Безумие

— Бел-семпа~й, а почему~ вы отпра~вились на эту опера~цию без меня~? — привычно растягивая гласные, безразличным тоном интересуется Фран, перевязывая раненное плечо Урагана Варии. Главное не показывать семпаю, что он за него переживал. — И-ши-ши, лягушка, принц — гений, — просто отвечает Бельфегор. Судя по тону, безумие, наступающее при виде собственной крови, еще не отступило. Фран равнодушно пожимает плечами: его это не волнует, точнее не должно. Слышится стук капель о стекло: за окном начинается дождь. — И все~ же? — не то, чтобы туманник настаивал, но решение Бельфегора в одиночку отправиться на миссию по уничтожению целой семьи было… сумасшедшим. Точнее, безумней обычного. Только чудом Бельфегор отделался всего одним ранением, и при том несерьезным. — Если принц сказал, что справится сам, значит так и есть. Не мешай, лягушка, — небо за окном на миг освещает молния: началась гроза. На этот раз Франу требуется все самообладание, чтобы удержать на лице привычную маску. Примерно так же Бельфегор ответил, когда отправлялся на задание. — Я зако~нчил перевя~зку, Бе~л-семпа~й, — главное не выдавать своих чувств. Сейчас в него кинут пару стилетов, и все будет как обычно. — Можешь идти, лягушка, — равнодушно отвечает Бельфегор, не отрывая взгляда безумных глаз от бури за окном.       Небо в очередной раз освещает молния. Следом слышится раскат грома. Франу на миг кажется, что это звук, с которым захлопнулась крышка его гроба. Не нужен. Куда же ему идти, если его не существует? Без привычного безумия Бельфегора, туманник уже не представляет своей жизни. Кто он? Ученик Рокудо Мукуро? Но учитель уже сбежал из тюрьмы и с тех пор от него не было вестей. Офицер Варии? Но кроме безумного Урагана никто не хочет иметь с ним никаких дел.       В его шапке не торчит ни одного стилета, по рукам не бежит его же кровь. Больше не слышно привычного безумного смеха и тихого, почти нежного «лягушка». Как же он боялся того, что Принц-Потрошитель не вернется с той миссии. И вот он дома, в своей комнате. Живой и почти невредимый. Но Франу от этого не легче. Он больше не нужен и ему кажется, что его уже нет. Что, если он просто иллюзия?       За окном творится настоящее безумие. Но даже оно не сравниться с тем, что сейчас творится с ним. Франу кажется, что он жив только благодаря ему. Когда буря успокоится, он перестанет существовать. Слишком уж мало сил, чтобы поверить в собственное существование.       Туманник выходит на балкон, наплевав на всякую осторожность. Ему почти безразлично то, что он промок до последней нитки. Все равно он не сможет заболеть, так как не доживет даже до появления радуги. От чего-то хочется рассмеяться. Он запрокидывает голову, подставляя лицо под безжалостный дождь и издает тихий, безумный смешок.       Внезапно, шею привычно царапает лезвие стилета. Легко, почти касаясь, но этого хватает, чтобы по шее потекла кровь. Красная и теплая. Он уже и забыл, что она у него есть. Привычное «И-ши-ши, лягушка» тонет в очередном раскате грома. Сердце пропускает удар, а затем начинает биться сильнее. Фран даже не удивился тому, что глупый орган дал о себе знать только сейчас: ведь он навсегда принадлежит одному-единственному человеку. Как и сам туманник. — … если ты заболеешь, я тебя убью, — Бельфегор подтверждает свое заявление десяткой стилетов, которые привычно оказываются в шапке Франа. Туманник едва сдерживает улыбку и медленно поворачивается к своему семпаю, чтобы скучающим голосом спросить: — Соску~чились, Бе~л-семпа~й?

***

      Принц — гений. Он сразу понял, что из этого задания его лягушка не вернется. И дело не в неопытности или еще чем-то, просто эта миссия была чистейшим самоубийством для туманника. У Бельфегора не было хваленой интуиции Вонголы. У него были лишь стилеты, его гениальность, безумие и осознание того, что он просто не может потерять лягушку. Именно поэтому он и настоял на том, чтобы отправиться на задание в одиночку.       Выжил он далеко не чудом, а лишь благодаря своему безумию. Причем на этот раз из себя его вывела мысль не о том, что пролилась «священная» королевская кровь, а о том, что это могла быть кровь его лягушки. Стоит ли удивляться тому, что врагов он убивал с особой жестокостью? Безумие не захотело отступать и дома, в особняке Варии. Поддавшись ему, Бельфегор отказался от помощи Луссурии и разрешил себя перевязать только лягушке.       Фран. Он никогда не называл его по имени и на то была причина. Бельфегор знал, что стоит имени кохая слетать с его губ, как за ним сразу же последуют слова «Я люблю тебя». Принц-Потрошитель едва сдерживается, чтобы не опрокинуть свою лягушку на кровать, тем самым сделав лечение куда более приятным.       Останавливает лишь то, что безумие не отступило. Если он не успокоится, он навредит лягушке, а этого нельзя допустить. Словно отражение того сумасшествия, которое творится у него внутри, за окном бушует стихия. Как же хочется лечь на кровать, обнять свою лягушку и слушать раскаты грома. Бельфегор хочет поцеловать кохая, когда небо в очередной раз осветит молния. Что-то подсказывает, что он не встретит сопротивления.       Эта мысль опьяняет даже больше, чем вид собственной крови. Бельфегор знает, что не остановится на одном поцелуе. В его действиях почти не будет нежности. Нижняя губа лягушки будет прокушена, а попробовав вкус крови, принц сорваться окончательно. И пустит в ход стилеты. Он будет медленно слизывать кровь с оставленных им же царапин. А потом Бельфегор будет долго и со вкусом любить свою лягушку, принося больше боли, чем наслаждения. Белоснежные простыни окрасятся в алый, а любимое лицо станет неестественно бледным. В зеленых глазах появятся слезы. А сам Бельфегор будет вынужден пройти все Пути Ада, потому что его уничтожит его же безумие. Никому нельзя причинять вред лягушке. Даже ему. Особенно ему. Огромным усилием воли Бельфегор запрещает себе доставать стилеты и вместо этого бросает безжизненное: «Можешь идти, лягушка».       Нельзя! Он не должен его отпускать! Не тогда, когда хочется, крепко обнять своего кохая, вцепившись в него всеми конечностями. Звук закрывающейся двери тонет в раскате грома. Бельфегору кажется, что его сердце остановилось в этот момент. Но затем глупый орган начинает испуганно колотиться в два раза быстрее обычного.       Принц не боится темноты. Не ему с его безумием бояться чего либо. И ему совершенно точно не страшно оставаться наедине посреди собственного безумия. Бельфегор вовсе не боится того, что потерял свою лягушку навсегда. Он ведь знает, что его кохай жив и здоров. А с остальным он разберется позже. Когда убьет всех, кто решится заговорить с его лягушкой. Все в Варии прекрасно знают, что от того, кто осмелится хотя бы посмотреть в сторону хранителя Тумана, останется меньше чем ничего. В свое время Бельфегор очень доходчиво донес до подчиненных эту мысль. Настолько, что даже Луссурия, обладающий удивительной способностью к регенерации, старается поменьше обращать внимание на лягушку.       Очередной раскат грома заставляет его вскочить на ноги. После ухода туманника безумие и не подумало отступать, становясь с каждой секундой все сильнее. Бельфегор должен найти лягушку до того, как начнет убивать всех, кто попадется под руку. Найти, обнять, стянуть шапку, запустить в зеленые волосы пальцы, притянуть для поцелуя… Картинки, следующие после поцелуя отличаются особой кровожадностью и заставляют принца быстрее передвигать ноги.       К счастью, Бельфегор без труда обнаруживает лягушку. Ну кто бы еще в такую погоду вышел на балкон? С губ туманника срывается безумный смешок. Кажется, с ума сошел не только принц, но и его кохай. Бельфегор с жадностью смотрит на лягушку: туманник слишком занят своими мыслями, чтобы почувствовать его взгляд. Его личное безумие стоит прямо перед ним, подставив свое лицо под капли дождя. Принц недоволен. Ему кажется, что безумие стихии забирает у него его лягушку. Хочется уничтожить грозовые тучи своим пламенем Урагана. Никто и ничто не имеет забирать у него его лягушку. Даже Смерть. Особенно Смерть.       Туманник становиться прозрачнее. Дождь словно стирает его, как рисунок мелом на асфальте. Бельфегор сжимает стилет в руке прежде, чем понимает, что делает. Но принц — гений и поступает он правильно. Лезвие пролетает в миллиметре от нежной кожи, оставляя на ней едва заметную царапину. При виде крови Бельфегор, как ни странно, чувствует лишь привычную радость. Безумие никуда не отступило, но пришло осознание, что он никому не позволит навредить своей лягушке. Даже самому себе. И конечно же, он запретит это своему кохаю. — И-ши-ши, лягушка, если ты заболеешь, я тебя убью. — лягушка медленно оборачивается и привычно растягивая гласные спрашивает: — Соску~чились, Бе~л-семпа~й? — «Безумно» именно тот ответ, который хочет сорваться у него с языка. Бельфегор пробует его на вкус и понимает, что не готов произнести это вслух.       Вместо ответа он просто берет туманника за руку и тащит обратно в дом. В их спальню. После этой ночи лягушка переедет к нему. Очередной раскат грома застает их уже в особняке. Немного придя в себя, туманник подает голос: — Куда~ вы меня~ веде~те, Бе~л-семпа~й? — притворяется ведь. Все он прекрасно знает. Неужели ему так необходимо озвучивать очевидные вещи? — Тише, лягушка. Принц заботится о тебе, потому просто помолчи.       Бельфегор бесшумно закрывает дверь, поворачивает ключ в замке и тут же уничтожает его своим пламенем Урагана. У него есть запасные, но до утра они им точно не понадобятся. Принц медленно подходит к туманнику, который застыл ровно посередине комнаты. Там, где его и оставили. Лицо кохая не выражает никаких эмоций, но Бельфегор видит, каких усилий ему стоит удерживать маску.       Небо освещает вспышка молнии. В ее свете царапина на шее лягушки выглядит еще более притягательно. Не до конца осознавая, что он делает, Бельфегор подходит к туманнику. Руки сами тянуться снять варийский плащ, в то время как язык начинает зализывать рану. Вкус крови немного опьяняет. Бельфегор слышит, что сердце лягушки начинает биться быстрее. Как и его собственное. — Что вы де~лаете, семпа~й? — голос туманника по-прежнему спокойный, но принц знает, что его лягушка едва сдерживается. — Забочусь? — тихо шепчет Бельфегор, едва касаясь губами нежной кожи, а потом, не сдержавшись, прикусывает ее, оставляя отметину. — Что-то не похо~же, семпа~й, — как ни в чем не бывало отвечает туманник. Впрочем, он уже не стоит безучастно: его руки вовсю гуляют под любимой водолазкой принца. — В самом деле? — теперь он переключается на губы и толкает свою лягушку на кровать, нависая сверху. — Когда заботятся, не причиняют боли, — многозначительно говорит кохай, осторожно, чтобы не стянуть повязку, снимая с него одежду. — Даже когда она приятна? — на этот раз Бельфегор слегка прикусывает его нижнюю губу. — Я говорю не о физической боли, — тихо шепчет туманник, но принц его слышит. От осознания, что он мог обидеть свою лягушку, хочется извиниться. Но принц никогда не извиняется. По крайней мере не словами.       Бельфегор продолжает медленно раздевать кохая. Он целует каждый сантиметр любимого тела в надежде, что его простят. Принц уже не замечает безумия стихии за окном: у них с лягушкой свое безумие, разделенное на двоих.       Нежные поцелуи чередуются с укусами. Безумие требует заклеймить лягушку, навсегда сделав кохая своим. И то же безумие не дает ему причинить вред туманнику. Бельфегор старается доставить как можно больше удовольствия любимому. Именно поэтому, стягивая штаны, вместе с бельем, он наклоняется над членом лягушки, осторожно пробуя головку на вкус.       В голове не появляется мысль, что это недостойно принца. В конце концов, он сам выбрал себе возлюбленного, а значит туманник равен ему. Он на секунду отрывается от кохая, чтобы достать из ящика тюбик смазки. Не то, чтобы Бельфегор готовился, но… Ладно, он уже пару месяцев хотел свою лягушку. Конечно же он подготовился, ведь принц — гений.       Первый палец осторожно проникает в тугое колечко мышц, смазывая его. Тихий стон, сорвавшийся с губ туманника тонет в очередном раскате грома. Немного подождав, Бельфегор добавляет второй, не забывая уделять время члену туманника. Лягушка нетерпеливо шевелит бедрами, стараясь сильнее насадится на пальцы и недовольно произносит: — Бе~л-семпа~й! — И-ши-ши, ты чего-то хочешь, лягушка? — принц очень старается, чтобы его голос звучал так же ровно, как и у кохая. Но вид, который ему сейчас открывается, настолько возбуждающий, что все силы уходят на то, чтобы не сорваться. — Я не бу~ду произноси~ть это вслу~х. — не будет? Посмотрим. Не зря же принц — гений. Он находит пальцами заветную точку и слегка надавливает на нее. Туманник рвано выдыхает и стонет: — Пожа~луйста.       Бельфегор решает больше не мучать любимого. В конце концов, принц тоже не железный. Он тщательно смазывает свой член и осторожно входит. В уголках зеленых глаз появляются слезы. Наверное, Бельфегор все же немного поторопился. Он нежно целует свою лягушку, успокаивая. В отличии от предыдущих, этот поцелуй получается почти невинным. Принц медленно двигается, стараясь найти нужный угол. Наконец, когда ему это удается, с губ туманника срывается долгожданный стон.       Этот звук опьяняет не хуже вкуса крови. Бельфегору нравится, что сейчас он видит лицо кохая безо всяких масок. Сколько раз он пытался вывести туманника из себя. Он знал, что за ледяной маской безразличия пылает огонь. И вот сейчас, этот самый огонь выходит из-под контроля, грозя сжечь их обоих дотла.       Острые ногти оставляют на спине принца царапины. Он чувствует запах своей крови и окончательно теряет голову. Бельфегор не пускает в ход стилеты, как опасался ранее. Не то, чтобы он не хотел, он просто не может до них дотянуться. Вместо этого он оставляет на шее и груди туманника отметины, иногда прикусывая его кожу до крови. Фран отвечает ему новыми царапинами. Похоже, когда они закончат, ни на ком не останется живого места. Запах крови смешивается с запахом возбуждения и Бельфегор сбивается с заданного темпа. Ему хочется проникнуть еще глубже, забраться лягушке под кожу и стать одним целым. Он все быстрее ускоряется, пока возбуждение не достигает своего пика. — Фран… — имя любимого все же срывается с его губ, когда Бельфегор кончает. Остальная часть признания тонет в очередном раскате грома. — Бель… — вторит ему кохай, кончая одновременно с ним. Он слишком устал, чтобы говорить что-то еще и потому просто тянется за очередным поцелуем. Принцу не надо быть гением, чтобы понять, что это ответ на его признание.       Он медленно выходит из тела любимого, ложится рядом и тут же притягивает лягушку к себе. Какое-то время они просто лежат молча. Когда буря за окном окончательно затихает, Бельфегор нарушает молчание. — И-ши-ши, лягушка, ты ведь понимаешь, что тебе не сойдет с рук то, что ты сделал с моей спиной? — И что~ вы бу~дете де~лать, семпа~й? — безразличным тоном спрашивает туманник, пальцами рисуя на его груди известные лишь ему узоры. — И-ши-ши, ты переедешь ко мне, лягушка. — Хорошо~, — похоже, туманника совсем не смущает это условие. — А еще… — в голове тут же возникает образ Франа в фате и диадеме. Бельфегор довольно улыбается. Как бы объяснить все, что он чувствует? Банальных трех слов просто не хватит для этого. Решение приходит моментально. Принц убирает челку с глаз и, глядя прямо в зеленые глаза любимого, серьезно продолжает: — Я запрещаю тебе умирать, лягушка.       Вместо ответа Фран молча тянет Бельфегора за волосы, заставляя положить голову на грудь так, чтобы принц услышал, как колотится сердце туманника. Это безмолвное признание лучше всего, что может быть сказано. Он так и засыпает, слушая, как бьется сердце любимого.       Завтра их с утра разбудит Скуало, чтобы наорать за то, что они не закрыли дверь на балкон. Луссурия бросит за завтраком многозначительный взгляд, но промолчит, получив обещание, что его пригласят на свадьбу. Остальные варийцы не заметят, что между ними что-то изменилось. Впрочем, это и неудивительно, ведь они уже давно связаны общим безумием. Просто сейчас они наконец-то приняли его и не собираются ему противостоять.