Навсегда?..

- Ты - худшее, что было в моей жизни, как я с тобой жил вообще?! Ненавижу тебя, пидор, чтоб ты сдох. Заебал, сколько нервов на тебя потратил, ничтожество, голыми руками бы придушил. Тварь толстозадая, - красный, злой, со вздувшейся на лбу венкой, которая вот-вот лопнет, Вячеслав Карелин активно жестикулировал руками, показывая всю ненависть к человеку напротив, что, как ни странно, выглядел абсолютно спокойным, будто ему каждый день приходилось выслушивать такую "добрую" речь в свой адрес, внимательно разглядывая лицо Славика. На самом деле, Гнойный не считал Гену толстозадым, ему даже шла эта небольшая полнота, на самом деле, все, что сказано Гнойным - ложь, откровенная, бесстыдная ложь, и это понимали оба парня, стоя на балконе, они в очередной раз ссорились, но этот случай казался если не последним, то очень и очень серьезным, ведь впервые дело чуть не дошло до поднятия руки. Инициатором конфликта, да и вообще всех конфликтов между ними, был Слава, изрекая претензии в сторону партнера, он и не заметил, что переключился на оскорбления, а затем на крики, а затем замахнулся, но вовремя понял, что это перебор, и опустил руку, продолжив орать. Гениному терпению можно было позавидовать, ну, или хотя бы очень удивиться, ведь вот так стоять и молча переносить все это дано не каждому, то есть, вообще никому, кроме Гены и не дано по сути. Фарафонов одной рукой опирался о перила, а в другой держал тлеющую сигарету, время от времени затягиваясь и выдыхая в морозный Питерский воздух густой белый дым, это успокаивало и прибавляло уверенности. С чего все, собственно, началось? Никто из них уже и не помнит, кажется, Слава вновь ревновал Гену, сейчас же к какому-то парню, с которым его возлюбленный слишком долго обнимался, слишком широко ему улыбался и слишком громко смеялся с его шуток, как обычно не став ни в чем разбираться, Карелин напился, для большего драматизма разбив пару тарелок, и только после этого решился на разговор. - Мразь, вот ты кто. Я не люблю тебя. И никогда не любил, - вранье, наглое вранье, оно нужно лишь для привлечения внимания, но почему-то в этот раз такой ход оказался пустым, и Гена, не моргнув и глазом, снова затянулся, продолжив смотреть прямо, порой бросая взгляд на губы, что немного подрагивали от волнения и осознания сказанного. - Знаешь, Слава, я тебе не говорил, но у тебя очень красивые глаза, - задумчиво протянул Фарафонов, казалось, он не воспринял слова собеседника всерьёз. Он вообще никак их не воспринял, будто колкие, и до боли, а может даже и до слез обидные фразы пролетели мимо его ушей мелкой мушкой, лишь на долю секунды озвучив тихое жужжание. Что на самом деле творилось в душе у Гены Слава не знал, да и, если честно, боялся даже представить, ибо ему от самого себя вдруг стало неимоверно противно, хотелось, чтобы кто-нибудь (Гена) дал ему сильную пощечину, а еще хотелось извиниться, и он уже открыл было рот, но осекся под пристальным взглядом парня, который смотрел не просто в глаза, а проникался прямо в мозг, читая все мысли, все желания, - если бы я знал тогда, как жестоко подведет меня моя доверчивость, я бы никогда не согласился идти с тобой. А если бы ты знал, как подведет тебя твой дебилизм, то никогда бы не предложил мне этого. И был бы сейчас каждый счастлив, и не было бы всей этой хуйни, - после данных слов последовал тяжёлый вздох, наполненный разочарованием, грустью и в какой-то мере - облегчением, Фарафонов наконец освободился от груза, который копился в нем все это время, - Сколько же продлилось твое "навсегда", Слав? - Гена говорил от чистого сердца, не ведая, какими словами он пользуется и похоже ли все это на бред, но вот одно он знал точно - Слава поймёт его, в любом случае. И Слава понял. В его пьяных глазах все расплывалось, только вот Гена слишком четко вырисовывался на размытом фоне балкона и кирпичной стены позади него, в голове пронеслись ужасающие мысли, страх, которым овладел Карелинский разум, потихоньку доносил до него, каким может быть исход данной ссоры. Гена сделал последнюю затяжку и, с сожалением посмотрев на бычок, выбросил его за пределы балкона, с минуту постояв, наслаждаясь свежим ночным воздухом, он сунул руки в карманы застиранной красной толстовки и направился к выходу. Растерявшийся Слава ничего не успел сообразить, лишь с силой взял парня за локоть, тем самым остановив его, Рики не развернулся, он просто стоял спиной и ожидал дальнейших действий Карелина. - Ты.. уйдешь теперь? - голос дрожал, дрожали и руки, и весь Слава был похож на осиновый листик, который при малейшем дуновении ветерка взмоет в воздух и будет унесен в неизвестность. Он целиком и полностью понимал, что если сейчас Гена уйдет - то больше не вернется, никогда, сколько же боли причинил он ему своими словами, поступками? Осознание риска остаться в одиночестве вселяло животный страх и приносило такое долгожданное раскаяние, - Не уходи, Ген. Пожалуйста. Прости меня, я, я дебил, я мудак, прости, Ген, только не уходи... - парень, смаргивая слезы, обнял Фарафонова за талию и лбом уперся ему в макушку, положив руки поверх толстовки. Гена же вытащил ладони из кармана, взял в них ледяные руки Славы, переплетая пальцы, и утащил обратно. Свет из комнаты падал на лицо Рики, оставляя на нам играющие тени от носа с небольшой горбинкой, которая была даже к месту, от пухлых губ, которые вытянулись в искреннюю и счастливую улыбку, что могла означать только одно - он не уйдет. Не посмеет. Тяжелые и крупные капли одна за другой настигали землю, крыши домов, а заодно и открытый балкон Гениной квартиры, оставляя темные мокрые следы на ткани толстовки Фарафонова, такие же точки появлялись и на футболке Славы, постепенно увеличиваясь в количестве. Вскоре моросящий дождь сменился на сильный ливень, который застигал все и вся врасплох, не повезло тем, кто сейчас оказался на улице без зонта или капюшона, в спешке люди прикрывались всем, что попалось под руку - портфелями, папками, куртками, ища место, где можно было бы переждать природную стихию. Но тем, кто сейчас стоял на балконе и по собственному желанию промокал до нитки, было плевать на всех кроме друг друга, плевать на дождь, который даже не думал стихать, плевать на то, что они могут заболеть. Развернувшись в руках Славы, Гена тут же почувствовал невесомое касание мягких искусанных губ в районе скулы и невольно улыбнулся, уткнувшись в шею парня, он обжигал ее спокойным, но горячим дыханием. Навсегда?.. Навсегда.