодно? — повторила она прежний вопрос. Голос её звенел нежностью. Она готовилась с благоговением выслушать просьбу возлюбленного капитана, радуясь возможности услужить ему. — Жером сказал тебе, что мы нынче гуляем в Булонском лесу, — пояснил Феб, польщённый постоянством красавицы, не запамятовавшей его имя. Он, рисуясь, говорил по возможности красноречиво, избегая солдафонских словечек. — У нас есть музыканты, но недостаёт танцоров. Так не спляшешь ли ты для нас, цыганка? Не волнуйся, мы с лихвой тебя вознаградим! Задаток можешь получить прямо сейчас. С этими словами капитан бросил монетку в бубен, который плясунья всё держала в руках. Фролло скрипнул зубами. Желанная победа неотвратимо ускользала от него. Прекрасная цыганка, нахмурившись, сдвинула брови. Известие о помолвке капитана заставило её поникнуть, подобно цветку под холодным дыханием мороза. Так, значит, вот кем оказалась та дама, с которой она на прошлой неделе видела Феба на балконе дома, выходящего фасадом на Соборную площадь! Наивная, как все влюблённые, цыганка придумывала различные версии, только бы не смотреть в глаза правде. А правда не замедлила заявить о себе, и богатая дама оказалась, конечно же, никакой не сестрой, а наречённой невестой. Но вместе с тем Феб помнил её, бедную цыганку. Это придало ей смелости, вселило надежду на то, что не всё для неё потеряно. Ведь там, в лесу, целую ночь рядом с ним проведёт не невеста, а она, Эсмеральда. Девушку не смутило позёрство офицера, не спросившего её имени, которого он, скорее всего, не запомнил. Жеан затаил дыхание, выжидая возмущённого отказа плясуньи. Увы! Гордость, если и числилась среди добродетелей Эсмеральды, то в решающий момент бессовестно предала свою владелицу. — Я согласна, — тихо произнесла цыганка. — Когда вы отправляетесь? — Сейчас! — подкрутил щёгольские усы Феб. — Весело будет так, что черти в преисподней запляшут от нашей музыки, провалиться мне на месте! Фролло едва не разразился потоком всех известных ему ругательств, способных привести в ужас смиренного брата-священника. Чертыхнувшись сквозь зубы, он удалился, пока гуляки не обратили на него внимание. Ноющая, незнакомая прежде боль терзала его. Тем временем тот, кого назвали Жеромом, задумал новую забаву. Посмотрев, как Гренгуар, краснея от натуги, выделывает кульбиты на протёртом ковре с арабесками, молодой повеса воскликнул: — Эге! Не взять ли с собою ещё и шута с козой? Пускай потешат нас выкрутасами! Цыганка, зови своего дружка, или кто он тебе там, чтобы он составил нам компанию. — Однако его лицо мне знакомо, — присвистнул третий приятель. — Кто он таков? — Пьер Гренгуар, сударь, — ответила Эсмеральда, предпочтя при Фебе умолчать об отношениях, связывающих её с компаньоном по уличным выступлениям. — Он поэт, но вынужден был сменить ремесло на более прибыльное. — Гром и молния! Теперь припоминаю! Это он автор той мистерии, что в праздник Крещения нагнала на нас скуку. Смею надеяться, что его новое представление не столь уныло. Гренгуар, в отличие от своей цыганской жены, отличался капризным нравом. Он, разумеется, не слышал, как отозвались знатные гуляки о его провалившейся мистерии, но в сердце его всё ещё варилась обида на зрителя, не ценящего настоящее искусство. К тому же наш поэт твёрдо полагал кувырканье в шутовском наряде временною полосой, предшествующей возвращению на театральные подмостки. Ему неприятно было, что люди воспринимают его прежде всего как бродячего артиста, посему предложение заработать, ранившее душу мечтателя, принял с постной миной. Он умел трезво смотреть на вещи, поэтому сразу понял опасность предложенной капитаном затеи. — Да ведь ты всё равно кривляешься перед толпой! — уговаривала Эсмеральда. — Разве там будет не то же самое? Поэт горделиво задрал подбородок. — Как бы тебе сказать… То же, да не совсем. Развлекать киснущих со скуки господ, смотрящих на тебя, как на животное, не по мне. — Как знаешь. Я лишь вижу возможность за один вечер получить деньги, которых мне не заработать и за неделю. Нет мне никакого дела до того, кто будет на меня смотреть. Если только не… Запнувшись, девушка оборвала тираду на полуслове. Гренгуар, тем не менее, сообразил, что она хотела сказать. Недаром цыганка только и грезила капитаном, спасшим её на улице от преследования ужасного горбуна. По всей видимости, не заработок привлекал её, а золотой мундир. Мысль о Фебе, даже не подозревающем о счастии быть любимым прекрасной девушкой, вызвало в честолюбивом сердце поэта мучительную зависть. Он сейчас же согласился выступать на гулянии, поправ принципы, которым упрямо следовал минуту тому назад. Фролло, поглаживая коня по крутой шее, никак не мог заставить себя подняться в келью Клода. Новый импульс, сильнее спеси, сильнее долга, звал его вперёд, побуждая идти за цыганской юбкой. Жеан колебался, как пловец, не решающийся броситься в омут. Наконец смутный зов победил в нём. Легко прыгнув в седло, Фролло в последний раз оглянулся на собор и без раздумий последовал туда, куда направилась компания под предводительством Феба де Шатопер. Туда, где в сгущающихся сумерках скрылась Эсмеральда. * Цецилия Римская — христианская дева-великомученница, принявшая обет целомудрия.