***
Прошло десять лет со смерти графини фон Кролок. И уже целых семь лет, как намечались слухи, что придётся готовить второй гроб уже для хозяина этих земель. Граф фон Кролок ослабевал с каждым днём. Бледнел, что называлось уже неаристократической бледностью. Хоть внешне он оставался таким же красивым: чёрные, как ночь, волосы; породистое лицо и такие же, как и в течение всей своей жизни, голубые глаза. Но в этих же глазах уже читалось то, что даже граф своим равнодушием и “статуэтчатым лицом” не мог скрыть: “Мои дни сочтены”. Врачи говорят, что это потеря жены так подкосила графа, хотя она и умерла уже давно. Но эта версия так и осталась официальной. Он уже не мог вставать с кровати сам, чтобы хоть спустится к обеду. А затем и вовсе перестал выходить из своей комнаты…днём. Только по ночам были слышны шуршание плаща и тихая раздача приказов слугам. Именно тихая, чтобы не разбудить почти совершеннолетнего виконта. А тот был до сих пор зол на отца за те поминки (наверное, точно так же, как и граф, раз уж родственники практически нигде не сталкивались), но всё равно где-то в душе он понимал, что отец так же, как и он, потерял самое дорогое, что у них было. Этот лучик солнца, что навеки закрыли тучи… А Герберт фон Кролок уже никогда не станет тем прежним весёлым мальчишкой, которого на руках кружил отец, из-за чего оба смеялись, а мальчик ещё и визжал от удовольствия. И всё это смешивалось со светлым смехом матери… Никогда он не вернётся туда, в это мучительно радостное воспоминание… Ни-ког-да! Но получилось ли у него? Несмотря на своё обещание быть равнодушным ко всему, ничего в светлой, немного капризной детской душе не менялось, как бы Герберт не старался измениться. Улыбки и смешки всё равно вырывались наружу по большой части благодаря единственному доверенному лицу и камердинеру графа – Генриху. Но всё равно к отцу виконт по-настоящему не зашёл ни разу, если только из вежливости.***
В тот день семнадцатилетнему Герберту было скучно, и он решил пойти к Генриху, с которым можно было поболтать о чём угодно. А точнее виконт рассказывал, а слуга слушал. Но была одна проблема – комната слуги располагалась практически рядом с комнатой графа. “Почему именно такое расположение комнат и их хозяев – непонятно. Надо бы потом у Генриха спросить” – думал Герберт, на цыпочках прокрадываясь мимо комнаты своего отца. Но вдруг что-то насторожило виконта. То ли скрипнувшая половица, то ли сквозняк, то ли писк мышей где-то в углу… А то ли и тишина за дверью спальни фон Кролока. Ничего не было слышно. Нет, такое, конечно, бывало, что граф отзывал всех из комнаты и оставался наедине с собой. Но тогда Герберт хотя бы чувствовал хоть какую-то “силу присутствия”. Но сейчас абсолютно ничего. Любопытство захлестнуло юношу с головой. Виконт, нарушив все правила приличия и не постучав, приоткрыл дверь и заглянул в комнату. И вправду… Никого! Портьеры были задвинуты, чтобы не пропускать ни одного лучика уже заходящего солнца. А погода в тот день была яснее некуда. Кровать была застелена. “Ну, конечно… Papa просто решил прогуляться в этот дивный вечер. Вот и хорошо… Свежий воздух для всех полезен. Так, постойте… Что это за дверь?” Ничего необычного. Обыкновенная, маленькая деревянная дверь. Но что-то в ней не так… “Ох, ладно, Герберт. Всё. Это обычная дверь для слуг. Оставь эти предрассудки. Вот сейчас вернётся сюда отец, увидит меня здесь и, несмотря на своё “нездоровье”, устроит допрос с пристрастием. А мне этого не надо” Но как может противостоять юнец этой безумно интересной загадке: где его отец? А точнее: Что это за дверь? Чем она его так манит? Она его и вправду манила, просила открыть её, узнать все секреты, что хранила она. И Герберт подошёл к этой “улике”, потянул за ручку и открыл её… Обычная лестница вниз… Глубоко вниз… “Интересненько… “- подумал Герберт. - “Ну что ж. Назад дороги нет. Только вниз” Юнец, не тратя времени на поиск фонаря, или хотя бы факела, начал спускаться. Несмотря на оставленную открытую дверь, темнота окутала Герберта с первых ступеней. Ничего не было видно. Фон Кролок пытался вытянуть руку вперёд и пошевелил пальцами - ни намёка на движение. Сплошная темнота. Мрак… Лишь длинноватенькие светлые “мамины” волосы, ниспадавшие с плеч виконта, чуть-чуть “светились” в темноте. Но чем это может помочь. “Так ладно! Соберись. Что, темноты боишься? Значит, ты дал себе “обещание”, что всё разузнаешь (А давал ли я его себе? Не помню), а потом уходишь, просто испугавшись темноты? Трусишка. Соберись!” Данное рассуждение сподвигло виконта идти дальше. Но темнота до сих пор продолжала шептать ему: “Настало время погрузиться во тьму”. Герберт весь покрылся мурашками. Ему было очень страшно. Тут он невольно вспомнил, как одним вечером отец укладывал спать тогда ещё четырёхлетнего виконта. - Ты плохо спал ночью, - это был не вопрос, а утверждение. - Да, papa. -Почему? – спросил граф, вглядываясь в глаза мальчика. Виконт задумался на мгновение – рассказывать или нет. Ведь отец может принять того за труса. Но граф просто терпеливо ждал, когда же его сын решится ответить. - Я боюсь монстров под кроватью. И темноты. Они после каждого ночного кошмара пытаются утащить меня. Раскачивают кровать. И кричат: “Почувствуй ночь. Почувствуй мрак ночной”. Papa, что мне делать? Эти существа страшные. Я их боюсь. Ой… - сказал Герберт, натягивая своё одеяло повыше, на нос, вспоминая этих чёрных, хоть и похожих на дымку, но всё равно страшных существ, с длинными и белыми клыками, что так и норовили войти в плоть мальчика. На это отец только улыбнулся и сказал: - А ты просто прикажи им убраться оттуда. Ты же фон Кролок. Наследник замка Эльц, земель, которые его окружают и несколько сотен душ. Так покажи этим существам – кто здесь главный. - Papa, а если они меня не послушаются? Граф задумался над вопросом своего сына, а через несколько секунд размышлений и вспоминания чего-то ответил: - Тогда можешь ущипнуть себя за плечо. Дай им понять, что они не смогут сделать тебе больно или запугать тебя ею. Исходя из того, что ты сам причиняешь себе боль. А теперь спи. И ничего не бойся. Мы с мамой всегда будем с тобой,- закончил он, поцеловав маленького виконта в лоб. Граф фон Кролок уже собирался уходить, но вдруг услышал слабый писк своего сына: - А это всегда действует? Хозяин замка обернулся и со вздохом ответил: - Детям всегда помогает. Тогда отец вышел из детской. А Герберт с той самой ночи после каждого ночного кошмара стал щипать себя за плечо, отгоняя тем самым “монстров под кроватью” от себя. Конечно, пока они с отцом не поссорились. И семнадцатилетний Герберт, практически двухметрового роста, на вид взрослый юноша, стоявший на этой лестнице уже несколько минут, просто ущипнул себя за руку, выдохнул и по стеночке начал медленно спускаться вниз. Страх так же, как и Герберт, стал медленно уходить куда-то далеко. Но всё равно пришлось ещё пару раз себя ущипнуть. Почувствовав, что дальше ступенек нет, виконт остановился. Лестница закончилась. Куда теперь? Герберт вытянул руку вперёд и наткнулся на что-то деревянное. Опять дверь. И тоже открылась. Какая удача…или нет? “Может быть, зря я спустился сюда? Не надо было этого делать. Это чья-то шутка, наверное. Всё, возвращаюсь наверх, к людям. Там хоть светло. Пусть я мысленно буду называть себя трусом. Ну и что? Графы именно того и добиваются, чтобы на едкие комментарии даже от самого себя не обращать внимания и быть к ним равнодушными. Вот и я буду, как мой отец. Просто подниму голову выше и… Так стойте, это что? Гроб?” Опять это назойливое любопытство “сгубило” юнца. А что делать? Такие подростки в любые времена есть. Герберт подошёл к гробу, с трудом сдвинул крышку и с жалостью посмотрел на свою уже небелую рубашку. “Придётся выбросить. А ведь любимая. С жабошечками” – подумал Герберт, сопровождая свои мысли жалобным стоном. – “Так… Вернёмся к гробу” Несмотря на своё недавнее обещание просто уйти из этого места, виконт сделал шаг назад, чтобы рассмотреть лицо несчастного, что покоился в гробу. “Господь Всемогущий! Мой отец… и есть тот самый мертвец? О Господи, нет. Как?! За что?!” Виконт, потеряв всё своё самообладание, чуть было не упал на пол, если бы не вцепился рукой в край гроба. Кое как поднявшись, он стал всматриваться в лицо ещё раз. Да, это был отец. Та же бледная кожа, чёрные, как ночь, волосы; породистое лицо. Любимые, знакомые черты… - О Боже, нет. Этого не может быть! Не верю! За что?! НЕТ! Это сон… Ужасный… Просто ужасный… Так… Я просто ущипну себя и всё пройдёт. Монстры уйдут… Галлюцинация исчезнет.. И мама с папой будут здесь, со мной. Так… - сказал Герберт и ущипнул себя, зажмурившись, да так, что глазам стало больно. Виконт вновь открыл глаза, и ничего не изменилось: всё те же стены, те же факелы на стенах и гроб с отцом. - Не помогло… - всхлипнул Герберт. И бедный виконт упал на пол рядом с выступом, на котором стоял гроб. Ноги его уже не держали. И папа уже не поможет своему сыну подняться… - Почему… Ну почему?! Почему именно я?! Сначала мама, потом отец… Господи… Что я наделал?! Зачем я презирал отца всё это время?! Ну вот теперь придётся расплачиваться… Чем? А всем, что есть. Ну почему…почему ты не заплакал в тот день? Всё было бы иначе. Всё! Абсолютно… Но Боже… зачем?! – выкрикнул Герберт последние фразы и уткнулся лицом в ладони. Слёзы уже было сдержать невозможно. - Извольте объяснить Вам, Герберт фон Кролок, что не пристало виконтам подсматривать в чужие спальни и уж тем более совать свой нос, куда интересно и куда не надо. Этот голос… Герберт узнал его… Могущественный, бархатный и такой родной. Но что это? Видение? Или, всё-таки, чья-то злая шутка? Герберт просто открыл глаза, повернул голову вверх и ахнул, увидев картину, которая потом надолго отразилась в его памяти: отец Герберта сидел в гробу и сверху вниз смотрел на отпрыска. - И соизвольте больше не употреблять имена…святых, что вы сейчас назвали, - закончил граф, уже находясь на ногах, на каменной плитке, рядом с до сих пор сидящим Гербертом. - Вроде “о Боже”? – уточнил юнец, мозги которого уже совсем перестали соображать. Он ничего не понимал. Граф на это “уточнение” лишь еле заметно вздохнул и с упрёком посмотрел на сына. А Герберт уже даже стал забывать, как его зовут. “О Боже, я схожу с ума” – подумал виконт, с ещё большим старанием пялясь на отца, рассматривая его лицо, чтобы, в конце концов убедиться в том, что “этот человек” – тот, о ком думает Герберт, и, опираясь о гроб и выступ, на котором стоял “ящик”, поднялся. - Papa? – только и смог больше вымолвить Герберт, теперь смотря только в глаза своего собеседника. - Как видите, сын мой, - сказал граф, улыбнувшись уголком губ, а его глаза в это время блеснули уж очень знакомой нежностью. Это точно ОН. Тут юнец не выдержал и побежал к отцу с протяжным, но таким наполненным радостью, воплем: - ПАПА!!! И уже через секунду Герберт висел на шее у своего родителя. Висел, несмотря на схожий рост с отцом. Герберт никогда не был так счастлив. Его отец жив! Если хоть это и было галлюцинацией (хоть и очень реалистичной) или сном, то виконт всё равно был счастлив. Его отец не мёртв! Сын не удержался и поцеловал отца в щеку – так сильно тот соскучился и испугался. Даже уж слишком ледянная щека Его Сиятельства не сильно волновала, как тот факт, что отец – не мертвец. - Ты жив! Ты жив! ТЫ ЖИВ!!! – продолжались крики ребёнка, пока отец не отстранил того от себя. - Герберт, посмотри на меня. Мой мальчик, посмотри в лицо, - сказал тот, едва держа не угомонившегося сына на расстоянии, а затем улыбнулся какой-то, если такая у графа когда либо имелась, растерянной улыбкой. Виконт подчинился. И то, что он увидел, повергло его в шок. Два клыка… Совершенно белых и ровных. “Прямо как у кошмаров” – подумал Герберт и, не сдержав нервного смешка, от переизбытка эмоций свалился в обморок.***
Проснулся тот от того, что кто-то пытается привести его в чувства. Запах какой-то неприятный … Наверное, это нюхательная соль… Чёрт, да ещё и пощёчинами меня в чувства приводят… При чём очень тяжёлыми… Это уже было слишком для шатких нервов семнадцатилетнего мальчика. Виконт уж было хотел надавать люлей, сопровождая их криками: “Да как ты посмел”, тому, кто осмелился дотронуться до его нежного лица, а потом ещё и на кол посадить, как делал какой-то там правитель в какой-то там книжке. “Как же его звали… Не Влад Цепеш ли случайно? В общем неважно. На кол посадить, а потом и рубашку заставить стирать…” – закончил свои размышления юнец, закрепив их еле заметным кивком головы. Герберт уже открыл глаза, собираясь привести задуманное в действие, но планы разрушились. В своих мыслях, а потом ещё и наяву, он не захотел бы видеть, как его отец, граф фон Кролок, хозяин замка Эльц, “человек-неприступная крепость”, “высокая и могучая скала”, стирает рубашку, при этом странно ухмыляясь… Не для слабонервных. Да и не хотел потом младший фон Кролок получать от старшего какие либо задания. Вроде высчитывания расходов или составления конспектов по скучной книге на триста страниц. Или самостоятельной пошивки новой рубашки. При чём, точной копии. Нет, не заманчиво. Но представить всё это стоило. Виконт чуть ли не улыбнулся, что не скрылось, конечно, от Его Сиятельства. Герберт спросил первое, что пришло в его голову. - Papa? Ты кто? “Странный вопрос” – подумал граф, вздыхая, - “Чего и следовало ожидать. Хорошо. Начнём издалека” - Что-то не так? – как будто ничего не зная, спросил отец. - Да так, - почесав затылок, ответил виконт, - Ничего. Но, papa, что это у тебя там за клыки высовывались? Или…мне показалось? Граф лишь снова, как и в первый раз, как и три часа назад, улыбнулся, обнажая две длинненькие остренькие сабельки. Клыки. Виконт лишь выпучил глаза и раскрыл рот. И, так ради интереса, провел по своим зубам языком. Никаких “выпуклостей” не было. Старший фон Кролок на это всё лишь закатил глаза и закрыл рот с громким клацаньем. Герберт лишь испуганно моргнул и покачнулся. И чуть снова не упал. - Так. Не хватало тебя заново в чувства приводить, - сказал Его Сиятельство монотонным голосом, придерживая своего сына за локоть, - Вон уже лицо красное от моих пощёчин. - Что? Где? – спросил юнец, быстро придя в себя от таких слов. - Ничего уже нет, - ухмыльнулся граф, на что сын буркнул: “Но больно было” Граф усадил Герберта на стул, стоящий рядом с большим, тёмным столом, который можно охарактеризовать, как “стол для роскошных королей”. Напротив стула, на котором сидел Герберт, расположился хозяин замка в массивном, обитом чёрным бархатом, кресле. “Кабинет отца” – подумал виконт, осматривая комнату. Ничего не изменилось с его последнего визита: та же пугающая атмосфера, та же люстра, на которой сейчас горели свечи, ведь на улице до сих пор вечер или даже ночь, те же стеллажи с кучей книг и, наверняка, уже не те же бумаги со счетами на столе. Как-то помнится, отец строго-настрого запрещал Герберту здесь появляться из-за того, что тот один раз чуть ли не уронил один из стеллажей на себя, когда тому было шесть лет. Слава Богу, papa был тогда рядом, успел удержать несколько килограммов книг и поставил всё на место. М-да, его тогда отец, прожигая взглядом, часа полтора вёл лекцию про осторожность и правила приличия (виконт тогда вошёл в кабинет без разрешения), а потом ещё и заставил в детской комнате сидеть с книгой в руках, читать её и никуда не выходить, пока не прочитает всю. Это ещё ничего. Хорошо, что хоть не лишил самого любимого, ибо это плохо сказывается на любом здоровье. Но… - Будешь долго молчать и не отвечать, что ты делал у меня в спальне во время моего отсутствия – лишу ванны на неделю, - предупредил граф, смотря уже минуты три на своё дитё немигающим взглядом. Герберт вздрогнул от голоса своего отца, возвращаясь из воспоминаний в реальность. “Чёрт. Прознал, дьявол” – подумал Его Светлость, вникая в суть слов графа. - “Кстати о дьяволах…” - А ты, papa, не хочешь мне ничего сказать про это твоё… преображение, м? – ответил вопросом на вопрос юнец, откидываясь на спинку стула и скрестив руки на груди. - Отвечай на вопрос, который я тебе поставил, - сказал Его Сиятельство голосом, который бы заставил любого рассказать обо всём. Но… Герберт – не любой. - Papa, что это была за шутка с гробом? – не сдавался виконт. Тут граф понял, что его сын упрям и не станет отвечать на вопрос, который лишь предвещал начало допроса. Но всё-таки придётся уступить Герберту и ответить. Времени у них было не так много. Начать пришлось именно так… - Герберт, тебе не стоит этого знать. И вообще не стоило, - ответил граф. - Papa, как вы можете скрывать что-то от своего ЕДИНСТВЕННОГО сына? Это некультурно... Это…как там люди говорят? А, аномально! Во! “Где интересно Герберт такое слово нашёл?” – задал себе этот риторический вопрос граф. - “Уж точно не от меня. Я такое слово употреблял редко. А если и употреблял, то при правильном ключе разговора” - Герберт, я не мог тебе этого рассказать, потому что понимал, что ты захочешь также измениться, - продолжил гнуть свою тему граф, - А я не хочу этого. Не хочу, чтобы мой сын становился… - Кем? Ну, кем? – перебил отца юнец. – Кем должен быть мой отец, но я не должен быть? Ответь! Кто ты?! - Я убийца, сосущий кровь, - сказал, как отрезал, граф. Повисла тишина. Такую тишину хоть ножом режь. Даже, кажется, ветер за окном перестал расшатывать деревья и прислушался к разговору родственников. - Я тебя не понимаю, papa, - проблеял виконт. – Как это, убийца? Да и ещё сосущий кровь? Как в сказаниях о Дракуле, что ли? - Вампир, прототип Дракулы, сам Дракула. Воспринимай, как хочешь, - равнодушно ответил на этот вопрос граф фон Кролок. – Между прочим, Влад Цепеш Третий, также известный как Дракула, спит на нашем кладбище под надгробием с надписью Бреда фон Кролок. - К-как это с-спит? - А вот так. Оживил я его. Сам был в детстве без ума от его политики, от времён его правления. Он был известным полководцем и очень интересной личностью. Я его обратил, - сказал эту фразу граф с еле заметной гордостью в голосе. - Так ведь он же мёртв, - усмехнулся Герберт. - А я и мёртвых воскрешаю, - ответил граф и, ухмыльнувшись, добавил. – Один укус – от смерти спасение. - Кусать мёртвых? Фи, как противно… - скривился Герберт. - Пап, ты вроде бы в Египте не был, а кажется будто бы связался с группой *парасхистов (*парасхит – человек, обязанностью которого было вскрыть труп перед мумификацией в Древнем Египте)? - Упаси тебя дьявол от таких мыслей, Герберт, - ответил на это замечание Его Сиятельство. - Но всё-таки, как так произошло, что ты… вампир? Граф лишь пожал плечами, но всё-таки ответил, начиная настукивать по крышке стола какую-то знакомую лишь ему одному мелодию: - Предполагаю, что это произошло по той же причине, что и моя “болезнь”. Как там в официальном документе говорилось? “Потеря жены сказалась на его здоровье”? Вот. Наверное, та же самая причина. Другой логической причины я не вижу. - И я от тебя отстранился, - вздохнул Герберт, устремив свой взгляд куда-то в пол. – Отец, прости меня. Я… Твои глаза… Я… ничего не прочитал в них… Я думал, что ты… Ты не любил мою мать… - заикаясь и останавливаясь на полусловах, высказал Герберт то, что давно ютилось в его сердце. Граф после этих искренностей остановил своё “музыкальное изречение”. Он встал со своего места, обошёл стол и, подойдя к сыну и устремив свой взгляд в его глаза, совершенно серьёзно сказал: -Я понимаю тебя, Герберт. Я понимал тебя тогда. Ты можешь представить, как это тяжело – потерять кого-либо из любимых людей, - виконт было хотел что-то сказать, но граф поднял руку, принуждая юнца замолчать. – Да, ты можешь сказать, что для тебя мои глаза говорят больше, чем тысяча слов. Но откуда тебе знать, что у меня в душе… - Почему ты не плакал? – всё-таки перебил отца Герберт. – Почему? Отец на это лишь молчал. А потом, как и в детстве, поцеловал в макушку и приобнял. Герберт фон Кролок опешил, ибо не соприкасался и уж тем более не обнимал своего отца, по крайней мере, семь лет, но всё-таки тоже обнял стоящую на подлокотнике стула руку отца. Так они “простояли” минуты две (что казалось вечностью для Герберта), пока граф вздохнув не сказал: - Потому что у меня бы не хватило сил выдерживать ещё и это. Моё, тогда ещё живое, сердце обливалось кровью. Оно плакало кровью и не останавливалось. А эта скорбь, что притаилась там же, в сердце… Она всё надавливала на мои слабые места. Я уже сам готов было свалиться, поддаться рыданиям и истерике. Впасть в безумие. Но я не мог сдаться… Нет, не из-за того, что я мог бы опозориться перед слугами…Я видел тебя тогда. Ты еле стоял на ногах. И я понял, что если мы вместе упадём в это всё, то не выберемся. Горе не отпустит нас. Мы отстранимся ото всех. Да и тогда ты был ребёнком. Эта травма осталась бы на всю жизнь. А когда ты оттолкнул меня и убежал, я понял ещё одну вещь: я должен и тебя защищать от этого безумства. То есть от себя… Вот тогда я и нанял Генриха, понимая, что ты со мной разговаривать не будешь. Ты же ему все свои опасения и желания выкладывал, а иногда и он тебе что-то предлагал… Потом, эти разговоры мне пересказывал Генрих… - Но, отец, это нелогично, - снова перебил папу Герберт. – Ты всё неправильно сделал. В тот день на кладбище ты отнял у меня не только мать, но и самого себя. Я потерял тогда обоих родителей. Я понял тебя, ты хотел сделать так, чтобы я оставался собой. Но как ты собирался это сделать? - Ты прав, Герберт. Причина не в этом… - А в чём, отец? - А в том, что я уже тогда начал изменяться. Моя жизнь уже тогда разделилась на до и после. Я… испортился. После самой первой минуты, как Элизабет издала свой последний вздох, перестал дышать и сам НАСТОЯЩИЙ граф фон Кролок. Герберт задумался над словами отца и отвернулся к окну. В отражение он видел себя, но отца тут не было. Это было жутко. Но, конечно, было бы ещё страшнее, если бы в этом кабинете вообще никого не было, кроме виконта. Кем бы ты не был, быть одному в мире – всегда ужасно. - То есть ты пытался отгородиться от меня, чтобы я тоже “не умер”? - Да, а я не хотел этого. Я не хотел, чтобы эта “чума” переместилась и на тебя. Виконт фон Кролок вскочил на ноги и…: - Papa, ты глуп! Это смешно! Отец юнца лишь приподнял правую бровь, смотря на Герберта и думая – безумен его сын или нет. - Ты считаешь, что твой сын – тряпка и что я не выдержу этого всего? Я сам бы эту “чуму” выпотрошил…тьфу ты, выдержал. Я бы тебе помог… Я бы тебя не бросил…Ты только сам увяз в этом всём и… - Герберт указал на графа, сказав: “Вот! Пожалуйста!”. - Дьяволы и дьяволицы, Герберт, как ты прав, - вздохнул хозяин замка, понимая, что, наверное, недооценил сына, но всё же зная, что, возможно, слова Герберта – это просто слова, детский энтузиазм. – Но ничего не вернуть. Так простись же с мирской суетой и взамен обретёшь бессмертие… Его Светлость начал лихорадочно думать. Всё вот так оставлять нельзя. Нужно что-то предпринять, чтобы папа не сгнил душой. Только как бы это сделать? - Отец, - начал было младший фон Кролок, но осёкся… - Да, Герберт? - Раз уж ты можешь воскрешать мёртвых, значит…МОЖНО ВОСКРЕСИТЬ И МАМУ!!! – в этот момент Герберт отошёл от своего стула и начал, чуть ли не прыгая до потолка, ходить по кабинету, - Папа, ты понимаешь? Всё станет, как прежде! Мама с нами, ты с нами. Семья воссоединится. Да ещё и навечно! Ты понимаешь? - Да, я понимаю. Но мёртвым место в могиле. “Стойте! Это как?!” - Герберт остановил свои приплясывания и словесный поток радости и, обернувшись к отцу, спросил: - В каком смысле?! Ты же воскресил Цепеша, значит и с матерью всё получится. - Я тебе не дорассказал про Влада, - понимающе выдохнул граф, посадив виконта “на место”, а сам он вернувшись на своё. – Как только я воскресил Дракулу, я стал наблюдать за ним. Это был тот же человек, что и прежде: те же черты лица, те же знания, что и прежде. Но есть одно “но”… К этому всему прибавилось ещё одно… качество: жажда большего. В его случае жажда крови. И именно оно помутняло рассудок моего “подопечного”. Помнишь, как пять лет назад пропала одна из служанок, а обвинили в этом совершенно постороннего и тихого мельника, к которому и вели следы крови? А потом, на той же неделе, пропал ещё и сын повара? Виновник этих убийств был Влад, - закончил фон Кролок свой рассказ. - Так получается, что если ты обратишь маму, то она перестанет быть прежней? Плоть – та же, но душа исчезла? Тогда как же ты?.. “Чёрт. Столько вопросов и ни одного ответа” – подумал Герберт, открыв свой рот, чтобы продолжить свои мысли: вопросы, рассуждения. Но граф приподнял руку, призывая сына к терпению. - Именно, но я этого не хочу… А насчёт меня: я являюсь исключением. Я создатель подобной расы “нелюдей”. Хотя, знаешь, мне тоже пришлось держать себя в руках, - ответил граф, но потом, как бы невзначай, добавил. – А ещё надо было и Дракулу в гроб затащить, предлагая ему лишь спокойный сон и ежегодную кровь. - Что значит “ежегодную кровь”? – при этом виконт стал хлопать ресницами слишком быстро, будто намереваясь взлететь. - Каждый год, в день зимнего солнцестояния, а точнее в полночь, я приносил ему кровь в бутылке, - “на одном дыхании” сказал старший фон Кролок. Виконту захотелось уточнить, и он задал вопрос, вжимаясь в кресло: - А кровь-то чья? Его Сиятельство усмехнулся уголком губ на подробный интерес сына к данной теме. Что и следовало ожидать. - Пока что, это кровь свиньи, но думаю, что если количество “звёздных детей” увеличится, то придётся повысить планку и до человека, - сказал граф и устремил свой взгляд куда-то сквозь пространство, в угол комнаты. - Оу, – только и смог сказать Герберт и, при этом тихонько выпрямляясь, замолчал. Он понимал, что отец его не такой уж кровожадный, чтобы создавать целый сад этих “подопечных”. “Я им бы сам головы поотрывал” - думал юнец. – “Не дам папу. Эти дитятки пусть себе в гробах валяются хоть мёртвыми, хоть неживыми. Но общество и самого отца я им не уступлю. А это можно сделать только… Ой, что-то пауза затянулась…” И нарушил эту тишину он же. - Papa, а меня ты когда-нибудь…обратишь? Граф лишь посмотрел на своего сына своим взглядом холодных голубых глаз и слишком резко сказал: - Ни-ког-да! Никогда я не обращу тебя, - но потом добавил уже мягче, - только если не потребуется необходимость. Вечность в крови – это тебе не шутки. Это постоянный контроль над собой, постоянный соблазн, постоянные подозрения со сторон людей… - Ладно, папа, можешь не продолжать, - выдохнул Герберт. “Значит с этим, пока что, не получится. А интересно – какая на вкус кровь?” – внезапно подумал Герберт, вновь облокачиваясь спиной о спинку стула. Он, конечно, как и все дети в детстве, поранившись, слизывал кровь с раны, пока не приходила гувернантка и не отчитывала виконта за подобное действие. Это лишь отрывки жизни, которые Герберт не запоминал, но ему было очень интересно вновь узнать – что значит пить кровь. Виконт понимал, что отец не даст ему попробовать, но… - Но хоть кровь покажешь? Граф фон Кролок посмотрел на своего сына непонимающим взглядом, но, увидев в глазах своего сына неподдельный интерес, который виконт никогда не мог скрывать, лишь вздохнул и всё-таки достал какую-то бутылку из нижнего ящика своего стола. Жидкость в ней была очень похожа на вино, если не знать, что это не то, чем кажется. Хозяин замка с лёгкостью откупорил бутылку и начал наливать в бокал, который тот достал вместе с ней. Кровь лилась “гладким водопадом”. Красным… Тёмно-красным… Кровь завораживала. У Герберта от этой манипуляции данной жидкостью кожа покрылась мурашками и в горле пересохло. А граф, долив кровь практически до края, посмотрел на сына, усмехнулся, убрал бутылку обратно, в стол, поднял за ножку бокал до рта и, смаковав на языке, выпил практически всё находящееся в бокале. - Смотреть в рот собеседнику – неприлично, виконт, - сказал граф, усмехнувшись выражению лица своего сына ещё раз. - Но это было эффектно, - не выдержал Герберт и посмотрел в глаза отца. Граф допил эту такую манящую жидкость и с еле слышимым стуком поставил бокал на стол, при этом продолжая смотреть в глаза сына. -Papa, а где ты спишь? – спросил Герберт, выходя из транса и задавая первое, что пришло в его белокурую голову. – Ведь по легендам вампиры не выдерживают лучи солнца. - Так и есть, - кивнул хозяин замка. – Лучи губительны для нас. В этом я убедился, когда не нашёл ни служанку, ни сына повара в дымоходе. Да, я их там запер ночью. А утром лишь пепел от них остался. Значит, заодно, я и избавился от лишних клыков. Я тогда приказал горничным не трогать камины, поэтому пепел никто не убрал. А сам я очень долгое время спал на своей кровати, при этом очень плотно задёргивая портьеры и балдахин, пока буквально месяц назад мне не привезли тот гроб. Почему месяц? – спросил граф, зная, что виконту интересно это всё. – Надо было скрывать всё и ото всех. Даже ночью здесь повсюду ходили слуги, а доверил свою тайну я только Генриху. А если бы все увидели гроб, то начались бы перешёптывания за спиной. А это не заманчиво в моём положении. И опять эта пауза так нужная виконту. Ему нужно было переварить данную информацию и поспать. Да, единственное правильное решение за последние несколько часов. Наверное. - Папа, можно я пойду к себе? – спросил виконт. -Можешь, - равнодушно ответил отец, - Да, кстати, скоро рассвет. Лето – самое нелюбимое время года для вампира. Короткие ночи. Так что ты можешь идти спать. Спокойного дня, сын, - сказал тот уже с полуулыбкой. - Спокойной ночи, отец. Герберт уже было собрался уходить, но граф остановил того ещё одним вопросом: - Одного я не могу понять – как ты проник сюда? Юнец лишь обернулся и сказал: - А дверь была открыта. Граф фон Кролок на этот ответ снова ухмыльнулся и тихо сказал, будто самому себе: - Генрих… - Что, papa? - Ничего. Герберт уже было собрался открыть дверь, но вдруг передумал, резко развернулся и, разбежавшись, обнял отца, до сих пор сидящего в кресле, сверху. - Я так соскучился. Ты даже не представляешь – как. За эти десять лет… Но я больше не хочу быть с тобой в контрах. Давай просто раз и навсегда – никогда не будем ссориться. Мир? – спросил Герберт, точно так же, как и когда виконт был маленьким и когда они с отцом хоть и не часто, но ругались. Конечно же, потом младший приходил просить прощения у старшего. Ведь папа всегда был прав. Но именно в этом десятилетнем конфликте неправы - оба. Граф здесь, быстро придя в себя, улыбнулся уже по-настоящему, по-человечески, обнял сына одной рукой и ответил: - Мир.***
Прошло два года. Герберт лежал на кровати с повышенной температурой и кашлял. “Чахотка,” – повторяли врачи изо дня в день. – “Он не выдержит. Ему нужен покой и, самое главное, не подходить слишком близко. Можно заразиться. ” А никто и не заходил, если только с едой или с уже ненужными больному лекарствами (с платком на лице, да и что уж говорить со всеми закрытыми участками тела). Все боялись смерти. Сторонились её. Кроме… одного человека. Каждый вечер, после захода солнца, граф фон Кролок заходил к своему сыну, только ради приличия с платком на лице, и просто смотрел на спящего. А если его сын не спал, то рассказывал ему что-нибудь интересное или читал ему. Но одним летним днём виконт фон Кролок умер. Вечером того же дня старший фон Кролок, как и всегда, зашёл в комнату младшего и не выходил оттуда вплоть до рассвета. А когда вышел, то рядом стоящие слуги видели, как граф шёл в свою спальню, неся мёртвое тело своего сына на руках. Все, кто был в этот момент рядом, посторонились перед хозяевами и со смешанными чувствами (кто-то с интересом, кто-то со страхом, кто-то с непониманием) проводили удаляющихся родственников взглядами. На следующий вечер граф подписал бумаги об увольнении всех слуг, кроме Генриха. Слуги в недоумении, торопимые приказом “уже не хозяина”, собрали свои немногочисленные вещи и ушли на все четыре стороны, думая: “Наверное, это хозяин заботится о нас, чтобы мы не заразились. Но как он там будет практически один? И как я буду искать новую работу? Эх, ладно, пробьюсь. Но всё-таки покойного виконта жалко. И графа тоже жалко. И Генриха тоже. Они же тоже чахоткой могут заразиться. Ох, ладно. Меня там уже нет – это хорошо. Но всё-таки…бедные люди…” Но умер ли виконт фон Кролок? Умерли ли все обитатели замка? Пустует ли этот замок? И, вообще, люди ли фон Кролоки? Никогда и ничего из этого не будет известно. Ни-ког-да… И Ни-че-го… *Парасхит – человек, обязанностью которого было вскрыть труп перед мумификацией в Древнем Египте.