Clint Mansell — Lux Aeterna
Знаешь, Рентаро. Я считаю, что наш мир безумен. И не потому, что за монолитами из черного металла гуляют гастреи, а внутри живут дети, зараженные их вирусом. Бóльшим безумием мне кажется то, что многие люди, не считая все это веской причиной, живут совершенно обычной жизнью. Они не обращают внимания на огромные плиты, стоящие стеной вокруг Токио, не думают о гастреях, инициаторах и промоутерах, они просто живут, стараясь радоваться каждому дню. Никогда этого не пойму, буду считать странным и…завидовать. Как бы я хотела жить столь же беззаботно, не волнуясь о постоянной угрозе нападения, не думая, что в следующем бою могу потерять тебя, не трясясь каждый раз за эти чертовы доли процентов, отделяющие меня от превращения в безмозглое чудовище, распространяющее заразу. Мне «посчастливилось» стать одной из «проклятых детей», и сначала я ненавидела судьбу за столь жестокий подарок. Было невыносимо осознавать, что моя жизнь не несёт никакой ценности для этого мира. Пусть я и отличаюсь от обычных людей, но тем не менее так же хочу, чтобы меня любили. Живя во внешней зоне, я поняла, что здесь существует лишь один закон: «Борись или умри». Ждать любви и ласки бесполезно, а, значит, полагаться можно лишь на себя. Так я утратила свою веру в людей и их человечность. Попав в тот центр, я видела одни и те же фигуры в халатах и форме, лица, старающиеся улыбаться, но прячущие за лживой приветливостью презрение и отвращение. Все, что окружало меня, потеряло краски, стало невзрачным и серым. Боль, обида, горечь, ненависть к другим и себе — все это застилало мне глаза и не давало понять одного: ярость и злость лишь ухудшают мое положение. Когда я уже начала мечтать о том, чтобы этот бесконечный круг страданий закончился, и у меня была бы возможность закрыть глаза навсегда, появился ты. Не похожий на всех этих людей, ты стоял передо мной в обычной школьной форме и неловко улыбался. Я не видела замаскированных этой улыбкой чувств и…боялась. Ведь луч солнца, что на миг так ярко осветил мое существование, мог стать бесконечной тьмой, все больше затягивающей меня в свои сети. Я смотрела на тебя своими алыми глазами, будто на врага, но ты все продолжал улыбаться. Выбор…мне ничего не оставалось, кроме как уйти вместе с тобой. Опасаясь еще больших страданий, я планировала сбежать во внешнюю зону, как только появится возможность. Ждала, когда же твоя улыбка погаснет и заменится холодной усмешкой и жестокостью… Ждала…день, неделю, месяц, три. Но ты так и не перестал улыбаться, произнося «Энджу» с теплотой и нежностью в голосе. Для меня это стало настоящим потрясением, ведь я никогда не слышала свое имя из уст других людей, тем более произносимое таким тоном. Ты заботился обо мне, но поначалу еда была отвратительна, а уколы невыносимы. Хоть и не был взрослым, ты сумел заменить мне родителей, которых я никогда не знала. Лишь благодаря тебе тепло семьи стало для меня реальностью, а не несбыточной мечтой. Спустя какое-то время я поняла, что ни при каких обстоятельствах не желаю оставлять тебя. Впервые я чувствовала, что мне важна не только моя жизнь, но и жизнь другого человека. Искренняя благодарность и привязанность… Я не знала, как выразить их, а потому стала липнуть к тебе. Даже если это было неприятно тебе, ты не отталкивал, а лишь слегка отстранял и журил. Мне было интересно, как же долго ты сможешь терпеть это? Но время шло, а ты все еще желал видеть меня рядом с собой. Я и не заметила, как стала другой. Ты изменил меня. Работа инициатором не доставляла проблем, ведь на гастреях я могла выместить ту злобу, что таилась внутри меня годами. В какой-то момент я даже начала считать все это забавным и весёлым, но… Разрушение монолита, появление Альдебарана и последовавшие за этим, казавшиеся бесконечными, битвы, отчаяние и боль — все это вновь покрыло только оттаявшее сердце коркой льда. Потеря друзей. Я, никогда и не мечтавшая о дружбе, была счастлива, несмотря на непрекращающиеся сражения и грохот войны. Но победа требует великих жертв, и мы с тобой снова остались одни… Сожаление, боль, ненависть к гастрее и радость триумфа смешивались, образуя тугой комок, что застревал в горле и заставлял плакать. Помнишь ли ты то, что было тогда, в поезде? Мы сидели на жестких потертых сиденьях, слушали грохот колес по рельсам, сражаясь с избытком чувств, готовых вот-вот вырваться наружу. Ты рыдал у меня на коленях, говоря о том, чего страшишься больше всего на свете. Боязнь привыкнуть к смертям друзей заставила тебя признать свою слабость. Помнишь ли ты обещание, что попросил меня дать тогда? Что я никогда не покину тебя, всегда буду рядом? Твоя просьба затронула мое сердце, заставив его сжаться от тоски. Я дала тебе клятву, что буду рядом, что мы всегда будем вместе, а ты принял ее. Но уже тогда мы оба понимали — это ложь.***
임선혜(Sunhae Im) — «Will Be Back"(꼭 돌아오리)
Что же изменилось за те два года, прошедших с разрушения монолита и крохотной победы человечества над гастреей? Инцидент с некачественностью одной из плит заставил правительство поднять все документы и не раз проверить их. Стало ли спокойнее внутри вараниумного барьера? Может быть. Работы было все так же много, мы медленно, но верно поднимались по лестнице престижа пар, повышая ранг. Изнурительные бои помогали отвлечься от потерь, что понесли наши души. А еще… Я начала понимать, что задержусь здесь совсем ненадолго. Сначала это было лишь смутным предчувствием, назойливым призраком, маячившим где-то на горизонте. Но с каждым днем я все яснее осознавала, что скоро перестану быть человеком и превращусь в одного из тех отвратительных монстров, с которыми боролась все это время. Начиналось все с легкого и неприятного ощущения где-то внутри. Чем больше времени проходило, тем назойливее и жарче становился раздражающий сильнее, чем нудные инструктажи нового босса, зуд. Вскоре он стал беспокоить меня настолько, что ночами я не могла заснуть. Ворочалась до самого рассвета, невольно ловя себя на не самых оптимистичных мыслях. Хорошо, что ты сильно уставал на работе и мгновенно засыпал, едва твоя голова касалась подушки, ведь я не хотела беспокоить тебя ненужными проблемами. Время шло, и даже отвратительные уколы, что все это время приглушали боль, перестали помогать. Порой от наплывов жара в груди хотелось выть и раздирать кожу до крови, только бы остановить это, но я стойко держалась и не давала даже повода подумать, что со мной что-то не так. Осмотр и анализы подтвердили мои самые страшные догадки: отсчет идет не на месяцы и недели, а на дни. Что я могла поделать с этим? От тревоги и отчаяния хотелось лезть на стену, но больше всего я опасалась увидеть отражение моих собственных чувств на твоем лице. Страх маячившего превращения не так пугал, как тот факт, что ты снова останешься один. Я…боялась увидеть те же эмоции, что и в день нашего первого обещания. На этот раз я хочу, чтобы обещание дал мне ты. Во время ежедневной процедуры укола, неприятные ощущения от которого полностью заглушались растущей с геометрической прогрессией болью в груди, я тихо спросила: «Рентаро… Могу ли я попросить тебя дать мне обещание?» «Ммммм… Смотря какое. Если снова попросишь жениться, то ты уже знаешь мой ответ.» Тихо хмыкаю, но тут же замолкаю, от наплыва очередного, но гораздо более сильного головокружения и жара в сердце. Не в силах сдерживать себя, издаю тихий вздох и сжимаю футболку на груди, впиваясь ногтями в ткань. Комната раскачивается перед глазами, постепенно темнея. Тряхнув головой, привожу себя в относительную норму. Ты смотришь с тревогой и спрашиваешь: «Больно получилось? Прости. Так что ты там говорила?» Заставляю себя сделать глубокий вдох и медленно выдохнуть, опускаю голову, позволяя заметно отросшим волосам упасть, скрывая плотной завесой мои эмоции. Впервые за этот месяц я открываю путь всем чувствам и всему страданию, они отражаются на моём лице. Ясно осознаю, что осталось совсем немного. Волны боли, то накрывающие с головой, то откатывающие ненадолго, позволяя передохнуть, повторяются все чаще, туманят рассудок и заставляют невольно трястись от страха. Дрожа всем телом, сведя брови в выражении боли, я поднимаю голову и внимательно смотрю на то, как изменяется выражение твоего лица. Сначала это легкая тревога, потом испуг, и, наконец, словно в замедленной съемке, появляется осознание и то, что я так боялась увидеть. Невыносимое, горькое страдание, отчаяние, боязнь одиночества. Видя это, я все же осмеливаюсь попросить, говоря с придыханием, комкая футболку на груди: «Я хочу…чтобы…именно ты…избавил…меня…от этого.» Думаю, что так будет лучше для нас обоих, но в то же время понимаю, что я — эгоистка. Так будет лучше лишь для меня. Неверяще смотришь в глаза, пробегаешь своими по моему лицу и остервенело мотаешь головой. Как будто это может хоть что-то изменить. «Я…прошу тебя.» Мой голос так слабо звучит, хотя я всегда говорила звонко и громко. Сейчас он кажется лишь эхом прошлого тона, как и я сама — лишь тень от прежней, уверенной и веселой Энджу. Но в этом желании твердо уверена, потому голос хоть и тих, но настойчив. Ты внезапно опускаешь голову, пряча лицо, и, не глядя на меня, собираешь в охапку и обнимаешь. Сильно, словно пытаясь удержать. Я чувствую, как ткань моей футболки на плече медленно намокает, прилипая, и не замечаю, что и по моему лицу начинают струиться водопадом слезы. Обхватив тебя за спину, прижимаюсь к груди, утыкаюсь в нее лицом и впервые за столь долгое время позволяю себе слабость, быть ребенком, рыдая в голос, крича, что это не справедливо и я еще не готова уходить, сминая твою рубашку все сильнее. Вместе с минутной истерикой уходит и часть боли, что я держала внутри последние пару месяцев. Ты все еще сжимаешь меня в своих руках, уткнувшись лбом в мое плечо, но я слышу тихое и утомленное: «Я сделаю так, как ты хочешь.» Вздыхаю с облегчением, ведь теперь мне не о чем беспокоиться. Внезапно чувствую, что что-то не так. Боль, зуд в груди и головокружение прошли, и я с замиранием сердца понимаю, что едва сдерживаю ЭТО внутри себя. Не говоря ничего, со страхом вскакиваю и шиплю от внезапной секундной боли, хватаю пистолет, сую его тебе в руку и тащу на улицу. Разум ужасающе ясен, и единственное, что я чувствую, пока торопливо сбегаю по ступенькам — как будто что-то толкается в мою грудь изнутри, собираясь вырваться во что бы то ни стало, неся разрушения. Выбежав на улицу, я мельком смотрю на ночное небо. Оно черно, лишь в нескольких местах освещается блеклыми, едва заметными звездами и совсем тонким серпом убывающей луны. Оглядываюсь, нет ли кого по сторонам улицы, отхожу и встаю как можно дальше от тебя. Там, где мы стоим, светло, ведь высокий фонарь освещает добрую половину дороги. Дует прохладный осенний ветер, сулящий скорую зиму, и я должна была бы озябнуть, но уже не чувствую ничего, кроме пугающих толчков в груди. Ты смотришь на меня с отчаянием и глубокой болью, слезы текут непрекращающимся ручьем, а мое сердце разрывается на части. Я снова плачу и, глядя тебе прямо в глаза, шепчу: «Прости и… не грусти. Можешь улыбнуться мне, как тогда, в первый раз?» На улице нет никого, всегда шумный Токио вдруг словно замолкает, и потому ты слышишь меня. Твое лицо искажается в подобии улыбки — отблеск того яркого света, что так тепло согревал меня все это время. Стараюсь подбадривающе улыбнуться, но чувствую, что не выходит ничего, кроме кривой ухмылки. Протягиваю тебе руку и тут же сгибаюсь от невыносимой, рвущей тело на куски боли. Словно вспышка, она ослепляет меня, заставляет сжаться как можно сильнее, лишь бы хоть немного уменьшить страдание. Не в силах сдержаться, я громко кричу, срывая голос, не слыша ничего вокруг, кроме собственного вопля, обхватываю себя руками и зажмуриваюсь… На секунду мне кажется, что я слышу тихий, издевательский смех, но все тут же замолкает… Открыв глаза, понимаю, что ничего не вижу. Странно. Всегда думала, что после смерти в глазах темнеет, и ты словно засыпаешь. Но сколько бы я не ждала, тьма не спешила забрать меня в свои спасительные объятия. И ожидание было все мучительнее и невыносимее. Будь ты рядом со мной, я бы не боялась и со стойкостью приняла все, что мне уготовано. Но, когда в глазах все сплошь бело, я чувствую себя совсем маленькой девочкой и дрожу перед неизвестностью. Рентаро… Твое лицо…я… никогда не забуду его. И хотя моя судьба была не самой счастливой и легкой, но, тем не менее, я благодарна ей за то, что она подарила мне встречу с тобой. Если бы не ты, я бы уже тогда попала в сети тьмы и умерла, так никого и не защитив… Но теперь, когда я не раз спасла людские жизни… Можно ли мне немного помечтать, Рентаро? О том как… Как я бы переродилась совершенно обычной девчонкой с совершенно обычной семьей, где папа каждый день ходит на работу, а мама на кухне готовит бэнто. О том, как они любят меня, нежно зовут «Энджу», обнимают и с гордостью гладят по волосам. В совершенно обычном, для кого-то скучном, а для меня самом желанном мире. О том как весной, поступая в старшую школу, я опоздаю на вступительную церемонию и рядом с воротами школы столкнусь с тобой. Я упаду, запачкаю свою серую юбку и ушиблю зад. Ты поможешь мне встать, извинишься и предложишь платок, чтобы вытереть грязь. Над нами будет тихо шуметь молодая листва, покачиваемая легким теплым ветерком. Ты будешь долго всматриваться в мое лицо и спросишь: -А мы нигде раньше не встречались? Я засмеюсь и, поднимая сумку с земли, кокетливо отвечу: -Разве что, в прошлой жизни. Спасибо за платок. Я потом верну. И побегу к своему классу, где директор уже что-то вещает, активно жестикулируя. Не останавливаясь, обернусь и посмотрю на тебя. На то, как твои темные волосы будут блестеть на солнце, на твою яркую улыбку. Ты все еще смотришь мне вслед и машешь рукой. Я хихикну и помашу в ответ. Ты окажешься моим семпаем, мы будем дружить, влюбимся, и вскоре начнем встречаться, как все обычные школьники… Будем гулять под цветущей сакурой, есть бэнто, которое я впервые приготовила с маминой помощью, и мечтать о будущем… В глазах начинает темнеть, и я вздыхаю с облегчением. Несмотря на всю привлекательность картин, что я придумала, все это лишь сказка. Сказка, которой не суждено сбыться.