А если бы...

День будет холодным, рассеянно подумала Анжелика, подбирая поводья. Церера, как и лошади многих других дам, стояла чуть в стороне от суеты, которая всегда сопровождала охоту перед началом. Особенно волчью охоту – по сути, дамы тут излишни, просто украшение для главного действа. - Мне кажется, я запретил вам появляться тут, - голос, раздавшийся сзади, был едва ли не холодней осеннего ветра вперемешку с первыми снежинками, и Анжелика в досаде покривилась, прежде чем обернуться к собеседнику. - Вы снова за свое? - Очевидно, вы не так понятливы, как я полагал, - Филипп тронул коня и остановился рядом с женой, даже не глядя на нее – казалось, он его больше занимает торопливая возня младших ловчих, старавшихся удержать на поводках собак и не дать им передраться. – Я требую, чтобы вы вернулись в Париж. Это не развлечение, и вам тут не место. - Король полагает иначе, - возразила Анжелика. Досада ее возрастала – за последнюю неделю Филипп ухитрился вымотать ей все нервы, и его настойчивость, граничащая с грубостью, ее почти страшила, но она изо всех сил старалась говорить спокойно. – Ведь он пригласил меня и других дам сопровождать его на охоте, и это большая честь… - Верно, - Филипп по-прежнему не смотрел на жену, и говорил вроде бы сухо и спокойно, а не зло, но на его щеках играли желваки. – Вот только другие дамы могут взобраться на лошадь, не пугая ее своим пузом. -Кто как не вы говорили, что нам не следует лезть в дела друг друга, - возразила Анжелика, кусая губы. -Меньше всего на свете я хотел бы лезть в ваши дела, - равнодушно уронил Филипп. – Если бы вы не втягивали в них моего ребенка. Вы можете сколько угодно выплясывать на балу, дело ваше, но не носиться сломя голову по лесу, рискуя свалиться с седла… - Это чушь! – запальчиво возразила Анжелика. – И потом, мадемуазель де Лавальер посещала охоты почти до родин! - Мадемуазель де Лавальер вольна поступать, как ей угодно, - так же вроде бы безразлично заметил Филипп. – А вы моя жена и носите моего ребенка, и я требую, чтобы вы вернулись домой, где вам самое место. - Нет, - холодно уронила Анжелика, взяв себя в руки. – Я буду на этой охоте. Мало того, что из-за вас мое положение обсуждает весь двор, но перед королем я себя выставлять идиоткой не намерена. - Да вам даже стараться не придется! - яростно прошипел Филипп, сверкнув на нее глазами. Впервые за весь разговор он настолько явно показал свою злость, и Анжелика дернулась от неожиданности. Церера, тоже испугавшись, нервно запрядала ушами. – Вы… - О, вот вы где, маркиз! – маркиз де Лавальер вынырнул из кустов позади супругов и рысью проехал мимо них, разворачивая лошадь. – Король интересовался, куда запропал его ловчий и не забыл ли он про начало охоты, но, безусловно, повод, вас задержавший, весьма уважителен. Филипп никак не отреагировал на сопровождавшую слова улыбку, дав коню шпоры и сорвавшись с места. Анжелика, с пылающими от неловкости и гнева щеками, тоже тронула лошадь вперед под насмешливым взглядом маркиза. Ей хотелось поскорей остаться одной; даже очутившись в окружении радостно щебечущих дам, она не чувствовала никакого удовольствия от охоты. Чертов Филипп своими нападками испортил ей все настроение. Все время с тех пор, как он узнал о положении жены, он вел себя безукоризненно: в глубине души Анжелика удивлялась тому почти трепетному отношению его к будущему отцовству, – менее всего, казалось, можно было ожидать этого от надменного маркиза. Нет, конечно, они виделись так же редко, но теперь муж был безупречно вежлив и предупредителен; порой ей казалось, что вот-вот будет преодолена та стена холодного перемирия, которая до сих пор разделяла их, но делать первый шаг Филипп и не думал, а Анжелику каждый раз, когда она видела мужа, охватывало странное чувство страха и смятения, словно ей все еще было семнадцать… Но сейчас Филипп явно перегибал палку – и своим требованием, и тоном, которым он позволял себе разговаривать с ней. И когда она поняла, что шум охоты почти стих, и ее окружают только звуки леса, лишенные голосов и лая собак, ощутила лишь удовлетворение. Так приятно было вновь почувствовать себя легкой и свободной – не придворной дамой в тягости, а юной девушкой, часами гуляющей по осеннему лесу. Анжелика соскочила с лошади; шорох листьев под ногами заставил ее блаженно улыбнуться. Воздух был таким чистым, каким бывает только поздней осенью; сколько раз она вдыхала его, еще будучи ребенком… Сзади тревожно заржала лошадь. *** Вокруг царило вполне обычное для таких охот веселье. Работа была выполнена, волк убит, острые ощущения – получены, даже с лихвой благодаря главному ловчему и его жене. Анжелика с облегчением ощутила, что всеобщее внимание и волнение вокруг ее персоны начало спадать. С расспросами и восклицаниями было наконец покончено. Она отпила из бокала, не сводя глаз с сидящего поодаль Филиппа. Умом она понимала, что нужно подойти и поблагодарить его за спасение, но вот сердце тревожно заходилось от одной мысли об этом. Она рассеянно коснулась руки под кружевами – не только ткань костюма, небрежно брошенного в ее комнате, сохранила на себе отпечатки его окровавленных пальцев, но и тонкая кожа на запястье. Молодая женщина слишком хорошо помнила, как он смотрел на нее, и как жестоко стиснул руку, когда убедился, что с женой все в порядке, и подсаживал ее на перепуганную Цереру. Может быть, завтра… Анжелика одернула себя. Не годится ей быть такой трусихой, чтобы бояться сказать спасибо собственному мужу. И потом, Филипп придворный до кончиков пальцев, и не станет устраивать прилюдных сцен. Она решительно поставила бокал на столик и направилась к мужу. - Я хотела бы поблагодарить вас, - начала она, едва он повернулся к ней в ответ на ее прикосновение. – Я была в большой опасности, и едва не погибла… - И едва не погубили моего ребенка, - уточнил Филипп. Он со стуком вернул бокал на стол и встал, вплотную приблизившись к ней. Ей пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не попятиться. – Впрочем, чего еще ждать от неграмотной торговки, которая впервые, наверное, выбралась в лес. Вы, я полагаю, думали, что волки будут целовать вам ручки и делать комплименты вашим глазам? - Кто-то же должен, - огрызнулась Анжелика, которую слова мужа задели глубже, чем она могла ждать. – И я была не единственной дамой… - Единственной! – перебил ее Филипп звенящим шепотом. - Единственной, черт бы вас побрал, которая явилась на охоту с пузом, как у доярки! Единственная, кого по собственной глупости едва не сожрал волк!! Единственная, кому плевать на своего ребенка… Боже, да даже брюхатые волчицы больше заботятся о своем потомстве! - Вас волнует только ребенок, ведь так? – с яростью прошептала Анжелика в ответ. Какой же дурой она была, думая, что между ними все может наладиться! – И если бы по досадной случайности я не была для него сосудом и вместилищем, вы бы и пальцем не шевельнули, чтобы помешать волку?! - Не отрицаю, - Филипп улыбнулся почти нежно и взял ее за руку. Что-то в выражении его лица помешало жене отнять руку. – Но раз уж так случилось, Богом клянусь, - я сделаю все, чтобы помешать этому дурацкому сосуду ходить самому по воду по крайней мере полгода. Даже если мне понадобится приковать вас цепями в Плесси, или отправить к монашкам вышивать пеленки… - Вы не посмеете, у меня есть свои обязанности при дворе, и вы мне не хозяин, - сквозь зубы бросила Анжелика, гордо вскинув голову. – И прекратите укорять меня, наконец! Ничего плохого не случилось… - Не по вашей милости, - уточнил Филипп, поднося ее руку к губам. На его губах играла недобрая усмешка. – И я бы на вашем месте не взялся проверять, что именно я посмею сделать, глупое отродье. Его пальцы жестоко стиснули ее руку, словно тисками, угодив на свои же свежие следы, и едва заметного касания сухих губ молодая женщина почти не почувствовала. От неожиданности и боли Анжелика едва не вскрикнула и отпрянула назад, со всего размаху наступив на ногу встававшей из-за стола Великой Мадемуазель. - Ох! Поаккуратнее, милочка! - Простите, простите, - Анжелика чувствовала, что ее щеки окрасила краска стыда и негодования. - Вероятно, голова закружилась, - любезно уточнил Филипп, впрочем, не двинувшись с места, чтобы помочь жене. – В ее положении это неудивительно. Вам стоит быть осторожней, моя дорогая.