Сердце, дарящее надежду

Говорят, каждого из нас раз за разом спасал самый банальных из всех возможных инстинктов, который достался нам в результате эволюции черт знает когда, но до сих пор был жив. Инстинкт самосохранения твердил: не засовывай пальцы в огонь, девочка, или через минутку-другую у тебя их уже не будет; побаивайся дяди Миши, который вечно горланил под стенами твоего дома песни ушедшего века и закладывал такие матерные виражи, что моя хрупкая девичья психика взвизгивала и смущенно прикрывала уши ладонями; а в случае опасности беги, беги, пока можешь и когда не можешь. И я бежала. Поскальзываясь на вымытом полу (как некстати!), больно ударяясь плечами о слишком резкие повороты и с умением бывалого спортсмена перепрыгивая несчастные вазоны с умирающими представителями флоры, которые кто-то вытащил из угла в самый проход с благородным желанием полить, я припустила по коридору, мечтая только преодолеть его быстрее, свернуть в следующий и, если повезет, забиться в кладовую среди лучших друзей чистоты: швабр, ведер и, разумеется, пары-тройки бутылочек моющего. Но в жизни мне упрямо не везло — спасительная дверь была закрыта на ключ, и, зараза такая, не поддалась ни одному моему раздраженному дерганью. Бешеный пульс сердца от страха и бега отдавался в голове настолько громко, что, казалось, его было слышно далеко за пределами маленького школьного тупика, в котором я затаилась и боялась даже дышать, чтобы никак не выдать своего присутствия. Где же были эти чертовы огромные растения, которые выращивали черт пойми зачем в нашем любимом учреждении образования? Я бы с удовольствием спряталась за один из таких и даже больше ни разу не оборвала бы ни одного листочка, лишь бы не стоять так беспомощно, слыша, как за стенкой затихли шаги. — Фролова! — нараспев протянула мою фамилию одна из девушек, с которой мне приходилось делить комнату уже несколько месяцев, и я вжалась лопатками в прохладную стену, чувствуя, как по спине медленно стекал противный холодный пот. Ищите, я с места не сдвинусь к вам навстречу. Осторожно, стараясь не шуметь, кое-как перевела дыхание и прислушалась. Мои «обожаемые» соседки, чтоб их барабашка ночью задушил, обсуждали скорую расправу надо мной за то, что я стащила несчастные наушники одной из них. Во-первых, я бы попросила, один из них не работал, так что особой ценности сие имущество не представляло, а, во-вторых, я никогда в жизни не украла бы ничего из ее барахла. Сдалось оно мне, в самом деле. Я была уверена, что они тоже знали, что я чиста и невинна аки пушистый кролик, однако продолжали со всей красочностью обсуждать возможные карательные меры в мою сторону, и я прокляла сама себя за тот день, когда не дала списать на одной из контрольной этому авторитетному чучелу детдома. И посыпалось как из рога изобилия, будто до этого мне жилось сладко: унижения, издевки, а теперь здравствуй, клевета, проходи, усаживайся, вон твое свободное место между ненавистью и насмешкой. Вместо образов родителей, стоило попытаться их вспомнить, в моей голове всегда кружил серый туман, через который было не пробраться, сколько бы я не пыталась за свои шестнадцать лет. Впрочем, видимо, здравого смысла мне все же не хватало: никто не скрывал, что мать отказалась от ребенка, то есть меня, сразу же после его, то есть моего, рождения. Как следствие, помнить я могла разве что… Ничего, вот незадача. И все же иногда из густого тумана неведения выплывали мягкие очертания родных лиц: густые рыжие волосы ласковой матери и россыпь веснушек у нее на носу; черные глаза внимательного и серьезного отца. А затем, когда мне начинало казаться, что мои родители выглядели именно так, я смотрела в зеркало. Вот вам и торчащие во все стороны рыжие волосы, которые отказывались быть послушными, несмотря на угрозы и просьбы, веснушки, в основном на носу, но с наступлением весны властно заваливающиеся на мое лицо в нескромных количествах, и даже темно-карие глаза, глядевшие волком из отражения. Я смотрела на себя и верила в чудеса генетики. Фролова, поплачешь в подушку потом, сейчас, детка, у тебя были проблемы куда более серьезные и приземленные. Услышав и не поверив в свое счастье, я осторожно выглянула из своего убежища. Стройные и не очень женские фигуры удалялись, посмеиваясь, поправляя рюкзаки на плечах и отсрочивая экзекуцию, и я едва не станцевала победную чечетку. Сейчас только бы проскользнуть в соседний коридор, подняться по лестнице и завалиться в кабинет, а лучше прогулять ненавистный урок. Сейчас-сейчас… — Вот ты где, малышка! — прокричала девушка, обернувшись, и растянула губы в такой улыбке, будто мое появление было лучшим, что случалось с ней в жизни. — Здрасте, — нервно улыбнувшись, я попятилась назад и споткнулась о собственный рюкзак, который упал на пол, чем вызвала шквал общего одобрительного хохота. Начинало пахнуть тотальным звиздецом, а этот воображаемый запах не подсказывал мне ничего хорошего. Впереди были буйные подростки, по обе стороны суровые стены, а за спиной — окно. К дьяволу этот инстинкт самосохранения, я бы с удовольствием полетела и со второго этажа, если бы с окон не сняли ручки, оставив на их месте только несчастные дырочки. Предусмотрительные, сволочи. — Мы тут тебя ищем, а ты вот где, — ухмыляясь, проговорила обладательница тех самых наушников, будь они трижды прокляты, и ударила меня в плечо ударом девочки-боксерки, оттеснив от спасительного окна к одной из стен. Черт! — Болтать будем? — будничным тоном осведомилась я, хотя внутри все сжалось и похолодело от вида этих морд кирпичом и гадких усмешек. — Давайте, вот только у меня все равно ничего нет, особенно этих дрянных наушников, которые ты украла у того мальчишки, которому отсо… Щеку обожгло такой знатной пощечиной, что перед глазами засверкали звездочки без помощи телескопа и даже без учебника астрономии. Стоило признаться, что бравады у меня значительно от этого убавилось, а в горле пришлось задушить панический всхлип, который мог бы сделать мое положение еще дерьмовее. Хотя… куда уж там еще хуже? — Отдавай, а то нам придется искать самим, — предупредила другая девушка, вертя на пальце прядь грязно-желтых волос, и дернулась в мою сторону, а затем весело расхохоталась от того, как я вздрогнула. Чертов инстинкт. — Малышка Фролова, не нужно нас расстраивать. — У меня ничего нет, — повторила я еще раз, судорожно сжимая в руках учебник, который намеревалась хотя бы открыть, прежде чем эта лига Справедливости погнала меня на любительскую дистанцию по периметру школы. Взгляд еще шарил в поисках пути отступления, которого совершенно точно не было. Стена за спиной отдавала уже не приятной прохладой для разгоряченного тела, а лютым, безразличным холодом, от которого начинала бить мелкая дрожь. Круг змей, пардон, подростков смыкался все плотнее, и коридора мне уже не было видно. Только ухмылки, ухмылки и ухмылки в преддверии скорой драки, а скорее избиения, поскольку мои силы явно уступали их, что действовало далеко не в сторону уравнивания наших шансов на победу. Звонок прозвенел минуту назад, а может, еще больше, ученики, постанывая от недовольства, расползлись по нужным кабинетам, чтобы не опоздать и не получить словесных тумаков от учителей, которые засели там и разве что не шипели на каждого входящего после звонка. Да уж, в этой школе было определенно слишком много гадюк. Попалась, Фролова. Теперь действительно попалась. Я знала, что они вновь начнут смеяться, но закрыла глаза и попыталась сжаться в самый маленький комочек во вселенной, уговаривая ее хоть раз совершить чудо и переместить меня куда угодно, лишь бы подальше от этого проклятого места. Урок физики? За счастье бы было оказаться там! Самый худший предмет начинал казаться мне раем по сравнению с этим позорным углом, из которого я никак не могла выбраться и только храбро выставила вперед этот чертов учебник физики перед собой, готовясь прикрываться и отбиваться хотя бы им. Вдох. Успею ли я сделать еще один, прежде чем последует первый удар? Слух обострился до предела, улавливая частое дыхание рядом с собой, и вдруг выцепил из этого ужасного звука другой и самый восхитительный на свете. Звук быстрых уверенных шагов, который эхом разносился по пустому коридору. — Девушка! — будто в подтверждение моим догадкам почти рядом раздался приятный, с едва уловимыми хриплыми нотками, голос моего неожиданного спасителя, что заставило подростков перестать глумиться и даже разойтись, открыв мне вид на высокого шатена, который сейчас с облегчением смотрел на мое запуганное лицо. — Вот Вы где, а я Вас везде ищу, — протянул он, едва заметно сосредоточенно хмурясь. Ты кто, блин, такой? Остановка казни была столь неожиданной, что собственные мозги начали подводить, просто растекшись в амебное желе, не способное соображать от слова совсем, а дрожь, бьющая тело, несмотря на все попытки это прекратить, никак не способствовала возобновлению умственной деятельности. Однако когда удалось заставить себя вспомнить, что я была все же homo sapiens, а не какая-то там инфузория туфелька без мозгов, я очень быстро осознала, что обладатель лучшего в мире голоса, награду за который я ему присвоила в честь своего спасения, был слишком молод для одного из преподавателей, что заставляли нас каждый день упорно грызть твердый гранит науки, и не был похож ни на вечно опаздывающего учителя обществоведения, ни на не просыхающего физрука, которому уже трижды грозило увольнение. Больше представителей сильного пола благородной профессии, входящих в ряды моих безжалостных мучителей учителей, я не знала. — Меня? — неуверенно переспросила я, когда поняла, что пауза начала значительно затягиваться из-за того, как нехотя крутились шестеренки у меня в голове. Голос был больше похож на слабый мышиный писк, поскольку я все еще не могла поверить в свое счастье, и мне пришлось откашляться, чтобы прогнать эту запуганную интонацию прочь. Только бы он не сказал, что обознался! — Вас, — к моему удивлению и глубочайшей радости спокойно подтвердил незнакомец, совершив едва заметное движение головой, что должно было обозначать кивок. — Звонок уже был, разве Вы не слышали? — с наигранной деликатностью поинтересовался он, даже не вынимая рук из передних карманов темных зауженных брюк, которые лучше бы так великолепно сидели на бедрах моих по-детски худых одноклассников, чем на этом подарке вселенной. — Пройдемте, — парень кивком указал мне на коридор, из которого соблаговолил появиться, и выжидающе приподнял одну бровь, видимо, поняв, наконец, что в голове у меня сидела мартышка и хлопала в тарелочки, выбивая последнюю способность к проявлению интеллекта. Да я бегу, бегу и совершенно не интересуюсь, кто ты такой, на самом деле. Да хоть папа римский, лишь бы увел меня подальше от явно разочарованных и злых до ужаса подростков. С ловкостью, которую я сама в себе обнаружила только что, я подхватила с пола рюкзак, схватила его и заспешила с самым важным видом за удаляющимся парнем, пытаясь успеть под его быстрый шаг, наградила же его такими длиннющими ногами природа. Вездесущий инстинкт самосохранения подсказывал: эти добрые девчонки за спиной не оставят нас так просто, скорее, припомнят в следующий раз и отомстят сильнее. Сильнее и более жестоко. Я вздрогнула и переключила внимание на загадочную персону шатена, который молчаливо шел рядом, смотрел прямо перед собой и делал вид, кажется, что не замечал быстрых изучающих взглядов в его скромную сторону. Да, он определенно был еще очень и очень молод и не слишком сварлив, что шло в комплекте к профессии учителя. Неужели все же очаровательно добрый выпускник? Нет, молод, но все же не покрыт прыщами и завышенным самомнением, как все подонки из одиннадцатого. Было в нем что-то такое… Уверенное, но не заносчивое. Спокойное знание, что его жизнь сложилась как надо, и он в ней был хорош, не имея больше желания участвовать во всем пафосе, что обычно разводили в борьбе за свой авторитет лучшие представители сильного пола нашей школы. И этот чертов костюм был слишком дорогим для того, чтобы его мог себе позволить ученик нашего, мягко говоря, не лучшего учебного заведения. Но откуда он тогда такой взялся с этим удивительным донкихотством и непробиваемым уважением к собственной персоне? Разве что действительно, вселенная выбросила его прямо ко мне с Марса, лениво подарив все же чудо во спасение. Размышляя о щедрости кого бы то ни было и пытаясь вспомнить, были в той известной книжонке мужчины с Марса или все же с Венеры, я незаметно для себя миновала рядом со своим героем коридор, но лестница была замечена только тогда, когда начала приближаться к глазам с какой-то катастрофической скоростью. Да, Фролова, приз «Неуклюжесть года» определенно твой. Учебник стукнулся о пол, когда я разжала пальцы и выставила руки, чтобы спасти лицо от встречи со ступеньками, об одну из которых, особо коварную, я споткнулась, и вдруг поняла, что…не падаю? Нет, два чуда за пять минут это уже многовато. — Осторожнее, — в ответ моим мыслям произнес мягкий мужской голос, а в следующее мгновение чужая рука уже соскользнула с моей талии. Рискнув открыть глаза, которые не пожелали видеть это фееричное падение, я увидела прямо перед собой всё того же шатена, присевшего, видимо, для того, чтобы подобрать мою многострадальную физику, об исключении которой из школьной программы я мечтала с самого первого появления этой еще одной точной науки в моем расписании. — Я смотрю, тебе уже полюбился мой предмет, — совершенно неожиданно усмехнулся парень, взглянув на меня снизу вверх ироничным взглядом своих глаз теплого шоколадного оттенка. Я на автомате приняла учебник, все еще пытаясь вникнуть в смысл прозвучавших слов, пока ставший совсем загадочным шатен поднимался и небрежным жестом отряхивал совершенно чистые брюки. «В смысле, его предмет?» — возмутилось, наконец, сознание, возродившись к жизни. Сколько себя помню, физику вела дотошная и консервативная Мария Павловна, которая любила самостоятельные работы куда больше, чем объяснять свой предмет, так что большинство учеников разговаривали с физикой на «Вы» и шепотом. И я в этих рядах была чуть ли не первой, ведь эта наука представлялась мне темным дремучим лесом, из которого каждый день могла выползти какая-нибудь гадость: скажем, законы проклятого Ньютона или дурацкая гальваническая цепь. — Кирилл Андреевич, — усмехнулся шатен, вновь вмешавшись в мои нерадостные мысли, и протянул руку, видимо, в знак знакомства. — Будущий учитель физики, направленный в эту школу проходить производственную практику, — серьезно проговорил он, будто ему тоже принадлежала парочка законов, и, видя, что я все еще пребывала в ступоре, вскинул одну бровь. — Хочешь представиться? Да уж, Шерлок из меня так себе. — Кристина, — я пожала руку парня в ответ, ощутив тепло его ладони, и крепче прижала к себе учебник, пытаясь упорядочить собственные мысли, которые немилосердно пустились в пляс внутри черепной коробки то ли от запоздалой паники, вызванной действиями моих одноклассниц, то ли от неожиданной информации, которую мне все еще не удавалось переварить. — Идем, у тебя сейчас, очевидно, физика. Я бы сказал, что нам по пути, — парень вновь не сдержал усмешки на чувственных губах и стал подниматься, а мне не осталось ничего другого, как продолжить следовать за ним. Что ж, хотя бы нагоняя за опоздание смогу избежать. Несколько коротких коридоров и, наконец, вот он, мой любимый. Кабинет физики — гарант плохого настроения и двойки в журнале, выведенной уверенной рукой. Ух, аж дух от счастья захватило. А ещё затрясло от злобы, что мне приходилось зубрить учебник, который авторы написали, видимо, питая надежду, что я тоже великий учёный и что-нибудь пойму в их кипе терминов и примеров. — Что я Вам должна? — спросила я, останавливаясь возле двери в Ад, в смысле, возле двери в обиталище формул, сил и каких-нибудь молекул, о движении которых я непременно должна была знать абсолютно все. Конечно, жизнь же каждый день будет подсовывать мне ситуации, когда я смогу встать на стульчик и важным голосом сказать «Броуновское движение — это хаотичное движение…». И дальше по тексту, который, как всегда, благополучно вылетел из моей головы. Ну и пусть летит, это хаотическое движение, куда ему вздумалось. Теперь настала очередь Кирилла Андреевича теряться и недоумевать, его взгляд почти мгновенно потерял всякую иронию, а вскоре шатен уже и вовсе смотрел на меня так, будто я была как минимум восьмым чудом света или неожиданно свалилась ему на голову с неба. Скорее уж Вы мне. — Не стройте из себя дурака, Кирилл Андреевич, — резко предупредила я, а парень, вскинув одну бровь, будто я несла полнейшую околесицу, сделал шаг назад, видимо, удивленный резкой сменой тона. Зря он прикидывался таким милым и недоумевающим дурачком, поскольку кое-что усвоить я все же успела. Бескорыстность давно перестала быть частью этого мира, а тем более старшей школы, где все думают лишь о том, как повеселее нагадить друг другу. — Мне давно не пять лет, я понимаю, что эта Ваша… услуга сейчас потребует услуги в ответ. Валяйте, просите. Только держите свое… достоинство спрятанным. За такое можете просто отдать меня обратно моим подружкам. Несколько секунд прошло в молчании, а потом тишину разорвал тихий смех шатена, который даже чуть запрокинул голову, передав эстафету удивления мне обратно, но вскоре его взгляд уже был вновь устремлен в мои глаза. В чем это причина Вашего необычайного веселья, уважаемый? — Да, ты права, — сказал он задумчиво, несколько раз кивнул в подтверждение весомости своих слов, и я облегчённо выдохнула. Хотя бы перестал придуриваться, что ничего не понимал и спустился вообще с небес, чтобы спасти меня от жестокости этого мира. — Разумеется, права, — хмыкнула я, воинственно скрестив руки на груди. — Давайте, дерзайте. Только помните, что я вот… не из таких. Никаких там «поехали ко мне на чай», «давай вместе заглянем в женский толчок» или «показать тебе мою указку?». Фу. — Ладно, — подтвердил парень, достав руки из карманов своих брюк, но его плечи как-то недвусмысленно тряслись, и я нахмурилась. Это он что, угарал надо мной? Чёртов… учёный засранец.  — Теперь ты тоже должна мне кое-что. Скажем, пройти и занять уже, наконец, свое место, Кристина. Я не хочу задерживать начало урока. Я задохнулась от возмущения, а Кирилл Андреевич, обаятельно-саркастически улыбнувшись, распахнул дверь кабинета и сразу же лишил меня возможности спорить дальше, поскольку можно было практически ощутить физически, как любопытные взгляды почти тридцати подростков пубертатного периода устремились в нашу сторону.