***
Всё происходит как в идиотском кино: Стилински залпом допивает свой коктейль (к сожалению, безалкогольный), встаёт с места и подходит к столику Хейла и Арджент. Он не помнит себя от волнения и запутанности своих мыслей, только слышит хриплый смех Кейт и видит, как насмешливо щурится Дерек. Но всё действительно происходит как в идиотском фильме, поэтому через пару мгновений они стоят на заднем дворе забегаловки. Стайлз, эти грёбаные фунты костей и нервов, находит в себе смелость и силы припереть всем своим весом к стене Дерека и едва сдерживается, чтобы не врезать по этой наглой роже, которая так непонимающе и насмешливо глядит сверху вниз. — Что ты, по-твоему, делаешь? Этот вопрос должен задавать Дерек, но он срывается с губ Стайлза вместе с обессиленным и раздражённым рычанием. — Прости? Пытаюсь устроить свою личную жизнь? — На глазах у своего соулмейта? Ты вообще без тормозов и совести? Такое удивление нельзя сыграть. Стилински не чувствует сопротивления под своими руками — поражённый, Дерек приваливается спиной к стене и невыносимо долго и какого-то чёрта безэмоционально смотрит в затравленные оленьи глаза напротив. — Докажи. Это не приказ, но у него срывает тормоза. Тонкая осенняя парка оказывается в руках Дерека, и Стайлз начинает сыпать именами, закатывая рукава и указывая на оставшиеся шрамы. Эрика. Лидия, короткий и не очень яркий роман. Благо, ей хватило смелости извиниться, когда она узнала, какую боль неосознанно причиняла Стайлзу, даже не подозревая об этом. Эллисон. Кира. Много Киры, которая, несмотря на хвалёную азиатскую сдержанность, не сопротивлялась никаким поцелуям. Стайлза срывает, и он продолжает называть всё новые и новые имена. Он помнит их всех, потому что каждый раз, после каждого чёртового поцелуя, имя стучало в висках пронзительной болью. Когда он произносит «Мелисса», Дерек поднимает ладонь вверх, прося остановиться. Окей, такие тайны — это уже перебор. — И всё это время ты молчал? Вопрос повисает в воздухе дамокловым мечом. Ответ крутится на кончик языка, но Стайлз не может его произнести, потому что из них двоих бесчувственный мудак уж точно не он, и ему не хочется отбирать эту роль, признаваясь Дереку, что до сегодняшнего дня его не особо тянуло к соулмейту. Поэтому Стайлз только кивает и что-то ворчит, раскатывая рукава и отбирая парку: когда спадает внутренний жар гнева и досады, приходит осознание того, что они зависают на улице, а на дворе достаточно промозглый осенний вечер. Хейл устало трёт переносицу пальцами, вкладывает в тяжёлый вдох все свои эмоции (хотя Стайлз читает там только «боже, какой же ты идиот») и сгребает мальчишку в свои медвежьи объятия за плечи. Стайлзу хочется по-детски разреветься от обиды. В первую очередь, конечно же, на себя, за нерешительность, и уже после — на вселенную, которая обделила его храбростью, зато подсунула самую невнимательную и безразличную родственную душу из всех возможных. Дыхание у Дерека горячее и спокойное, но парень не сразу замечает, что ощущает его на своей щеке. Хейл целует его сухими губами в щеку, и внутри что-то ломается с нервным треском, из-за которого хочется вжаться в Дерека всем телом, ища спасения. Он не говорит «прости», не смотрит виновато. Дерек вообще не пытается сказать хоть что-нибудь. Может быть, потому что это не в его стиле. В его стиле — делать и не трепать языком, выворачивая всю свою душу наружу в моменты отчаяния, чтобы потом ненавидеть себя за излишнюю откровенность. Стайлзу искренне хочется понять его, хотя бы на пару секунд оказаться кем-то большим, чем просто истеричным мальчишкой, которого надо заткнуть прежде, чем он снова начнёт нести какие-то откровения, но Дерек кладёт ладонь на его затылок и целует, хотя к этому не было никаких предпосылок. И отчего-то Стайлз даже не думал о таком повороте событий всерьёз. Будь они в идиотской романтической комедии и магии, Стайлз бы сейчас светился как рождественская ёлка — не от удовольствия или смущения, а от того, что он чувствует, как затягиваются и стираются с кожи все его отметины. Но на этом ощущении ему не дают сосредоточиться. Дерек слабо сжимает пряди его волос, оттягивая голову назад. Стайлз прижимается к нему всем телом, будто боится, что Хейл отстранится слишком рано, не дав искупиться всем его ошибкам и грехам. Но тот, кажется, даже и не думает об этом. Они целуются действительно долго. Стайлз не может сказать, сколько именно, но, когда они наконец-то отстраняются, его лёгкие болят от недостатка кислорода. Он приваливается к Дереку и упирается лбом в его плечо, стараясь восстановить дыхание. Хейл опускает ладонь на его затылок, перебирая пряди волос между пальцев, и бережно целует Стилински в макушку. На улице всё ещё прохладно, но он не чувствует этого: щёки пылают, кончики пальцев мелко покалывает, а в ушах стоит звон. Он не чувствует собственное тело, поэтому благодарен Дереку за то, что тот позволяет опереться на себя. — Всё будет в порядке. Шёпот Дерека звучит словно сквозь вату, приглушённо и не очень чётко, но он кивает. — Теперь всё будет иначе, Стайлз. Я обещаю тебе.***
— Поверить не могу! — В то, что сегодня Стайлз пьёт за наш счёт? — хмыкает Лидия, проведя кончиками пальцев по гладкой коже рук друга. — В это тоже, — Скотт откровенно пялится на его руки как на живое подтверждение существования магии и раздражённо дёргает плечом. Айзек молча переваривает информацию, глядя на сияющего Стайлза. — Ты точно так рад не из-за того, что он тебя поцеловал? — Мартин весело хмыкает, толкнув друга в плечо, от чего тот сразу тушуется. — Нет, конечно. В какой-то мере это совсем не ложь. В первое мгновение после поцелуя он чувствовал эйфорию и лёгкое головокружение, но затем его здравомыслящая сторона приказала бабочкам в животе завернуться обратно в коконы, потому что давать волю инстинктам и чувствам рядом с человеком, который даже не трудился найти своего соулмейта, — это самая большая глупость, которую только можно совершить. Но он душит здравомыслие и позволяет себе быть просто чертовски довольным подростком, который двадцать минут назад зажал самого горячего парня колледжа и сначала отчитал его, а потом поцеловал. Вернее, получил его поцелуй, но это всё мелочи, формальность и перестановка слов. — Эй, — Лидия снова толкает его в плечо, предлагая присоединиться к компании, уже поднявшей свои стаканы с безалкогольным пуншем. — Давай, выпьем все вместе. Они чокаются стаканами, и Стайлз уже готов сделать глоток, как вдруг его руку сводит судорогой от знакомого и привычного ощущения. Он заставляет себя спокойно сделать глоток, осмотреть зал, чтобы убедиться, что здесь нет ни Арджент, ни Хейла, и пробормотать что-то убедительное, чтобы слинять в туалет. Стайлз плещет воду в лицо, склонившись над раковиной, уговаривает своё отражение, что они справятся с этим, потому что выбирались и не из такого дерьма, и закатывает рукав. За доли секунд его чувство спокойствия и счастья покрывается сетью трещин, чтобы в следующую же секунду развалиться на части. На его запястье краснеет свежая глубокая царапина.