Цветы

Минки рисует на запястьях цветы. Ровно вычерчивает каждый завиток, стараясь, прикладывая много усилий. Ему совсем не больно, просто внутри разрывает на части. Он слишком устал, чтобы впадать в истерику, и слишком горд, чтобы показывать свое внутреннее состояние. Ведь жалость он не любит больше всего. И самое обидное, это то, что он сам пропитан этой жалостью к себе. И сам не верит в то, что рисовать решился. Алые разводы стекают по бесснежной раковине, пачкая. Одежда тоже пропитана алым. А на душе у него пустота, словно все эмоции разом выкачали, словно все мысли растворились после первого наброска. Виток за витком, в голове – ничего, только желание ровнее вывести лепесток. Ромашки, отчего-то, у него красные, но Минки подобное не останавливает, тот продолжает. Снова и снова, пока перед глазами не расстилается непроглядная тьма, а звуки все вокруг вдруг стихают. Ни звуки ударов, ни громкие крики, всего этого Чхве не слышит. Ему кажется это все богословением. Возвращаться из пустоты для Чхве довольно таки сложно. Перед глазами все время кто-то маячит. Кто-то не тот, кого ему бы хотелось видеть. Кто-то, кто не решается поднять тему его пребывания в центральной сеульской. Чхве не сказал бы, что благодарен Арону. Ему просто все равно. Не дорисовал сейчас, так в следующий. Истина до смешного проста. Он вытерпит еще пару недель, пока события уляжутся, пока пройдут все муки выписки. Просто немного подождет, терзаясь воспоминаниями, потом уже будет легче. Вести от Джонхена приходят неожиданно. Минки и рад бы проклинать окаянного, только вот сердце предательски замирает и начинает биться быстрее. Он жадно впитывает разговор Донхо и Минхена, чтобы узнать, что тот благополучно поступил в ньюерский. Это злит его, возмущает, но на землю грешную вернуться все равно не получается, особенно, когда Мин смотрит с той самой жалостью во взгляде, которую Чхве так ненавидит. Минхена ненавидеть не получается, тот упорно пытается вернуть Минки хотя бы к учебе. Но после перерыва в два месяца, восстановление у того неожиданно затянусь, тоже не может. Дни идут свои чередом. Минхен стабильно будит его по утрам звонками на мобильный телефон. Вытаскивает на пары, заставляет учить и есть. Не всегда, конечно, у него это получается, но подобными маленькими победами тот очень горд. И жалость к себе Чхве замечать перестает, что уже играет старшему только в плюс. Минки рисует цветы в тетради. Черные, ручкой, под пристальным взглядом Минхена. Не алые, конечно, но хотя бы что-то. Это не спасает его ровно до того момента, пока Минхен случайно, поддавшись своим эмоциям и чувствам, не встряхивает его за грудки, пытаясь вновь привести Минки в чувства, крепко обнимет и целует. Совсем невесомо, неуверенно, боясь разрушить последнее, что от Чхве осталось. Но Минки его не отталкивает, просто не успевает подумать о чем-то еще, кроме удивления и своего наигранного безразличия. Минки может уж сам себе сказать правду. Джонхену хотелось отомстить, хотелось послать его к чертям. Хотелось почувствовать тепло объятий, хоть чьих-то объятий. Чхве было слишком одиноко, слишком больно и он поддался жестоким мыслям. Подпустить к себе Минхена ближе, чем Минки мог себе представить, оказывается довольно трудно для него. Однако, старший упрямо стучится в закрытые двери Чхве, ломает воздвигнутые им стены и, потихоньку, Минки привыкает. Привыкает пить с ним кофе по утрам до пар в какой-то супер милой кофейне, от которой Чхве немного тошнит. Привыкает к объятиям в душной квартире, потому что открыть окна невозможно, старшей легко подхватывает простуду, а выхаживать его не так уж просто, старший становиться слишком ворчливым. Привыкает, что вечная золушка Мин умудряется, даже на правах гостях, содержать и его квартиру в чистоте. Привыкает неизменно в конце августа выбирать подарок старшему. Терпеть на праздниках жизни и живота Арона с Бекхо, которые так неумело маскируют родное до боли для Минки имя. Привыкает не думать о Джонхнене 24 на 7. Чхве привыкает ко всему, только смирение к нему не приходит. Даже самую малость. К крепким долгим объятиям и жарким поцелуям старшего тоже привыкнуть никак не выходит, не говоря уже о чем-то большем. Минки просто не может, потому что изо дня в день мнит себя предателем и тогда вены, ненавистные собственные запястья, вскрыть хочется в два раза больше. Он слаб. Слаб до тошноты от себя собственного. И это убивает его изнутри в два раза быстрее. Когда Чхве срывается в очередной раз, Минхен все равно успевает вовремя. Успевает, но Минки ему вовсе не рад. Невысказанные тягостные мысли рвутся на следующий день из него сами собой. Младшему и совестно вроде, читай, Минхен так много для него сделал, да и значит тоже. Только вот он не Джонхен и Минки с собой сделать ничего не может. А Минхен понимает. Улыбается совсем грустно, но понимает. С этого дня Чхве уже чувствует себя спокойнее. В этот раз так просто выписаться не получается. Чхве ожидаемо таскают по умным, и не очень, докторам, которые угрожают засунуть его в психушку. Вериться - не вериться, Минки подобным почему-то не пугается. И не потому, что у Арона пол семьи тут работает, просто как-то нет. Не без помощи того же Арона, конечно же, в итоге его выписывают. Под строгим наблюдением психолога, который и психиатр, и просто человек. Странный не меньше самого Минки. Но последний стабильно, по субботам, не пропускает сеансов. Помогает ноль, но Минки упрямо ходит. Заняться ему все равно нечем, на учебе академ, Минхен в отъезде, а Бэкхо своими проблемами занят не меньше. Так проходит год. Минки не понимает, что чувствует. Неизменно пустоту? Или же неизменную тягу к рисованию? Все слишком сложно для него. Все тот же Минхен, пришедший в себя и, наверно, смирившийся со всем этим творящимся с Минки кошмаром, да и с ним, собственно, тоже, упрямо подкидывает идеи поехать в штаты. Минки его идей не разделяет. Возвращается к учебе он охотно. Так отвлечься от мыслей получается намного лучше. До того момента, пока в кабинет, перед парой по риторике, не входит новый студент. Чхве чувствует, словно у него земля уходит из-под ног. Долгие три года он безуспешно пытается привести собственные мысли и чувства в порядок, и все насмарку. Особенно, когда источник этого беспорядка стоит перед тобой, рассматривая тяжелым взглядом, полным грусти, с ног до головы. Минки отказывается в это верить. Минки отказывается принимать Джонхена, как и, собственно, разговаривать тоже. Ни дипломатичный Минхен, при помощи Арона, ни убедительный в своих аргументах Бэкхо, переубедить его не могут. Младший сбегает в собственный дом, выключая телефон, обрывая связи с внешним миром. Словно побитый зверь, прячется в свою берлогу, зализывая раны. Все так и было бы, но… В руках снова кисть и краска. Перед глазами белый чистый холст, а в голове алые цветы, которые так хочется воплотить на этом белом полотне. Только краска у него черная. Да и острых предметов стараниями Минхена больше в его квартире не осталось. Хаотичные громкие удары в дверь не отвлекают его от занятия рисованием, и не важно, что похоже это вовсе на что-то другое. Ему не важно. Важно то, что внутри больнее, даже если бы тысячи осколков врезались в эту несчастную руку, раздирая плоть и вены до крови. Ему не важно, потому что душевная больнее невыносимее физической. Его чувства невыносимее всего. - Открой же, ну, - за дверью слышится шум голоса. Родного, до дрожи в коленках, но он не готов его видеть. Не сейчас, когда обида сильнее, когда Чхве все еще продолжает упрямо лгать самому себе, что остыл. Но он не чай, да и не кофе, не один из этих напитков, чтобы так вмиг стать холодным. Только Джонхену этого знать не нужно. Пусть, думает Минки, пусть мучается, потому что поступить так, как это сделал он, совсем не нормально. Ну а после стольких лет заявится, как ни в чем не бывало, и искать с ним встречи. И пусть все решат, что Чхве все еще дурной мальчишка, раз не понимает, только вот Минки тоже живой человек. Минки тоже чувствует. И ему больно. И тогда и сейчас. Больно. Цветы рисовать совершенно не получается, в итоге все лепестки, бутоны и листья выходят кривыми. Как и собственная его улыбка. А стуки и звонки, громкий голос – они все не стихают. Они сводят его с ума и Чхве уже готов сдаться под напором Джонхена. Под напором его желания увидеть Минки. Как некстати вспоминается Минхен, который адрес его новый, по всей видимости, старшему и слил. Добрый милый Минхен, которой обижен Минки не меньше, чем Минки Джонхеном. Но Чхве не обещал, что ждать будет Кима как верный пес своего нерадивого хозяина. Только вот все оказалось намного сложнее, а чувства к старшему намного сильнее и глубже, чтобы с Минхеном у них действительно что-то могло выйти. Чхве в ярости бросает черную ручку куда-то за кровать и, минуя погруженную в полумрак гостиную, подходит к входной двери. Джонхен уже не молотит несчастную, лишь его усталый голос раздается в подъезде. - Открой, пожалуйста, Минки. Младший зависает, не в силах понять даже собственных желаний. Хочется набить лицо старшему и, в тоже время, распахнуть дверь и крепко обнять. И ему совсем не нравятся эти его перепады. - Прости. Голос за дверью звучит уже совсем тихо и откуда-то снизу, видимо, старший, оставшись без сил, съехал по двери вниз и уселся на холодный бетонный пол. «Заболеет же, замерзнув», - недовольно подмечает в подсознании младший и, тяжело выдохнув, открывает. Карие глаза смотрят на него в нерешительности снизу вверх, пристально, будто гипнотизируют. - Прости меня, - снова повторяет и Чхве сдается. Подает руку и тянет на себя, заводя в квартиру. Тут же оказывается схваченным в крепкие объятия. - Я так по тебе скучал. Младший не двигается, не отвечая на долгожданные и такие приятные объятия. Только вот холодная стена между ними рушится, кирпичик за кирпичиком выпадая из ровной, идеальной кладки. - Тебе понадобилось три года, чтобы понять это? – Спрашивает он у старшего, плохо скрывая злую иронию в собственном голосе. - Мне хватило и секунды, но я должен был уехать, Минки. Мне было необходимо обучение там. - Ненавижу тебя, хен. Нет, Минки совсем не собирался плакать и, конечно же, ни в коем случае не будет. Лишь крепче обнимет в ответ Джонхена, ближе прижимаясь к нему, пока тот целует его так нежно, что голова идет кругом. Слишком долгожданно, слишком нереально, что младший всерьез опасается, что все это лишь его очередной сон. Сон истосковавшегося сердца по родному человеку. Только вот Джонхен реален, как и его крепкие руки на плечах Минки, как его голос, что шепчет столько всего ему на ухо. И Минки готов простить. Простить, но больше никогда не отпускать старшего. В следующий раз он просто не вынесет разлуки. Но и Джонхен к подобному не готов. Особенно после того, как узнал, что младший вместе с Минхеном. Закончить обучение получилось намного быстрее, чем было рассчитано в самом начале. Только вот у них все равно ничего не получилось, чему Ким несказанно рад. Все же, смирится с тем, что Минки откажется от него, он бы никогда не смог. - В следующий раз я тебя просто прибью, и ты никуда не поедешь, - грозно вещает младший, оторвавшись от любимых губ. - Следующего раза не будет, - уверенно заявляет старший, однако, предпочитая не добавлять, что, зная, что рядом с ним будет Минхен, Джонхен просто не сможет его оставить. Да даже не из-за этого. Он никогда не сможет быть вдали от Минки. Теперь Минки рисует цветы не только на своих запястьях. Он старательно выводит лепесток за лепестком на руках Кима. Они выходят прекрасными, потому что сердце его спокойно. Оно бьется в такт с другим, таким же близким и временами беспокойным, но таким родным. Словно и не было этих нескольких лет вдали друг от друга. Но Минки уверен, что подобной разлуки больше не будет.