Слезы мертвых крокодилов

Так давно живешь на свете. Столько имен, столько обличий. Какая по счету жизнь, сам-то вспомнишь? Да это неважно. Важна только сила. Обуздай, подчини и будешь хозяином своей судьбы, всего мира вокруг, только пожелай! Сила, только она имеет смысл, только она — цель. И пусть за собой она волоком тащит одиночество. О да, здесь, на вершине мироздания, куда ты так долго карабкался, раздирая руки в кровь, десятки раз срываясь в бездну, здесь — ты один. Холодные, злые ветра, пустое небо и никого, с кем можно разделить свой триумф. Никто из стоящих с тобой наравне не будет тебе другом, слишком большая, почти недопустимая роскошь. Но можно попробовать обмануть законы природы, можно найти и взрастить того, кто будет рядом и не исчезнет, предав, обманув, разлюбив. Тогда, столетия назад, в лучезарной Флоренции, в почете и довольстве, ты шел по улице и верил, искренне и светло верил, что и здесь победишь. Как больно было разочаровываться, как мерзко становилось каждый раз. Пол, возраст, воспитание — ты перебрал множество вариантов. Ты был похож на давно спятившего старателя на заброшенном золотом прииске, так хотел увидеть золотые крупицы среди пустой породы, что не замечал очевидного. Люди, они все были всего лишь люди. Мелочные, алчные, погрязшие в своих страстях и страхах, глупые слепцы, отвергавшие раз за разом великий дар. Может быть, хватит, думаешь ты, может быть, тут ты все-таки бессилен и стоит отказаться от этой затеи. Главное — убедить себя. В Питер приводит случай, хотя тебе ли в него верить. Грубая, неотесанная, не осознающая своих сил, но вполне их использующая, Настя уже может одним взглядом заставить любого выполнять все свои капризы. Она начинается раздеваться, как только вы оказываетесь наедине. Молодое сильное тело, молодой дикий огонь по венам. Таким богиням приносили человеческие жертвы, таких жриц отдавали богам. Горячая гладкая кожа, жаркий мокрый поцелуй, морок похоти вокруг — тягучий и сладкий. Так просто сдаться и получить это удовольствие целиком, без остатка, она ведь даже не заметит. Тебе достаточно одного движения руки, чтобы развеять нехитрые чары. Она выглядит так испуганно, что ты громко и от души смеешься. Как ярмарочный зазывала, показываешь ей пару совсем простых, но эффектных фокусов, и сразу же получаешь в ответ жадное: «Научи!» Настя много смеется на ваших занятиях, иногда жует чипсы и откровенно зевает, когда растолковываешь очередную «скучную заумь». Настя все равно пытается тебя соблазнить — веселый азарт, спортивный интерес померяться силой. Ты отмахиваешься, старик и юная дева, такие истории давно не прельщают всерьез. Но ее задор, ее жажда большего, трепет перед тобой, пусть и редко заметный, греют. Она спит, усталая, вымотанная за бесконечный день, у тебя на диване, обнимая том с трудами Папюса, а ты гладишь ее по голове — громко сопит во сне, детское кукольное личико даже не портит большая ссадина на щеке, опять подралась, как с ней cладить? Ты гладишь ее по волосам, чтобы не думать, не признаваться себе, как ты страшишься ошибиться и в этот раз. Маленькая вздорная девочка Настя глубоко уже забралась под кожу, пригрелась возле сердца, впилась в тебя своими маленькими коготками, выкрашенными бордовым лаком, — не оторвешь так просто, не выбросишь. Маленькая страстная женщина, ей мало будет твоих знаний и умений, она захочет получить тебя всего — и ты не сможешь ей отказать. Уже сейчас почти не можешь. «Кто такие демиурги?» — ее голос звучит в голове настойчиво и требовательно. Ты завариваешь чай на своей кухне, Настя лежит у себя дома, в свое комнатке, одетая, завернутая в одеяло, лицо опухло от слез. Банальная ссора с родителями, ты недовольно морщишься. «Демиурги могут перекраивать ткань вселенной, глобально менять саму жизнь», — ты стараешься звучать отрешенно. «То есть, они могут все изменить вообще все? Типа, исправить там, если надо?» — она шмыгает носом и закусывает губу, ей важен ответ. «Ты что-то хочешь исправить?» — игра в угадайку тоже давно не для тебя. «Да, — она молчит какое-то время, собирается с мыслями, — не хочу, чтобы мама с папой ругались. И пили. И не хочу, чтобы Вадьку батя бил». Ты тяжко вздыхаешь. Юное суетное племя, какие глупости их волнуют, какая ерунда их печалит. Ты успокаиваешь ее, усыпляешь, а на следующий день объясняешь все эти очевидные вещи. Родители, друзья, любовники — им всем нет места в вашем мире, здесь иные правила. Большая игра не терпит слабаков, отдавших свое сердце другим. Эмоции, переживания, чувства — пустое, время сотрет их, превратит в пыль под ногами. Можно все это оставить, но тогда не поднимешься, не будет никакой вершины. Большая игра — большие ставки, деточка. Кому много дано — с того и спрос большой. Настя молчит, пока ты разглагольствуешь как дурак. Ты думал, что она все это уже давно поняла, приняла, что для нее это в порядке вещей. А вот поди ж ты! Настя исчезает так же внезапно, как появилась. Холодная ярость поднимается, клокочет под ребрами, что за шутки, в конце-то концов? Ищешь, ищешь, ищешь, как тот безумный старатель — единственную за долгие годы золотую крупинку. Везде пустота, нигде ее нет. Что ж, ты сам научил ее прятаться, ты сам сделал почти равной себе, время пожинать плоды. Ее образ приходит под утро, она зябко ежится от ветра где-то на берегу залива, за чертой города, точнее — не дает поймать. «Настя!» — ты стараешься быть спокойным, стараешься не кричать. Она молчит в ответ, ты чувствуешь ее тяжелую отчаянную печаль, ты чувствуешь, как она отрезает себя от тебя. Тоже привыкла, тоже прикипела, а ты... Она не вернется, это ты понимаешь с ужасающей отчетливостью. Она не хочет быть с тобой. «Я не хочу стать тобой», — это последнее, что ты слышишь от нее. Образ пропадает, и больше ты ее не видишь, совсем. Ты не вспоминаешь, никогда не вспоминаешь, что больно было так, будто и правда по живому отдирали куски мяса. Что неделю провел в опиумном притоне, рыдая и корчась на шелковых подушках, захлебываясь в своих фантазиях о Настином возвращении и покаянии. От себя — противно, жалкий слизняк, нашел, отчего убиваться. Прижег эту рану, пошел дальше, поднялся выше. Илюша, золотой солнечный мальчик, с умом как острие катаны и руками вернее, чем у самого опытного хирурга, пришел к тебе сам. Он знает уже все правила, он готов ставить по-крупному, он хочет власти, он хочет на вершину. Ваши беседы — не то, что уроки с Настей, все сухо и по-деловому, легко и просто, ты объясняешь — он ловит на лету. Но Илюша все равно такой же трепетный иногда, и ты не против такого напоминания, ты не против хоть какого-нибудь. Ты запрещаешь себе думать, что он — тоже уйдет.