Land of Broken Promises

События последних месяцев можно пустить чёрно-белыми кадрами – занятное выйдет кино, похожее на старые ленты о любви. На самом деле Тэён порой ловит себя на мысли, что его жизнь в чём-то похожа на мелодраму, достойную Голливуда. Жаль, что ему в таком случае достанется приз за лучшую женскую роль; всё же это неплохо задевает мужскую гордость. Но как же это всё похоже на сладкие фантазии для широких экранов. Его просто однажды окрикнули по пути на занятия. Юта смеётся и машет руками, подзывает подойти. Вокруг него толпа людей, большую часть из которых Тэён видит впервые и, скорее всего, не увидит больше никогда. — Давай, шевели конечностями, — Накамото не выдерживает, подрывается и уже за руку тянет в толпу опешившего парня. — Помнишь, я тебе говорил, что еду на стажировку в Америку летом? Вот, с ними я поеду. Запоминай внимательно, чтобы не включал мамочку, пока я далеко. Нервы надо беречь, все дела, да и вообще… Юта всё ещё что-то щебечет, картинно размахивая руками и пытаясь на пальцах показать то, о чём ведется речь, а Тэён придирчиво скользит взглядом по присутствующим. Их десять, если считать Накамото, среди них две девушки. Одна из них о чём-то шепчет подруге и незаметно, как ей кажется, указывает на Тэёна, заливаясь румянцем, на что тот устало фыркает и продолжает исследовать мужскую часть компании. Всё же надо знать, с кем отпускаешь этого шумоголового японца. Двое ребят с, кажется, первого курса с переменным успехом пытаются влепить друг другу подзатыльник, но им это надоедает и они начинают досаждать стоящему рядом с ними ушастому китайцу, который сначала терпит, а потом становится третьим в игре «достань ближнего своего и будет тебе счастье и благословение богов». Рядом с совершенно непроницаемым лицом стоит до жути высокий с точки зрения Тэёна и его 175 сантиметров роста парень и смотрит куда-то вдаль, явно над головой разглагольствующего Юты. «Видно Америку с твоей высоты, чувак?» — чуть было не спрашивает Ли, вовремя себя одергивая. Всё же это неприлично. «Но ему быть таким высоким тоже неприлично». Тэён обменивается коротким кивком с Тэилем и Донёном и немного успокаивается. Донёна он знал давно и в случае чего мог спокойно до него дозвониться или дописаться, зная, что тот просто не отлипает от телефона, а Тэиль просто был надёжным человеком. Ну, Тэён в это свято верил. На последнего Ли было бы даже лень смотреть, если бы тот не встал с лавочки, на которой сидел рядом с Ютой. «Где вас таких выращивают?» — завистливо пробурчал Тэён себе под нос, ибо молодой человек оказался достаточно высок, крепок и в целом очень симпатичен. Про себя Ли пошутил, что когда раздавали рост и физическую силу, он, наверное, стоял в очереди за чем-то очень важным. За хорошей краской для волос, например. И вот на этом моменте в фильме пустили бы табличку с названием времени года. И была бы это всё ещё не растерявшая зимнего дыхания весна. Всю следующую неделю Тэён откровенно пытался понять, почему на него все смотрят как на тюленя в зоопарке: неприкрыто хихикая, но с какой-то глупой детской радостью. Причём смотрели все: однокурсники, ребята помладше, постарше. К выходным паранойя стала настолько невыносимой, что парню казалось, что даже престарелый преподаватель литературы, вдохновенно вещая про Иллиаду, изредка не кашляет, а хихикает, глядя на него. И самое странное, что слишком часто Тэён начал натыкаться на парня, что сидел тогда рядом с Ютой. Джехён, как ему подсказали. Он был повсюду: проносился мимо в коридоре, задевая рюкзак Тэёна, и помогал потом собрать разбросанные повсюду вещи, чуть не попадал мячом, когда Ли шёл из корпуса в корпус, оказывался за спиной в столовой, а однажды и вовсе сел рядом на подоконнике и просто смотрел на то, как малость сильно напрягшийся от этой компании Тэён большими глотками допивает колу. Это было похоже то ли на фильм про сталкерство, то ли на глупую комедию, которая настолько бездарная, что не знаешь, где смеяться. Устав от ощущения, что он единственный идиот, который чего-то не понимает, Ли на одном из перерывов отловил в коридоре зависающего Донёна и чуть ли не к стенке его прижал, намереваясь получить ответы, но то, что он услышал, низвело всё происходящее до идиотизма. — А теперь повтори ещё разок, — непонимающе хлопает глазами Тэён, чуть ослабляя хватку на шее младшего. Тот возмущенно хрипит и давно бы уже сбежал куда-нибудь в закат, но от Ли Тэёна так просто не сбежишь. — Ну, нравишься ты Джехёну. Вот он и таскается хвостом. До этого он за Ютой ходил пару месяцев, но он, кажись, так ничего и не понял. Японский менталитет — штука очень тонкая. Да ты не бойся, он не буйный. Просто немного скромный, вот и выражает симпатию как младшеклассник. — То есть все вокруг в курсе, что происходит, кроме меня, так? — Абсолютно так. А теперь ты не мог бы отпустить мою шею, а? А то я ещё хочу пожить. Итак, в тот день стало на одну загадку меньше и в кино на этом моменте явно бы вставили фрагмент с расцветающей вишней. Но вишни не было. Был холод, слякоть и неприятное ощущение, что все вокруг умные, а ты один природой обделён. Тэён дал себе чёткую установку, что этого влюблённого лося надо будет отловить и заставить всё выложить от и до, но, по закону жанра, всё пошло совсем не по плану и утром, буквально на входе в корпус, его бесцеремонно развернули и сунули в руки банку колы и пачку мармеладных мишек. И пока Ли судорожно соображал, поблагодарить или потребовать объяснений, Джехён стоял напротив, на ступеньку ниже, из-за чего смотрел точно в глаза Тэёна и улыбался чуть ли не во все 32 зуба. И стоит признаться, это ему очень шло. Он сразу становился похож на добродушный пончик. На правах старшего это неловкое молчание (да и путь они несколько перегораживали) нарушил Тэён. — Спасибо, что ли. Я люблю такое. «Что ещё за "спасибо, что ли"? Ой дурак», — Ли мысленно влепил себе подзатыльник. — Да, я знаю, — добродушно усмехнулся Джехён, на что Тэёна посетила идиотская мысль, что помимо очереди за ростом и внешностью этот человек отстоял ещё и очередь за безумно приятным голосом, но она была резко перебита осознанием сказанного. — В смысле знаешь? — Ну, мне Юта сказал. — Вот чудовище. — Ну, не такое уж он чудовище, — кажется, младший начинал смущаться, от чего стал глуповато посмеиваться и отводить взгляд. И было ведь из-за чего. Эта сцена привлекла небольшую стайку зевак, которые стояли на безопасном расстоянии и тихо шушукались. — Сколько у тебя пар? Если хочешь, то потом можем посидеть и поболтать о… — Идёт, — перебил его Джехён и, лучезарно улыбнувшись напоследок, скрылся в корпусе. А Тэён почувствовал, что у него, кажется, горят уши. Чёрт тебя дери… Вопреки ожиданиям, Джехён оказывается тем ещё болтуном и любителем посмеяться. Рядом с ним Ли почувствовал себя не просто нелюдимым чудаком, а вовсе немым. В любви поговорить Джехён мог в лёгкую составить конкуренцию Юте, разве что на японский в особо эмоциональные моменты не переходил. «Уж не потому ли он за Ютой бегал?» — думал Тэён, пока младший, активно помогая себе руками, рассказывал о хронологии киновселенной Марвел со всеми короткометражками, сериалами и прочими странными вещами. — Прости, я, кажется, увлекся. А тебе нравятся фильмы про супергероев? Этим вопросом Джехён выводит Тэёна из одного транса и перемещает в другой. Почесав голову, старший приходит к выводу, что лучше сказать правду. — Не думаю. Я их не смотрел. Джехён останавливается и становится серьёзным. — Серьёзно? Не смотрел? Ты существуешь? — Ну, всегда думал, что да, существую. Ну, как-то никогда не тянуло к… подобному. — Просто ты не смотрел. А раз не смотрел, то не говори заранее, что тебе не нравится! — гордо изрекает Чон, поднимая указательный палец вверх. — Приходи на выходных, посмотрим Железного Человека. Тэён настороженно приподнимает бровь. Джехён сначала непонимающе смотрит на него, а потом начинает смеяться. — Да ничего такого, ты чего? Тем более я в общежитии живу, там особо негде. Чёрт, вот не то я сказать хотел! Айщ! — по лицу младшего видно, что он снова очень смущается, из-за чего начинает смешно глотать губами воздух, как рыбка. И Тэён смеется, до колик в животе, чем, кажется, ещё больше смущает Джехёна, которому теперь явно хочется спрятаться куда-нибудь под дорожное покрытие. — Я тебя понял. Я подумаю, хорошо? Лицо Джехёна светлеет и Тэён понимает, что, кажется, всё он уже решил. В воскресенье Ли приходит по нужному адресу и минут пять не может дозвониться до младшего, чтобы тот спустился и провел его, пока комендант общежития, угрюмый мужчина средних лет, подозрительно косится на него, и когда наконец-то дозванивается, то на другом конце провода ему призывно зевают. — Эм… Ну я пришел, — говорит старший и слышит глухой звук, словно что-то упало на пол. Судя по чертыханиям и шуму, это был сам хозяин телефона. Джехён появляется внизу минут через пять, лохматый, в спортивных штанах и однотонной белой майке, с тапочками-хрюшками на босых ногах и с минуту уговаривает коменданта пропустить к нему гостя, убеждая того, что Тэён не наркоман, к девчонкам не пойдет и вообще нормальный парень. В лифте они громко смеются от всей глупости этой ситуации, а Джехён мимолётно говорит, что у него в комнате бардак и сосед, и что из этого меньшее зло — хороший вопрос. Соседом оказался уже знакомый Тэёну ушастый китаец, который встретил их тирадой на своем родном языке, крайне загадочным образом, состоящим из пижамных штанов с бегемотиками и идеально выглаженной рубашки и с кружкой кофе. Увидев, что сосед вернулся не один, он вышел вперёд, вытянул свободную руку для рукопожатия и широко улыбнулся. — Сычен, — представляется он и, как только Тэён протягивает руку, Сычен тут же сжимает её, радостно трясет, а потом отпускает, вручает опешившему парню кружку и скрывается в ванной, напевая что-то на китайском. В потоке незнакомых слов старший опознал "So Hot" Wonder Girls, а ещё через какое-то время понял, что это был не китайский, а английский. Очень китайский английский. Кофе, кстати, оказывается достаточно вкусным, хотя сахару и многовато. — Ты куда такой нарядный? — спрашивает Джехён маячащую тень соседа. — На свидание, — слышится из ванной. — Ты нашел себе девушку? — Нет. — Парня? — Нет. — А с кем свидание? — Пойду в парк, найду девушку и свидание! — гордо декламирует Сычен, вышагивая уже в черных джинсах и поправляя придирчиво воротник. — А тебе не кажется, что в этой схеме несколько другой порядок? Сычен зависает, чешет голову от усиленных мыслительных процессов и что-то бормочет под нос. — Ммм… Нет. — Что же, твоё право, — пожимает плечами Чон и подталкивает Тэёна вперед. — Вот та дверь. — А у вас тоже свидание? — наивно хлопает глазами китаец. Тэён роняет рюкзак. Джехён роняет себя через рюкзак Тэёна. — Мы кино смотреть будем. — А это не свидание? — Сычен, кто будет на свидании смотреть фильмы про супергероев? — Ммм… Ты? Тэён от смеха падает на пол куда-то рядом с Джехёном. Он в жизни так не смеялся и организм, не привыкший к таким проявлениям радости, тут же агрессивно начал сопротивляться с помощью боли в животе и кашля, но остановить это было уже невозможно. Очнулся он только когда понял, что лежит чуть ли не вплотную рядом с Джехёном и несильно бьет его по груди в приступах смеха, а над ними с самым заинтересованным лицом нависает Сычен. — Ну, я пошел. Свидание. И вам свидания. — Может быть "до свидания"? — Ммм… Нет. И уходит, победоносно хлопая дверью. Из коридора слышится "Signal" Twice, но уже на чём-то, отдалённо напоминающем корейский. Они лежат так ещё минуту, а потом Тэён заливается краской и пытается отползти, что ему не удается. Джехён сгребает его в крепкие медвежьи объятия и совершенно бесцеремонно смеётся чуть ли не прямо в ухо. — А ты смешной такой. В университете совсем другой, крутой. Половина девчонок тебя боится за взгляд, а другая половина за него же боготворит. — А ты боготворишь или боишься? — Не, ну я же не девчонка всё же. Добродушной наивности Джехёна можно только позавидовать. Они весь день смотрят фильмы, пьют колу и нещадно посыпают пол попкорном и чипсами на особо смешных моментах, и к вечеру "тессеракт" и "мьёльнир" перестают быть для Тэёна бессвязным набором букв, а в событиях, казалось бы, разных фильмов находится самая прямая связь. Джехён, сияя как настольная лампочка, с неподдельным интересом объясняет непонятные моменты. Выглядит это примерно так: — Слушай, а кто это? — Это Капитан Америка. — А у него есть сверхспособности? — Ну, он сильный, благодаря сыворотке суперсолдата, а еще у него щит есть. — А именно сверхсилы? Ну, лазеры из глаз там. — Не-а. — То есть он бесполезный? А это кто? — Черная Вдова. — А у нее какие силы? — Она шпионка, ловкая, выносливая, дерётся хорошо… — То есть тоже бесполезная. — Ну, это же не Люди Икс, тут попроще. — Люди как? — Понял, на следующей неделе покажу. Ближе к девяти возвращается уставший, но явно довольный жизнью Сычен и заваливается без стука на моменте эпичной битвы Железного Человека и Капитана Америки. Он смотрит на экран, на мусор на полу, на Тэёна, довольно сложившего голову на грудь Джехёна, на самого Джехёна, так и не донёсшего пригоршню чипсов с беконом до рта и выдаёт: — А целоваться? Джехён от удивления роняет чипсы, получает ощутимый тычок в бок от старшего, на голову которого они прилетели, и отчаянно пытается не испытывать стыд за прямолинейность соседа. — Да не свидание это! И потом, кто целуется на финальной битве в Гражданской Войне? — Ммм… — Дай угадаю, — прерывает его Тэён, кое-как вытряхнув из волос остатки чипсов. — Он? — и показывает на Джехёна. — В точку! — радостно вскрикивает Сычен и отбивает "пять" Тэёну. У Чона краснеют уши, а Тэён явно сегодня скончается от смеха. Или от собственной неуклюжести, потому что в порыве смеха, под дружное "осторожно" он падает с кровати и продолжает заливаться. — О, — многозначительно изрекает Ли, всё ещё подрагивая от смеха. — Из пыли у тебя под кроватью можно кота собрать. Тут уже на пол падает Сычен, из любопытства, и с видом знатока подтверждает, что кот получился бы знатным и упитанным "как сам Джехён". Напевая что-то про "оппу", "саранхэ" и "оттоке", Сычен выскальзывает из комнаты, а Джехён помогает старшему встать. — Ну серьёзно, это же такой душераздирающий момент. Как под такое целоваться? Целоваться можно… Ммм… Под концовку Мстителей. Потому что там всё хорошо закончилось. — Не верь ему, — слышится из глубины блока. — Это всё из-за шаурмы. — Сычен! — А что не так? — в дверном проёме показывается ушастая голова. — У тебя две любви: поесть и посмеяться. Он за еду уродину продаст. — Родину, Сычен. — И её тоже. Под очередное "осторожно" Тэён ещё раз пикирует с кровати. Сычен изрекает что-то мудрое в духе "не бейся головой — дурачком вырастешь". Джехён не знает, смеяться ему или смущаться, а потому прячет лицо в подушку, из которой доносятся то ли всхлипы, то ли хрюканье. Провожая Тэёна до остановки, Джехён предлагает на следующей неделе всё же смотреть Людей Икс. В этот раз Тэён соглашается сразу. Следующий киносеанс проходит куда спокойнее, если не считать того, что Сычен остается дома и, сложив по-турецки ноги, сидит около кровати, на которой они валяются, и комментирует громче звуковой дорожки фильма на максимальной громкости. Тэёну начинает казаться, что он немного понимает китайский. А ещё, что ему очень уютно с Джехёном. На следующий просмотр он решает приготовить что-то сам, чтобы удивить Чона. — Сегодня мы смотрим Бэтмена! Надо иногда переключаться с Марвела, — довольно заявляет Джехён, открывая дверь. Больше необходимости встречать внизу нет — дядюшка-комендант Тэёна запомнил. — А это что? — спрашивает младший, указывая на коробку в руках Ли. — Пицца. — А почему коробка такая странная? — Ну, какую нашёл. — Ты готовил пиццу? — Ага. — Не знал, что ты готовить умеешь. — Я тоже не знал. — И я не знал. А чего я не знал? — Сычен выпрыгивает как чёрт из табакерки. — О, пицца. Проворный китаец выхватывает у Тэёна коробку и несётся в кухню. Ли в очередной раз поражается разнообразию песен у Сычена, когда слышит отрывки из песен SNSD. — Я надеюсь, что это съедобно. Ну, я по крайней мере не отравился, — нервно хихикает старший. Джехён тут же сгребает его в объятия и начинает чесать за ухом, как какого-то кота. — Эй! Прекрати! Ты чего? — Прости, просто ты слишком милый, — улыбается Чон. Руку с головы старшего он убирает, но перемещает её на талию и всё ещё не перестает обнимать. Джехён очень теплый. Самое оно для прохладной весны. Вишня за окном наконец-то цветёт, пара лепестков прячется в розовых волосах Тэёна, и они бы вдвоем стояли так ещё очень долго, но Сычен зовет их, что-то болтая про подгоревший сыр на пицце и самого великого супергероя всех времен. — Как вы думаете, Бэтмен любит пиццу? — спрашивает он, наивно хлопая глазами. Старшие смеются. Что они будут смотреть на следующих выходных Джехён не говорит, но загадочно сверкает глазами и просит принести чего-нибудь выпить, чтобы "легче воспринималось". Тэён приносит джин и бутылку тоника, стараясь выглядеть невозмутимым перед сонным комендантом. Джехён встречает его с особенно гордым видом. — Может, ты мне теперь расскажешь, что за фильм про супергероев, который тяжело понять без градуса? — шутливо спрашивает старший, доставая бутылки. Чон довольно кивает головой, осматривая джин. — И как-то очень тихо у вас. — Сычен буквально минут десять назад ушёл на очередное "свидание", — свободной рукой Джехён показал в воздухе кавычки. — Ну, может, хоть сегодня ему повезёт, окрутит какую-нибудь сирену. — Почему сирену? — не понимает Ли. — Ну, он сегодня собрался в парк около консерватории. Представь только, сколько сладкоголосых девиц там. — Даже представлять не хочу, — фыркает старший, чем вызывает у Джехёна приступ умиления. — Так что пожелаем ему удачи. А смотреть мы будем "Хранителей". Усаживайся поудобнее, потому что у нас максимально расширенная версия почти на четыре часа. Что значит "максимально расширенная версия" Тэён решает спросить в другой раз, если вспомнит. Джехён протягивает ему стакан, в котором уже смешал всё необходимое, ставит бутылки на тумбочку у кровати и включает фильм. То, насколько это совершенно иное по атмосфере кино, становится понятно буквально с первых кадров, и чем дальше идёт сюжет, чем меньше в стакане напитка, тем сильнее мрак на экране гипнотизирует, тем приятнее пробовать на вкус особо хлесткие фразы. "42-я улица, сиськи на всех афишах, на всех витринах освещают улицу. Предложили шведскую любовь, французскую любовь, но не американскую любовь. Американская любовь — как кола в зелёной стеклянной бутылке. Снята с производства." Эта фраза оседает на языке особенно тяжёлым грузом, заботливо откладывается в памяти Тэёна, чтобы явно однажды всплыть. "Я смотрю на звёзды: они так далеко. Их свет идёт к нам так долго. Мы видим не звёзды, а только их старые фотографии." В груди сжимается сердце. Джехён сжимает его руку. Тэён поворачивает голову и он, скорее всего, слишком пьян, потому что видит в глазах напротив созвездия, по которым искали путь мореплаватели древности, и пытается найти по этим звёздным картам что-то своё. И находит, когда губы Джехёна нежно накрывают его собственные. На экране появляется яркая вспышка взрыва и, кажется, два силуэта, насколько можно судить по мимолетному взгляду боковым зрением. Прекрасное совпадение, но явно хуже поцелуя с привкусом спирта и распирающей нежности. Хочется пробовать больше и больше. В фильме падает снег и расплывается бурое кровавое пятно на белоснежном фоне. Джехён забирается под майку Тэёна, оглаживает острые лопатки и под сдавленный вздох старшего слишком чётко, но с самой прекрасной улыбкой говорит: "Не сегодня, мы слишком пьяные", но рук не убирает. Титры ползут мучительно медленно. Чон предлагает старшему сегодня переночевать у него на диване. Тэён ни в коем случае не собирается отказываться. Его уже откровенно клонит в сон, и потому засыпает он практически моментально, коснувшись головой подушки с вышитыми на ней лошадями. Ему снятся войны, взрывы, осада его собственного "Я", его принципов и набора правил. У стен его выдержки — Джехён, он один, но подобен легионам. Ночь спускается, окрашивая каменные стены алым. Исход предрешён, и крепость сама откроет ворота для победителя. Стены рушатся, как песочный замок, словно не их полировали гордостью и здравым цинизмом. В ушах стоит лошадиное ржание. Тэён просыпается разбитым и замерзшим. В ногах лежит сбитое одеяло с Муми-троллями. У плиты носится Сычен. Он выглядит помятым, но совершенно довольным жизнью. Он в той пижаме с бегемотиками и мурлыкает под нос осты из Ла Ла Лэнда, особенно вдохновенно переворачивая оладьи на самых чувственных строчках песен. Тэён издает звук, похожий на помесь мяукания и скулежа, потому что ноги затекли, а Сычен вздрагивает и тут же несётся к нему. — Что болит? Голова? Живот? Душа? Таблетку дать? — У тебя есть таблетка от душевной боли? — Конечно. Называется еда. Грустить с полным желудком сложно. — Все в порядке, просто затекли ноги. Сычен придирчиво осматривает старшего на предмет видимых повреждений, кивает и возвращается к готовке. Благодаря солнечному свету из окна его уши отбрасывают смешные тени на белую стену. Ли усилиями воли подавляет желание спросить, умеет ли китаец шевелить ими. Вскоре в комнате появляется Джехён. Как с усмешкой замечает Сычен, на запах еды. Чон смотрит на Тэёна почти минуту, бесконечно долгую минуту и так нежно улыбается, что земля уходит из-под ног. И пусть сейчас старший явно выглядит не лучшим образом, наверняка лицо опухло, а на голове гнездо неведомой райской птицы, но под этим взглядом он чувствует себя особенным. Семь утра, воскресенье. Он спал меньше пяти часов, но чувствует себя как никогда полным сил. После завтрака Сычен практически выпинывает их проветриться, мотивируя тем, что надо восстанавливать то здоровье, которое они вчера пропили. Вишня цветет всё ярче с каждым днём, скоро достигнет пика. На лепестках — полупрозрачная пыль большого города, на Тэёна — толстый синий шарф, выглядывающий из-под пальто. — Как тебе вчерашний фильм? — спрашивает с улыбкой Джехён. — Он не похож на то, что мы смотрели до этого и я откровенно не помню его концовку, но… Но знаешь, я хочу его пересмотреть, разобрать на цитаты, осмыслить. Я не знаю, как это правильно назвать. — Это мой любимый фильм. Я смотрел много фильмов о героях, смотрел их с разными людьми и все по-разному реагируют именно на "Хранителей". Фильмы Марвел в целом нравятся всем: Сычен, вот, обожает фильмы про Мстителей, Тэиль — поклонник Стражей Галактики, Донён может по скриншоту любого качества и содержания назвать, из какого фильма про Капитана Америку он взят. Не знаю, помнишь ли ты Донхёка и Марка, но им нравится серия про Людей Икс. Есть люди, которым ближе фильмы DC. Например, Джонни иногда заваливается ко мне с пивом, и мы пересматриваем трилогию Нолана о Бэтмене. Все эти люди уснули в первые полтора часа "Хранителей". Кто-то больше увидел, кто-то меньше. Донхёк попросил выключить уже после первого появления Роршаха. Дольше всех продержался Юта, он высидел три часа. — И всё же я не очень понимаю, к чему ты ведёшь, — Тэёну начинало казаться, что он успешно теряет нить разговора. — А ты — особенный. Ты досмотрел. — Сомнительная особенность. Да и концовку я не увидел. — А хочешь увидеть? — Ну да. — Вот. Никто из них не собирался пересматривать. — Почему мне кажется, что ты выбираешь себе друзей с помощью фильма? — Не друзей, друзья у меня и так есть. Я ищу человека, с которым можно пересматривать мой любимый фильм и искать в нём новые смыслы. Раз за разом. Я ищу тебя. Джехён никогда не выглядел таким уверенным в себе, а вот напускную смелость Тэёна унесло с порывом холодного ветра. На его щеках выступил розовый, как вишня, румянец. — Это… звучит странно. — Так и должны звучать признания в любви. Слова сбиваются в горле комом. Джехён удушающе-нежно улыбается и протягивает руки. Без единого звука и мысли Тэён делает шаг в открытые объятия и не хочет ни о чём жалеть. Будь это фильмом, на фоне бы заиграла красивая инструментальная музыка. У них же на фоне — свист ветра в ветках и далёкие гудки автомобилей. Весна проходит очень быстро, пугающе быстро, смешивая будние дни в однотонную серо-розовую массу. Тэён их не помнит, но помнит все выходные за фильмами, за цитатами, как Джехён чуть не упал со стула, доставая со шкафа коробку с комиксами. Помнит смех и горячие губы на своей шее, пальцы на кромке штанов. Помнит, как позвал Джехёна к себе домой, как мучительно медленно Чон его раздевал, мотивируя тем, что хочет запомнить как можно лучше каждую косточку, каждое пятнышко и родинку, как резко сменился взгляд младшего, не оставляя ничего от застенчивого парнишки, который любит посмеяться, и как самого Тэёна чуть ли не трясло от такого контраста. Помнит его руки везде, каждой клеткой тела, сантиметром кожи. Помнит эту неуемную нежность, с которой Джехён его касался, как собственное тело предавало Тэёна, как он срывался на вскрики и просил большего, каким слабым он себя чувствовал в руках Чона и каким желанным. Помнит всё, до мельчайших деталей, от несильных укусов на животе и срывающегося голоса до того, как поджимались пальцы во время особенно сильных толчков. С того дня прошел почти месяц и просыпаться рядом стало обычным, но самым приятным делом. Джехён каждое утро говорит о том, как прекрасно Тэён гармонирует с лучами утреннего солнца. После десятого утра вместе Тэён прекращает спорить с этим утверждением. Джехён таскает ему в университет шоколадки и комиксы про Флэша, а на перерывах утаскивает в тихие углы корпуса и целует так, что искры из глаз летят. Младший ведёт себя более раскованно и совсем по-хозяйски притягивает за талию ближе при любой удобной возможности. Здесь табличка со скромной надписью "весна" сменяется на "лето". Тэён с долей грусти смотрит на диплом в своих руках и на билеты на самолет до Америки для Джехёна. За окном теплый ливень, из ноутбука звучит ненавязчивая мелодия. Гитара, губная гармошка, голос — ничего лишнего. Неплохие титры. Джехён врывается в квартиру ураганом, насквозь промокший, но счастливый. Он защищает телом толстенную книгу и смотрит на старшего с плохо скрываемым восторгом. — Это тебе. Их разметают как горячие пирожки, — он протягивает книгу. "Хранители. Абсолютное издание" — читает на обложке Ли и светится от радости. В тот вечер они разглядывают мельчайшие детали такой непривычной, старой раскадровки, смакуют необычный для них покрас, вчитываются в каждое слово и ищут скрытые послания на разворотах. Руки младшего гладят Тэёна вдоль позвоночника, он прижимается к нему поближе, и Ли закусывает губу, чувствуя спиной горячую, всё ещё чуть влажную кожу. Самолёт через двенадцать часов, а потом будут три недели на разных континентах. Отрываясь от бедра Тэёна, где тут же наливается цветом пятно засоса, Джехён говорит: "Я не навсегда, я вернусь". Старший верит, пусть на душе и скребутся кошки, которые, судя по следам от когтей, больше похожи на львов. Вот Тэён не знает, что сказать. Вокруг снуют люди с сумками, галдёж и шум заглушается ревом взлетающих стальных птиц. Джехён в дурацкой панамке, потому что в Калифорнии очень солнечно, Тэён — почти в слезах. Это первый раз в жизни, когда он готов рыдать, провожая кого-то на самолёт. За спиной слышится перебранка с вкраплением японской крепкой лексики и фраз на китайском, больше похожих на заклинания. Ли судорожно пытается привести в порядок своё лицо и успокоиться, чтобы не порушить какой-никакой, но образ в глазах Накамото и его спутников, но Джехён на это добродушно хмыкает и просто сгребает худощавого старшего в объятия. Выдержка трещит по швам и падает вниз, вместе с одной из пуговиц с рубашки Чона. Подошедший Юта удивленно хлопает глазами, а Сычен явно хочет сказать что-то, но впервые в жизни включает рациональность и понимает, что Тэёну плохо и без его комментариев. А сам Тэён не слышит ничего, кроме собственных позорных всхлипов и размеренного дыхания Джехёна. Ворох дурных предчувствий копошится внутри старшего, когда он провожает взглядом удаляющийся самолёт. Через четырнадцать часов, когда от Чона приходит сообщение с кучей смайликов, что он долетел, едет в общежитие и уже безумно скучает, Тэёна немного отпускает. Он наконец-то умудряется уснуть и проваливается в тягучий мутный сон, в котором он сажает Джехёна на корабль, наблюдает, как тот скрывается вдали, охваченный огнём заходящего солнца, и ждёт, мучительно долго ждёт. Звёзды сочувствующе моргают, глядя на него, а пузатая луна гладит по голове своей белоснежной рукой, но ничего не происходит, корабля нет. Кажется, что он целую вечность сидит так, пока к его ногам волна не прибивает обломок палубы. Тэён вскакивает в холодном поту и наощупь находит телефон, набирает нужный номер и совершенно плюет на стоимость звонка. Уставший голос говорит ему: "Да? Алло?" — У тебя всё в порядке? — спрашивает Тэён, всё ещё барахтаясь в вязком кошмаре сна. — Да, конечно. Вот в общежитие заселились. Я снова живу с Сыченом, представляешь? А ещё меня выбрали кем-то вроде старосты нашей группы на время стажировки, — Джехён смеётся, и у старшего болезненно сжимается сердце. Три недели. Это совсем не долго, правда? — Я скучаю. — Я тоже. Ты звучишь очень встревоженно. Что-то случилось. — Нет, ничего. Просто дурной сон. Просто шутка. — Всего лишь шутка? — усмехается где-то в Америке младший. — Да, именно так. Они болтают минут пять, пока не кончаются деньги на телефоне Ли, но потом продолжают в фейсбуке. Несмотря на обоюдное ворчание в духе "не выспишься", всю ночь они делятся ощущениями от пережитого дня. Тэён забывается пустым бесцветным сном только в семь утра, пожелав младшему доброго утра. Джехён засыпает на лекции, подложив под голову сумку и видит во сне Тэёна, сидящего на его диване и сосредоточенно что-то пришивающего. "Пуговицу, я случайно тебе её в аэропорту оторвал", — улыбается Ли из сна младшего, его глаза искрятся миллиардами звёзд. В течение первой недели каждый вечер Джехён рассказывает ему про Америку, про университет, про побережье Калифорнии и жгучий зной, засыпает ворохом разноцветных фотографий. Вот комната в общежитии и Сычен в одних шортах кривляется на камеру, а вот стены университета, на фоне которых Юта пытается достать до макушки Джонни, чтобы хорошенько ему за что-то врезать подзатыльник, вот Марк в пафосной позе на фоне какого-то памятника, а в углу высовывается голова Донхёка, и на следующем кадре уже разозлённый Марк прицеливается кроссовкой в угол, где до этого был младший. Вот белая яхта, на которой их везут на экскурсию, Донён машет фотографу соломенной шляпой, Тэиль прячется в тени полосатого зонта, а через пару кадров наконец-то сам Джехён, щурится от яркого солнца на носу судна и смотрит вдаль, изображая бесстрашного капитана. От каждого фото веет теплой тоской и морской солью, нагретой под жарким солнцем. В конце каждого сообщения: "Я вернусь. Все же я уехал не на двадцать лет, а всего на двадцать дней". А потом всё переворачивается, и впору бы пустить кадр с надписью "осень", но нет, это всё же лето, жаркое и обжигающее, в раскалённых ладонях которого плавится асфальт. Джехён с каждым днем пишет все меньше и меньше, ссылаясь на то, что очень устал, больше не присылает фотографий и начинает игнорировать звонки. В один из дней, когда Тэён все же слышит в трубке не гудки, он готов поклясться, что на заднем фоне смеётся какая-то девушка. Чон бормочет что-то несвязное про то, что они в баре, и бросает трубку, даже не дослушав, что хочет сказать старший. На утро он умоляет простить его и обещает всё объяснить, как только приедет. Пишет, что вернётся раньше, в конце недели, пишет ещё три сообщения о том, что безумно любит и ждёт встречи, желает спокойной ночи. И пропадает на неделю без каких-либо вестей, отключает телефон и не заходит на фейсбук. Тысячи звонков старшего разбиваются о холодное "аппарат абонента выключен", а его собственная душа раздирается на кровавые куски. Он не спит неделю, если не считать сном моменты, когда измученное тело попросту отрубается на пару часов, а после пробуждения болит так, словно Тэёна били веслами по хребту. Он почти не ест и не выходит из дома, агрессивно и с громкой матерной бранью посылает дотошного Хансоля, который каким-то образом пронюхал, что Джехён оборвал с Ли связь и попытался "подставить дружеское плечо" в надежде, что теперь у него появился шанс занять место Чона в сердце старшего. Он не знает, где Джехён и что с ним, Юта не отвечает на телефон, но, по крайней мере, пишет дежурное "всё в порядке, хён", упорно игнорируя вопросы про Чона, Донён бормочет в трубку, что все живы и скоро вернутся, а потом бросает телефон. Даже надежный, как казалось, Тэиль отвечает дежурными фразами: "все живы, все скоро вернутся домой, связь дорогая, бип-бип-бип". На выходных он включает "Хранителей", пьёт неразбавленный джин, которым его выворачивает, и пьяно смеётся, проговаривая за Комедиантом легендарную фразу: "Это шутка. Это всего лишь шутка". А потом делает звук громче и под протяжное "Hallelujah, hallelujah" достает складной нож, один из самых странных подарков Джехёна перед отъездом — "чтобы было безопаснее" — и, хрипло подпевая, протыкает по кругу стол в расстояниях между пальцев. Перед замыленным взглядом проступает лицо Джехёна, его наивная улыбка с пятнами солнца на очаровательных щёчках, и Тэён промахивается. Его боль и страх возводятся в Абсолют, смешиваются с кровью на пальце. Он обеззараживает рану остатками джина и скулит от боли и бессилия, когда ладонь словно прижигает огнем. Наутро он не помнит себя, не помнит ничего, кроме строчек из фильма, ноющей боли в окровавленной руке и монотонного мерзкого сна, в котором он ждёт корабль, а к его ногам приплывают лишь обломки и обрывки парусов. И это всё то же липкое, как растаявшая на жаре жвачка, лето, хотя у Тэёна в сердце раньше всех положенных сроков ударили заморозки. Когда в ночи раздается звонок в дверь, Тэён еле находит в себе силы встать с дивана. Буквально десять минут назад его стошнило единственной пищей за день, а потому мир всё ещё кружится для ослабевшего тела. У парня нет сил смотреть в глазок, спрашивать "кто там", не хватит сил, чтобы в случае, если за дверью какой-нибудь отморозок вогнать в гортань мерзавцу складной нож, так и не оттертый от его собственной крови. Он просто щелкает замком с третьего раза и открывает дверь. К горлу подступает выпитая недавно вода. В мутных глазах напротив — безлунная ночь без единой звезды. Джехён похож на далёкую галлюцинацию отравленного спиртом и стрессом тела, он выглядит смертельно уставшим, незнакомым, совершенно иным, смотрит прямо в глаза, и Тэёна впервые со встречи с Чоном бросает в дрожь от того, какой ледяной у него взгляд. Рука старшего поднимается, тянется к лицу Джехёна и застывает в паре сантиметров от обветренных губ. — Объяснись, — требует Тэён, поражаясь хрипоте собственного голоса. — Не в дверях, — младшего почти не слышно, так тихо он это говорит. Ли его не узнает, это не его Джехён. Чон входит в квартиру чуть пошатываясь, разувается бесшумно, убирает обувь в полку — ни одного знакомого движения, ни одного знакомого звука, словно за несколько недель Джехён постарел на сотню лет, растерял свою солнечную душу, продал улыбку наивного ребёнка за билет домой и ободранный значок с американским флагом на рюкзаке. Тэён закрывает за его спиной дверь на все замки. А ведь с детства учили не впускать в дом незнакомцев. Психика готова совершить самоубийство, ей осталось сделать последний шаг. Шагом становится то, как Чон садится на край дивана и совершенно не своим голосом говорит: — Я не имею права просить у тебя прощения. С тихим шелестом Тэён летит на пол, падает на колени и пытается дышать. Кажется, что в легких вода того океана, у берегов которого он ждал Джехёна во снах. И не дождался. Это не Джехён. Его Джехён всё ещё там, на далёком калифорнийском берегу, изображает капитана корабля, стоя на палубе белоснежной яхты и ведёт свою команду домой, по звёздам, подобно героям старинных легенд. Его Джехён всё ещё там, пишет ему сообщение, что любит, а море касается его кожи солёными каплями. Его Джехён теплый, в его руки хочется спрятаться. Его Джехёна нет. Но так хочется верить. — Объяснись, — Тэён не поднимает глаз. Он считает царапинки на полу, чтобы не разреветься от обиды и отчаяния. "Двадцать один", — успевает насчитать старший, когда Чон подает голос. — Помнишь то воскресенье, когда я звонил тебе в последний раз сам? — молчаливый кивок. — Знаешь, я тогда не смог сказать тебе всего. Как мне без тебя одиноко, насколько я умудрился к тебе привязаться, как плохо я спал. Мне каждую ночь снилась эта квартира. Ты сидел на этом самом диване, божественно красивый в лучах дневного солнца, и пришивал пуговицу к рубашке, в которой я уезжал. Ты говорил, что тебе нужно закончить к моему возвращению. И первые несколько ночей я смеялся, что это же просто пуговица, но потом я понял, что каждую ночь ты начинал всё с начала и обещал, что всё будет готово, когда я вернусь домой. И когда я спросил, почему ты это делаешь, ответом мне было "потому что люблю" и исколотые пальцы, слишком исколотые для одной чёртовой пуговицы. И я понимал, что ещё чертовски долго и пытался отвлечься. Всю жизнь мне казалось, что моё место именно там, в Америке, среди их людей и законов. Ошибался, наивный дурак. Моё место всегда было попросту рядом с тобой. В то воскресенье я пил, чтобы не видеть твоего лица перед глазами, чтобы забыть всё, вплоть до своего имени, до даты рождения. И знаешь, мне удалось. Утром я не понимал даже, существую ли я, но обнаружил в руках самокрутку с марихуаной, скуренную до половины. Помню, как, не соображая, поджёг её валяющейся около пьяного Юты зажигалкой и сделал затяжку. И ещё. И ещё. И ещё. И боль отпустила. Помню, как шатался по коридорам, обезумевший, слишком лёгкий для собственного тела, как я перебудил половину общежития и напугал младших. Я всё это помню и это похоже на мерзкую шутку мозга. Джонни пытался меня остановить, а я, в угаре, ударил его по лицу, прямо в глаз, так сильно, что он до конца этой чёртовой поездки плохо видел. Если бы Донхёк тогда этого всего не видел, то явно бы дразнил его циклопом до конца жизни. Но Джонни… Он не сдал меня, когда пришли разбираться. До сих пор помню, как на вопросы о том, кто это сделал, он холодно ответил: "Никто". Джехён останавливается перевести дух. Каждое новое слово исповеди даётся всё сложнее и сложнее. Тэён начинает чувствовать, как на него давят стены, как на него давит правда. И чувствует тянущую боль в сердце за то, что Чон мучился, и, как слишком правильный, видит в этом свою вину. Вина сдавливает шею и не даёт поднять головы. — Я решил вернуться. Подговорил родителей написать в деканат, что мне срочно нужно вернуться в Корею, нашел деньги на перелёт. Всё было готово, родители ждали момента, когда нужно явиться в университет со всеми необходимыми бумагами. Можно сказать, что я был на пути домой, совсем близко, подгоняемый попутным ветром. Я уже ждал момента, когда обниму тебя в аэропорту. Но всё слишком резко стало сложным. Я снова сорвался, когда из записной книжки выпало то фото, где нас случайно сфотографировал Сычен. Я… Ты… Ты так улыбался, уложив голову мне на плечо. Меня снова начало вести, я снова напился, потащил с собой ребят. Я помню всё ужасными урывками, словно кто-то резко мешает фотографии в огромном мешке. Мы напились как свиньи, я обнаружил себя в каком-то дешёвом клубе, подо мной, как змея, извивался какой-то парнишка, ужасно худой, с яркими волосами. И снова провал. Какая-то рыжая девушка у меня на коленях. Провал. Парень с выбеленными волосами и в синих линзах протягивает мне сигарету, а через мгновение опускается передо мной на колени. И самое отвратительное, что я не чувствовал той раздирающей на части тоски. Я не имел права чувствовать это, не имел права скучать, после того, как предал тебя. И той ночью мне это нравилось. Тэёну кажется, что с него заживо сдирают кожу и присыпают морской солью. Ему хочется выплюнуть внутренние органы на белоснежный ковер, вырвать себе волосы, переломать пальцы, чтобы заглушить, заглушить это жжение. Оно под кожей, оно в мышцах, Тэён горит заживо, как горели стены его убеждений, когда он позволил Джехёну их разрушить, когда пала его неприступная Троя. Царапин на полу сорок две. Он продолжает считать. Джехён хрипло продолжает свою исповедь. — После той ночи я перестал рваться домой. Я не мог вернуться и делать вид, что всё в порядке. Я отключил телефон, отключил интернет. Я не мог мешать тебя с той грязью, в которой измазался. Я всё ещё видел тебя во сне, считал уколы на пальцах и не смел прикоснуться, утешить, что-то пообещать. Я видел тебя тем парнем со светлой, практически белоснежной душой, каким запомнил, чуть угловатым, с глазами испуганного олененка. Я бы не простил себе ни единого пятна этой дряни на твоей коже. Затем всё стало ещё хуже. После очередной попойки Накамото и Донён ввязались в драку с местной шпаной, кто-то вызвал полицию. И там, между обезумевшими гопниками и воем полицейских сирен, меж двух огней, хуже Сциллы и Харибды, я просто схватил наших за шкирку и бежал, бежал, пока мы не укрылись в какой-то грязной подворотне. Я понял, как проебался, что втянул в это ребят и мы все по уши в дерьме и дешёвом коньяке. Мы добрались кое-как до общежития, у Донёна был огромный синяк на ноге, из-за чего он с трудом ходил и мы несли его через весь город, мимо помоек, стараясь не наступить на бродячих котов и не выходить на слишком освещённые улицы, иначе нас бы точно загребли в участок. Пара сотен долларов и комендант пускает нас в общежитие и не задает вопросов, лишь несмело бормоча, что в случае разборок с властями он не при чём. Тяжелый вздох. Джехён старается не замечать, как мелко дрожат плечи старшего. — Её звали Келли. Я не помню, как она выглядела, помню только, что она варила мне отвратительный кофе и любила, когда её трахают у стенки. Она была идеальна, чтобы чувствовать себя самым последним засранцем, и не была против этой роли. Я провел с ней несколько дней и практически ненавидел, но считал, что так мне и надо, это — мой уровень. Но накануне отъезда, открыв дверь, она не начала раздеваться, а вручила чашку того самого мерзкого кофе и сказала, что ей очень меня жаль. Меня было жаль главной бляди общежития. И она попросила не падать глубже, чем я упал сейчас. "Ты же не такой, каким пытаешься казаться", — сказала она и обняла. Я впервые в жизни рыдал на плече у подобной женщины, а она успокаивала меня, как маленького. Той ночью я шатался по городу, бездумно, как бумажный кораблик по луже. Утром вылет, и мысль о возвращении домой делала мне больно. Я хотел исчезнуть из твоей жизни, но оказался слишком эгоистичен и сразу же, едва спустился по трапу, попросил родителей забрать багаж и ничего не спрашивать. И я здесь, я так боялся нажать на звонок, ещё больше эгоистично боялся обнаружить здесь постороннего, хотя это было бы даже справедливо. Я не мог не приехать, я так хотел тебя увидеть. Мне не нужно прощение, я слишком много натворил. Но я не мог не вернуться. Я хотел ещё раз увидеть эту комнату, рассвет, бьющий в окна, фотографии в цветных рамках, почувствовать запах лимона, вишни и чая с корицей. Убедиться, что твои руки не усыпаны мелкими кровоточащими точками, взглянуть на тебя, снова изучить до мельчайших неровностей твое лицо. Вспомнить то хорошее, что живёт здесь и что я беспечно предал из-за собственной слабости и глупости. Ты навсегда останешься самым светлым в моей жизни, бесценным и хрупким, что я изломал. Барабанная дробь. Занавес. Наступает давящая на перепонки тишина, нарушаемая только тихими всхлипами старшего. Он прижимает к груди коленки, чувствует себя маленьким, раздавленным, опустошенным и попросту не знает, что сказать, как отреагировать. В голове слишком много вариантов, клишированных фраз и эффектных жестов, которыми можно прекратить этот цирк, но почему-то ему хочется спросить совсем другое, идиотское, наивное, мазохистское. И терять ему нечего. — Тебе было больно. Почему ты не рассказывал? Всё же можно было… Наверное. По движению тени, которое Ли улавливает боковым зрением, он понимает, что младший встал с дивана. Через пару секунд он видит сбитые колени Чона через дырки на джинсах. Тот тянет к старшему руку, но не решается прикоснуться. Тэён считает до семи и медленно поднимает голову, сталкивается с красными, как у него самого, глазами. И его передергивает, потому что он видит там, глубоко, в темноте зрачка что-то родное, то бесконечное, что когда-то привязало его к Джехёну. Его раздирает на части от бессильной злости, жалости к самому себе и… жалости к этому человеку. Он чувствует себя сопливой малолеткой, которая из-за большой любви готова простить что угодно и стерпеть всё. И ему правда хочется простить, забыть всё, но не выйдет. Подобное не уходит из памяти, не вымывается с отбеливателем и всегда живет рядом, чтобы в самый неподходящий момент о себе напомнить. Джехён тянется к рюкзаку и под удивленный вздох вытаскивает оттуда ворох фиолетовых упаковок и кладет между собой и Тэёна. — Ты… Можешь смело их выбросить. Я купил их в первый день, как только мы заселились, они все это время лежали в холодильнике. У нас такого шоколада нет. А ты любишь подобное. Молочный шоколад с мятой. Его маленькая мечта последнего года. В фиолетовой упаковке с коровой. Сердце снова сжимается. Он не сможет простить. Джехён собирается уходить, чтобы не доставлять еще больше боли старшему и самому себе. Он и так видит результат своей работы: бледное тело, мелко дрожащее от остатков рыданий, еще более угловатое, так, как обычно на астрономических картах соединяют созвездия. Чон уже встает на одно колено, когда тонкая рука с перевязанным безымянным пальцем тянется в его сторону и останавливается нерешительно в миллиметре от руки младшего. Он не простит. Будет пытаться об этом не думать, глотать таблетки и называть себя кретином и чокнутым мазохистом. — Я… Хочу переиграть всё. Это не прощение. Я хочу попробовать узнать тебя ещё раз и в этот раз не обжечься. И я больше не дам шансов, даже если мне будет от этого чертовски плохо. У Джехёна ломается что-то внутри со звоном. Он смотрит на Тэёна как на божество и выдавливает из себя только одну фразу: — Зачем ты меня так любишь? — Не знаю. Тяжело и часто дыша, стараясь не разводить ещё больше сырости, Джехён осторожно берет протянутую руку и касается её потрескавшимися губами. Тэён видит, как дрожат уголки губ младшего, пытаясь стать той самой весенней улыбкой, и на осунувшемся лице проступает лёгкий вишневый румянец. Ядерный взрыв на фоне, два скелета. Титры. Барабанная дробь. Занавес.