Нормально

      Люди рождаются в гетто, и Лип даже считает это нормальным. Девчонки из гетто моют голову шампунями подешевле, а не поароматнее и подстригают не секущиеся кончики, а отросшие патлы кухонными ножницами, а не в салоне, совсем как его сёстры. Парни из гетто хвастаются травкой почище, а не телефоном покруче, покупают прочные кроссовки, а не модные и бегают не ради статусов и фоток в соцсетях, а от копов, точь-в-точь как его братья. Лип понимает в гетто всё, кроме одного: не все рождённые в гетто считают это нормальным.       Йену пятнадцать, постоянную работу он получил в четырнадцать, а до этого ещё чёрт знает сколько бегал по району с газетами, пиццей и чем придётся, лишь бы Фиона спала хоть несколько часов в сутки и при этом было, чем накормить и во что одеть всех остальных. Он не жаловался, улыбался по утрам, довольно шуршал деньгами, когда удавалось приносить их в дом, с нежностью качал на руках Лиама, целовал в щёку Фи и Дебби и трепал по волосам Карла. И только Липу доставался редкий проблеск в его глазах с извечным тяжким немым вопросом «За что?», плавно перетекающим с годами в «Какого хуя?»       И Лип знал, что ничем здесь не поможет. Равно как и Йен понимал, что с этим никто ничего не сможет сделать, и старший брат тоже. И паршиво от этого было обоим.       Парни не плачут, а парни из гетто не плачут, даже ковыляя на перебитых ногах в убогую халупу, которую даже домом не назовёшь. У Йена был и нормальный дом, и здоровые ноги. И, чёрт возьми, ни единой адекватной причины терпеть.       Зато чеканутых галлагеровских хоть отбавляй: грёбанный семейный девиз «если жизнь тебя нагнула, сделай вид, что любишь снизу, улыбайся, чёрт возьми». Лип улыбается, потому что он, мать его, Галлагер. Йен улыбается, потому что он гей. Поэтому один улыбается с сарказмом, а другой — с болью, и поди кто докажи, что она приятная.       — Спроси, может, Кэш даст тебе отпуск.       Лип курит с десяти лет, поэтому травка уже не торкает, но вкус лучше, чем у табака. А Йена вот развозит с половины косяка, как малолетку, хотя стоп. Ему грёбанных пятнадцать лет.       — Интересный выйдет диалог: «Кэш, можно в отпуск?» «Да, конечно, иди». «О, спасибо, Кэш, отлично, новый товар уже привезли?» «Так а когда в отпуск, Йен?» «Никогда, чувак, я просто решил поинтересоваться».       Йен сегодня как-то по-особенному амплитудно водит головой из стороны в сторону и тяжко моргает. Лип бы спросил, как он чувствует себя, но они же Галлагеры. Задавать такие вопросы неприлично.       — Хоть неделю поиграй в обычного подростка. Повтыкай после школы в телек, набухайся за гаражами, закидай с балкона прохожих сырыми яйцами.       Йен делает затяжку поглубже, давится дымом и начинает кашлять слишком громко и ненормально. Лип подскакивает с кровати к нему на подоконник как-то интуитивно, и его занесённая рука ещё не успевает опуститься ему на спину, а Йен ложится грудью на колени и смачно блюёт. Липа всегда удивляло, как люди, вынужденные жрать как хомячки, умудряются выблевать содержимое желудка слона.       — Понятно, парень, молодец, отлично.       Он опирается на руки и через кровать сигает с подоконника сразу на пол, кульком собирает простыню вместе с одеялом и относит в бельевую трубу. Фионе будет с утра знатный подарочек. Возвращается к Йену он со стаканом воды и тыкает им ему в плечо, но тот не хочет разгибаться. И Лип с запозданием замечает, как у Йена дрожит спина.       — Кто бы хоть на неделю заставил Фрэнка поиграть в нормального отца. Или Монику — в нормальную мать. Чтобы они возвращались вечером трезвые и в чистой одежде, ставили машину под окнами, спрашивали, как дела в школе, а по утрам оставляли денег на обед. Чтобы, мать их, мы не разбегались после школы по работам и не играли в нормальных подростков, а были нормальными подростками.       Лип зажёвывает губы и растирает Йену спину. Лучше, конечно, сделать вид, что он ни шиша не заметил, и уйти, завтра обоим будет всяко проще, потому что Галлагеры не закатывают истерик. Даже тихих. Даже тет-а-тет. Даже когда она первая за чёртовых пятнадцать лет. Даже когда реально всё заебало.       Но сейчас Лип уйти не может. Не потому что под такую ситуацию нет ни одной галлагеровской программы, не потому что он боится, что его братец не справится здесь сам. Справится, однозначно. Но когда предложенный тобой же недельный отпуск кажется непозволительной роскошью и вызывает физическое отторжение, справедливо предоставить хотя бы минутную передышку.       — Идём-ка, — он перехватывает Йена поперёк живота и принимает с подоконника на себя, пятится на два шага назад и ставит его руки на перекладину лестницы ко второму ярусу кровати. Йен рефлекторно группируется и одним прыжком оказывается наверху, Липу остаётся только усмехнуться его армейской выправке. — Поспишь сегодня здесь, а завтра разберёмся.       Когда в комнату заходит Карл, Лип успевает завернуть его, жестом заставить молчать и красноречиво зыркнуть на кровать раньше, чем его недоумённое «А-а?..» сформируется в чёткий вопрос «Какого хера он дрыхнет на твоём месте?» Вернувшуюся за полночь с работы Фиону он просит не будить завтра Йена и сказать в школе, что он приболел — он объяснит пропущенное, если будет нужно. Фиона устало и полусонно кивает ему, записывая это маркером на ладони, чтобы не забыть. Она доверяет им обоим.       Лип засыпает последний, растянувшись на полу и подсунув под голову руки вместо подушки, и искренне надеется, что полдня отдыха приведут его брата в чувство и дадут сил бежать галлагеровский марафон ещё пару лет, чтобы сбоев не давали ни дыхалка, ни желудок.       Было глупо заикаться про игры в нормальных подростков, потому что Йен не нормальный подросток.       Он подросток из ёбанного гетто.