***
Да, всё снова началось с тревоги. Иррациональный, детский страх, который возникает, когда просыпаешься от кошмара и боишься высунуться из-под одеяла, несмотря на невыносимую жару; страх неизлечимой болезни, когда нет намёка даже на простуду; боязнь посмотреть в тёмный коридор, зная, что там никого нет. Это отвратительное, липкое чувство знакомо каждому. Но оно отступает, и приходят Мысли: сначала рваные, нестройные клочки, потом — меткие, сильные фразы, вот как тот ребус в начале. — Хе-хе, да ты раскис, как гнилая слива на солнце! Утро придёт и забот тебе подбросит! Что тогда, а? — голос издевательски хохотнул и замолчал. — Кто здесь?! Перепуганный Человек вскочил и стал озираться по сторонам. Нет, Мысли шепчут, наставляют разгулявшийся разум уверенной, но мягкой рукой. Человек знает их тихий голос. Кто же тогда говорит с ним в пустой квартире? — Я всегда был с тобой, чудак! — не замедлил ответить голос, — Мармеладов, Валентин Мармеладов, если тебе так нужно заполнить строчку «имя_фамилия», — капризно продолжал он. Образ рисовался сам собой: идеально уложенные, короткие тёмные волосы; тонкие брови вразлёт немного нахмурены. Лицо уже немолодое, но сохранившее следы былой красоты. Острый взгляд скрывают стёкла тёмных очков. На тонких губах играет вечная улыбка, изредка обнажая золотые коронки. Страх прошёл, и Человек улыбнулся по-настоящему: скоро к нему в гости заглянет старый друг. И правда, как он мог забыть?! Накинув халат поверх ночной одежды, Человек направился в прихожую. Нужно встретить гостя. Не успел он открыть дверь комнаты, как услышал в прихожей возню и бормотание. — Рад, очень рад, безмерно рад, — уже через секунду тараторил Мармеладов, хватая хозяина дома за обе руки, — только не надо света! Гость исчез так же быстро, как и появился, оставив хозяина посреди коридора в полном недоумении. На языке вертелось сразу несколько вопросов, но все они испарились, как только человек повернулся к зеркалу, что висело на стене. Из центра стекла к краям в заклёпках шли круги, как по воде. Списав всё на темноту и плохое зрение, Человек пригладил всклокоченные волосы и одёрнул халат. Лучше не стало, и круги никуда не делись. Центр, откуда они исходили, вдруг углубился, выбросил крупную прозрачную каплю и исчез. Человек охнул и закрыл лицо руками, как будто в брызнули водой. Зеркало вновь стало неподвижным. Да, кажется, лучше не задавать дурацких вопросов. Было тихо, и Человек уже подумал, не приснился ли ему этот Мармеладов. Он неловко проковылял к окну в комнате, сбросив по пути какую-то тряпку со спинки дивана, и отдёрнул штору, впуская свет уличного фонаря. Тряпкой оказался тёмно-зелёный замшевый пиджак с торчавшей из нагрудного кармана красной розочкой. — Повесь на место, не сочти за труд. Мармеладов сидел на диване, закинув ногу на ногу. Его силуэт удивительно отчётливо отражался на экране выключенного телевизора, что стоял напротив. Человек осторожно поднял пиджак двумя руками, будто тот может рассыпаться, положил на спинку дивана и замер, ожидая. «Завтра к врачу, прямо с утра.» — пронеслось в несчастной голове. — Иди-ка сюда, я на тебя посмотрю, — продолжал гость. Хозяин дома послушно подошёл и присел на краешек сидения, не отрывая взгляда от экрана. Он не хоте смотреть направо — вдруг там никого нет? — Да, бледненько выглядишь, мой дорогой, — затрещал Мармеладов, — прямо прозрачный стал! Человек почувствовал огромное облегчение и даже подвинулся ближе к своему ночному гостю. Ему всегда было спокойнее, когда с ним говорят шутливым, развязным тоном. И не важно, будь это Люди, которых он видит каждый день или… Валентин Мармеладов. Но глядя на своё отражение, человек не мог не заметить, что оно и правда очень тусклое, еле различимое, а Мармеладов, напротив, виден в деталях: и массивные серебряные часы на правой руке, и чёрная булавка на красном галстуке, и начищенный мыс ботинка. Игра света? Конечно, что же ещё.***
— Значит, ни жить, ни умереть? Так, что ли? — продолжал гость прерванный разговор, спустив очки на кончик носа. Человек потупил взгляд. — Всё так. — Ну хорошо, давай по порядку: вот отчего бы не умереть, а?! — Мармеладов восторженно взвизгнул, и Человек невольно отшатнулся. — Это же полная, абсолютная свобода! Только представь: самая высшая ценность — жизнь — летит в помойку! Ты её бросаешь своей собственной рукой. Людишки, болваны, трясутся над ней, платят за неё деньгами, честью, чужой жизнью, а ты взял — и выкинул. Это же прекрасно! Высшее проявление человеческой воли, твоей воли, — вкрадчиво добавил он. — И ты думаешь об этом. Да-да, ножечек, скальпелёчек-то всё время с собой носишь, я знаю! Не хочу — не сделаю, а захочу — сию секунду, так же, так?! Человек кивнул, не отрывая остекленевшего взгляда от экрана. Мармеладов придвинулся к нему вплотную, почти нависал над ним. От окна тянуло ночным холодом. — Так чего же ты ждёшь, и всё не… — гость выразительно прочертил двумя пальцами по шее. — Ну, есть причины, — тихо заговорил Человек, скрещивая руки на груди, — во-первых, мать жалко — она не заслужила такой чёрной неблагодарности. Пока она жива, и я буду делать вид, что живу… — А как же идея?! — перебил Мармеладов, — для тебя это — пустой звук? — Да какая идея! — всхлипнул человек и чуть было не повернулся к своему собеседнику, но вовремя опомнился. — Оно звучит хорошо, про свободу, красиво… Но я в это не верю, как и ни во что другое, в общем-то. Мне страсти не хватает, огня, который разжигает и поддерживает веру. Одного понимания для этого мало. И ты правда думаешь, что я смогу довести до конца, ну, в смысле… — Человек махнул дрожащей кистью около подбородка, неловко копируя жест Мармеладова. — Я не смогу, просто не смогу. Я нерешителен. Вдруг я начну, а потом передумаю? И что тогда? Скорая, больница, перепуганные родственники, психушка? Если выживу… Мармеладов театрально вздохнул и закатил глаза, демонстрируя нестерпимую скуку. Человек моментально замолчал. Хорошо. Ясно. Понятно. Твои резоны, конечно, жидковаты, но ладно, принимаю, — Мармеладов посмотрел на часы и покачал головой. — Ты — законченный теоретик, а жизнь — это практика, за которую ты даже не хочешь браться. Но почему бы не попробовать, а? Почему жить не хочешь? — Давай я помогу, — продолжал он, видя, как замялся Человек, и стал загибать пальцы. — Семья, детишки? Карьера? Искусство? Власть? Самопознание? Самосовершенствование? Поиск истины? Погрязнуть в разврате или стать образцом благочестия? Ну что ты молчишь, выбирай что-нибудь! — Да, да, нужно что-нибудь, — забормотал Человек. — Да, я не знаю, зачем живу, но это не такая уж большая редкость, правда? Может оно и не нужно. Дело не в этом. Я мог бы чем-нибудь себя занять на отведённый срок, но… даже не знаю… мне лень. Семья, карьера, познание — это всё очень важно и интересно, но это снова идеи. Нужно поверить, зажечься и идти выбранным путём, а мне всё равно. Я не хочу выбирать. Не хочу даже думать о том, что нужно выбирать. Я просто существую, и мне от этого ни плохо, ни хорошо. Как будто я сплю и вижу сон, который забуду наутро. А это идёт жизнь, моя жизнь! — с надрывом закончил Человек и расплакался. — Да чёрт тебя дери! И как ты только себя выносишь? — вконец разозлился Мармеладов. Он стал ходить по комнате взад-вперёд. — Вытри сопли! Как будто мне делать нечего, кроме как слушать твоё нытьё! — А я тебя и не звал! Кто ты вообще такой?! — истерически прокричал Человек, но не поднялся, а скрючился ещё больше, запахиваясь в халат и подбирая под себя ноги. Несколько минут звенящей тишины. Человек изредка поглядывал на экран, чтобы не упускать Мармеладова из виду. Тот стоял, прислонившись к стене, хорошо видимый в свете уличного фонаря. Глаза снова скрыты за очками. Он что-то беззвучно шевелит губами, будто говорит сам с собой и вертит в руках розочку. Потом снимает очки, швыряет их на стол и садится на прежнее место. «Решено.» — понял Человек.***
— Значит, ни жить, ни умереть, — как ни в чём не бывало заговорил Мармеладов, — а что же тогда? И кто же ты тогда? — Вот это ты мне и скажи, — с обидой в голосе пробормотал Человек и осёкся, снова увидев гнев на лице гостя. — Скажи ему да скажи! Я тебе философ, что ли? Великий мыслитель? Скажи, я очень похож на Платона? — тут Мармеладов завертелся перед зеркалом, демонстрируя свой профиль, ничем не напоминающий древнегреческого философа. — Это ж ты у нас мудрец-любитель, так давай, роди свою истину! Валентин Мармеладов всегда говорил с вызовом, но только сейчас его тон оказал должное действие. Взбудораженные мармеладовским напором, Мысли загомонили, заметались, но потом легко сложились в слова. Человек усмехнулся про себя: как же просто выходит! Он всегда это знал, просто боялся признаться даже самому себе. Осталось последнее, самое трудное — выговорить эти правильные, истинные слова. Признаться вслух — значит, признаться по-настоящему. — Я — Человек. — Ха-ха! Ни в жизнь не поверю! — безапелляционным тоном произнёс Мармеладов, — ещё попыточка? Да, он соврал. Снова. Он делал так каждый день своей жизни, и это вошло в привычку. Хорошо, попробуем ещё раз. Мысли уже не напевали, как обычно, а скандировали эти слова, как митингующие свой лозунг, но Человек по-прежнему молчал. Как только он скажет, идея перейдёт из своего эфемерного мира в реальность и что-то произойдёт. А судя по тому, с каким нетерпением ждёт этих слов его гость, вряд ли это будет что-то хорошее. Оглушённый невероятной правдой, он смотрел в тёмный экран широко открытыми глазами, не обращая внимание на сгорающего от нетерпения Мармеладова. — Ну давай же, просто повторяй за ними, — наконец не выдержал тот. — Ты уже ничего не изменишь. Скажи, не тяни время зря. — Неудачный человек, — тихо, нараспев проговорил Человек. Это не его слова, он просто озвучил Мысль, и всё. — Что ты там бормочешь? — переспросил Мармеладов. — Я — неудачный человек. После этих слов Мармеладов театрально воздел руки к небу. Дело сделано, механизм запущен. Он уже слышал скрежет шестерёнок, которые его раздавят. — Браво, браво! Это великолепно! Неудачный человек! Просто чудо! — в порыве чувств Мармеладов опустился на одно колено, вдел свою розочку в петлю для пуговицы на халате Человека и замер в поклоне. Но лишь на секунду. — Прискорбно, очень прискорбно, но верно… Хотя нет, не верно, совсем не верно! — вдруг завопил он. — Что не верно? — Неудачный человек! Какое потрясающее определение! Вот только к тебе оно не относится. Смотри, — принялся терпеливо объяснять Мармеладов, — если бы бы этот стол (он указал на низенький кофейный столик перед телевизором) делал какой-нибудь полупьяный дурак и приделал бы спичку вместо одной из ножек, на что бы это было похоже? Человек усмехнулся, представив, как тот же мастер ругается, пытаясь привести в равновесие своё колченогое творение. Правильно, вышло бы чёрт знает что, но точно не стол! Так чего же не хватает тебе, чтобы стать человеком, а? Что делает человека человеком? Это, — он схватил Человека за голову, — или это, — продолжал Мармеладов, уже держа в руках его внезапно ослабевшие кисти — лучшее орудие труда, изобретённое природой. — Нет, нет, нет! Есть только одна вещь, отличающая человека от гада ползучего, от насекомого. Воля к власти. Это и есть твоя спичка. Но я знаю, я читал… — начал Человек, наконец поняв, к чему клонит его ночной гость. Конечно ты читал, и тебе понравилось, я знаю! — перебил Мармеладов. — Идея-то известная. Но дай тебе раба, который живёт ради тебя, твоих желаний и нужд, ты будешь бояться на него взглянуть, не то что приказывать ему! Ты не хочешь жить, потому что человек каждый день приказывает — себе, другим людям, машинам, а для тебя это невыносимая мука! Заявить о своих первейших, необходимых потребностях для тебя невыполнимая задача, как поставить стол на ножку-спичку! Ты не просто неудачный, бракованный, ты и не человек вовсе! Тебе настолько чужды естественные человеческие инстинкты воли и борьбы, что ты не можешь управлять даже самим собой. Ты не можешь захотеть, и поэтому не можешь ничего делать. Ты бесполезен. И тебе всё время страшно. Наступает новый день, и его надо жить! Как мучительна для тебя эта мысль! Вот ты и спишь всё время. Нет, не в прямом смысле — я в курсе, что ты ранняя пташка. Ты прячешься от жизни в своей скорлупе и заменяешь реальность игрой своего гипертрофированного воображения. А мечтать — это почти как спать. Знаешь, лично мне всё ясно, но я должен задать тебе последний вопрос: ты хочешь жить?***
Человек плакал громко, навзрыд, шумно втягивая носом воздух. Острая, горячая жалость к себе вперемежку с жесточайшим отвращением сдавливали горло. «Если бы существовала инвалидность личности, у меня была бы первая группа.» — дурацкая шутка лишь промелькнула в голове, но Человек увидел, как дёрнулись уголки губ Мармеладова. В словах больше нет нужды. Мармеладов прав. Нет, он не хочет жить. Он на это не способен. Он всегда чувствовал, что отличается от других Людей и не мог понять, хорошо это или плохо, но сейчас он ясно осознавал свою ущербность, непригодность. Но умирать всё равно страшно… Хотя, как он может жить или умереть, если он не человек? — А кто же тогда? — наконец выговорил он вслух, — и что со мной теперь будет? Ответа не последовало. Темнота сменилась мутной синевой рассвета. Утреннюю тишину разорвал гул автомобильного мотора. Плача, Человек неосознанно закрывал лицо руками, но теперь он продолжал закрываться уже от испуга: что-то неуловимо изменилось в тёмной комнате. Наконец он решился поднять глаза. Мармеладов стоял прямо перед ним, не в зеркале, и как будто собирался уходить: пиджак застёгнут на все пуговицы, очки в руках. — Тебе нужно поспать, — мягко, как с душевно больным, заговорил он, — приляг на пару часиков, совсем ты измотался. Солнце взойдёт, и тебе полегчает. Человек посмотрел в глаза Мармеладову: они были неподвижны и мутны. Мёртвые глаза на живом улыбающемся лице. — Я проснусь? — Обязательно, всенепременно… Я же буду с тобой. Человек позволил отвести себя в спальню и уложить в постель. Ноги стали как ватные и плохо его слушались. Он больше не боялся Валентина Мармеладова, своего старого друга. Приятная сонливость разливалась по телу, но маленькая иголочка беспокойства всё ещё колола усталый разум. Вдруг он понял, что что-то не так с его кожей: она как будто высохла в один момент и сжалась. Было уже довольно светло, и ему показалось, что он увидел белую ткань, покрывавшую руку. Человек закричал, но голоса не было слышно: вместо рта на лице осталась только нарисованная красным полоска. Пошевелиться он тоже уже не мог. Паника захватила угасающее сознание. — Разбудите меня, я жить хочу! — беззвучно кричало оно. — А захотел бы быть человеком — меня бы как ветром сдуло! — говорил Мармеладов, приятно улыбаясь и глядя в пустоту остекленевшими немигающими глазами.***
Было позднее утро. Солнце ярко освещало пустую комнату. Там не было ничего особенного: шкаф с одеждой, гладильная доска, не заправленная кровать. Посреди смятого постельного белья на кровати лежала тряпичная кукла. Размером она была примерно в четверть человеческого роста. Кто-то очень постарался: ноги и руки из белой ткани, идеально ровные, с невидимыми швами, и даже ладошки-варежки вышиты. Нигде не видно торчащей ваты. Одежду составляет цветастый домашний халат, тоже аккуратно скроенный, с поясом и с живой розочкой около воротника. «Волосы» на голове из шерстяных ниток подстрижены и напоминают причёску. Вот только с лицом что-то не так: чёрная, красная и синяя краска размазаны так, будто их растёрли, не дав высохнуть. Или как будто кукла плакала всё ночь напролёт.