Все для тебя.

Я была более чем счастлива! Мой любимый был спасен от доктора Коллинза, и Роза взялась за его лечение. Я чувствовала, что она всей душой жалеет Романо, и хочет вернуть его к нормальной жизни. В июне я успешно сдала выпускные экзамены и окончила школу. Мои уроки французского языка прекратились с началом лета, и я все время проводила с Романо. Роза разрешила установить в его палате телевизор и видеомагнитофон. Я включала его любимые фильмы, надеясь, что это может помочь ему очнуться. Июнь и июль я провела в его палате, фактически не приезжая домой. Я верила, что он вот-вот выйдет из комы, и спала на раскладушке у его кровати. Я все время разговаривала с ним, стараясь вложить в слова все тепло моих чувств, всю любовь, которую я к нему чувствую. Время шло: улучшения в его состоянии были, но из комы он все еще не выходил. В августе в Нью-Йорк приехали Томми и Дон, уже вступившие в брак. Я от всего сердца поздравляла их, но все же к радости примешивалась легкая зависть. Мне так хотелось выйти замуж за Романо, а он все еще был в тяжелом состоянии. Томми очень тронуло то, что мы до сих пор боремся за жизнь его друга. Он понимал, что я не за что не сдамся и буду сражаться за Романо до последнего. Роза тоже не сдавалась и пробовала передовые новейшие методы лечения коматозных больных. Флэшбэк Розы. Я - Роза Людвигсен, врач-нейрохирург. Мой отец, Роберт Людвигсен приехал в Нью-Йорк из Норвегии, будучи молодым человеком, полным надежд и желания покорить Америку, ставшую впоследствии его второй родиной. Он добился здесь значительных успехов, стал известным журналистом. Все его мечты сбылись ,кроме одной. Он долго не мог найти свою единственную и неповторимую. Мой отец был страстным лошадником, и когда стал зарабатывать приличные деньги, купив ферму в Техасе, где разводил замечательных лошадей. Эта его страсть познакомила его с моей мамой. Однажды, он попал на выставку картин молодой греческой художницы, Севастианы Хиоти. Ее картины лошадей были просто необыкновенными. Отец понял, что так нарисовать животное может только бесконечно любящий его человек. Он познакомился с Севастианой и нашел в ней родственную душу. Их дружба впоследствии переросла в любовь. Они поженились, а через два года на свет появилась я. Моя мама была очень хрупкой женщиной слабого здоровья. Я хорошо помню ее. Добрая, ласковая, и очень красивая. Ее не стало, когда мне было девять лет. Ей нельзя было больше иметь детей, но она мечтала подарить мужу сына. Когда она поняла, что беременна второй раз, она была счастлива и твердо решила родить этого ребенка. По-моему, она видела какие-то особые сны, мой отец был в ужасе, он смертельно за нее боялся и даже хотел,чтобы она сделала аборт. Но она была непреклонна. Роды проходили слишком тяжело... Как передали нам врачи последними словами моей мамы были: "Спасите ребенка! Он должен жить." Родился мальчик, которого назвали Максимилианом. Отец возненавидел Макса, он долго не хотел даже видеть его, считая его причиной смерти любимой жены. Я стала единственным человеком, которому была небезразлична его судьба. Макс рос тихим и застенчивым мальчиком, его главной любовью стали лошади. Он любил их также, как и мой отец - страстно и беззаветно. С раннего детства он ездил верхом. И я всегда поощряла его увлечения, поддерживала его. Когда Максу было лет семь, постепенно отношение отца к нему стало меняться. Его сердце смягчалось...Макс был счастлив тем, что отец принял его, но в тот год нашу семью постигло еще одно несчастье, определившее мою дальнейшую судьбу. Я впервые захотела стать врачом, когда умерла моя мама. Помню, я ревела в объятиях отца, и одна мысль страшной болью стучала в сознании: "Ее нет! И никогда я ее больше не увижу! Как жить с этим?" И мне дико захотелось в тот момент спасать человеческие жизни, чтобы предотвращать подобные трагедии в других семьях. Но я не могла определиться с тем, каким именно врачом я хочу стать. Мою специализацию, в итоге, подсказала мне жизнь. Все школьные годы я дружила с Мелани Гриффитс. Это была прелестная девочка с длинными кудрявыми черными волосами и серыми глазами, которые, казалось, при взгляде проникают в самую твою душу. Она, как и вся наша семья, очень любила лошадей и часто приезжала к нам на ферму, в Техас, чтобы покататься. Они с Максом были как-то по-особенному привязаны друг к другу. Макс ее обожал, мчался к ней со всех ног. А она всегда с интересом выслушивала все его детские истории, помогала разобраться в его проблемах. Мелли очень любила Италию, она никогда там не была, но выучила итальянский, и так много, и с таким увлечением рассказывала нам об этой стране, что и я влюбилась в нее заочно. Нам было по шестнадцать лет, и однажды, когда мы с Мелани были на нашей ферме, она поздно вечером пришла ко мне в комнату. Мы долго разговаривали, а потом она вдруг сказала: - Как бы я хотела увидеть Вечный город! Отчего-то мне кажется, что это со мной никогда не случится! Роза, если у тебя когда-то будет возможность туда поехать, поезжай обязательно! Ты посмотришь на него и за меня тоже! - Мы вместе туда поедем, как только станем взрослыми и начнем работать, - ободряюще ответила я. На следующий день мы катались по окрестностям. Кобыла Мелани, Звезда, всегда такая тихая и послушная, вдруг испугалась чего-то, и я не успела даже понять, что происходит, как Звезда понесла. Я скакала следом, надеясь, что мне удастся догнать и остановить ее, но не успела... Мелли не удержалась в седле, и упала на большой скорости, ударившись головой. Когда я доскакала до нее, она лежала на спине с закрытыми глазами, я принялась трясти ее, бить по щекам, но она так и не очнулась. Приехавшая "скорая" отвезла ее в больницу. Неделю я провела в нейрохирургическом отделении у ее постели. Она была в запредельной коме. Надежд почти не было. Она умерла через неделю, так и не придя в сознание. До сих пор помню на себе ненавидящий взгляд ее матери. Мне было так плохо... И я поклялась над могилой подруги, что в память о ней стану врачом-нейрохирургом и буду бороться за каждого пациента, попавшего в кому. Никого не отдам смерти без боя! Это будет искуплением моей вины перед Мелли. Тот день, когда я стояла у ее могилы и клялась ей, держа левую руку на сердце, а правую подняв вверх, поделил мою жизнь на до и после. Макс рыдал несколько дней подряд, я и не думала, что маленький мальчик может ТАК переживать. Тогда сердце моего отца смягчилось по отношению к нему, уж слишком несчастным и потерянным был Макс. Те страшные дни навсегда в моей памяти! Я выполнила клятву, данную Мелани, я стала врачом-нейрохирургом, а выхаживание коматозных больных стало моей личной целью, можно сказать, делом моей чести. И вот, как-то раз, собираясь в очередной отпуск, думая, куда мне поехать, отчего-то я никак не могла это решить, стала перебирать старые книги на полке, надеясь там найти подсказку и выбрать хорошее место для отдыха, и вдруг из одной из книг выпала фотография Мелани, и я поняла, что поеду в Рим. Это было как озарение свыше. Незадолго до вылета в Италию, я увидела передачу о городе Помпеи, погибшем в 79 г. от Р.Х. в результате извержения вулкана Везувий. Меня очень увлек этот город. Я накупила книг о нем, решив как следует изучить тему и в Италии непременно поехать туда на экскурсию. Да, я осуществила задуманное, и Помпеи подарили мне встречу с человеком, ставшим впоследствии моим мужем. Джулиано Фернандос, полицейский из Нью-Йорка, тоже отдыхал в Италии. Мы сразу понравились друг другу, и чем лучше узнавали друг друга, тем больше влюблялись. День нашей свадьбы был самым счастливым днем моей жизни. Я познакомилась с семьей Джулиано: с его сестрой, Люсией, мужем Люсии - графом Адриеном де Монфором и с Кристиной, любимой племянницей моего супруга. Они очень милые люди, и вызвали у меня самую искреннюю симпатию. А когда я узнала о том, что Кристина стремится в Чикаго к своему любимому, с которым ее разлучили, это тронуло мое сердце, и я вызвалась поехать вместе с ней. Если бы мы только знали, каким правильным и нужным было это мое решение!!! Ее бедный парень, после серьезных увечий, полученных на подпольном боксерском ринге, впал в кому. В больнице для малоимущих ему поставили диагноз: "смерть мозга", и только мое вмешательство помогло это опровергнуть и дать надежду парню. Как только я увидела его, мое сердце сжалось в комок от острой жалости. Он был ТАК избит!!! Только настоящий садист мог нанести ребенку (а по сути, Кристинин Романо был еще ребенком!), такие травмы. Конечно, в той больнице, куда его привезли, шансов у него не было, да там никто особо не хотел им заниматься. Слава Богу, его удалось перевезти к нам, в Нью-Йорк, удалось спасти от безумного врача, покушавшегося на его органы, и теперь я - его лечащий врач! За те месяцы, что я лечу его, он стал мне по-своему дорог, почти как младший брат! Старая клятва теперь всегда стоит перед моим внутренним взором. Любовь Кристины к Романо еще больше вдохновляет меня сражаться за него! Не за что не сдамся! Я все испробую! Я поставлю его на ноги, пока для этого есть хоть малейшая надежда! Я буду работать, не уставая. И он откроет глаза, и придет в себя после комы... Я сделаю все, что в человеческих силах, ради этого!! Конец флэшбэка Розы. Однажды (это было уже в октябре), Роза пригласила меня к себе в кабинет, и рассказала о японском лекарстве для стимуляции деятельности головного мозга. Оно очень дорогое, но и очень действенное. Только беда в том, что оно продается исключительно в Японии. Я готова была тотчас улететь в Токио, и вечером обсудила это с мамой и отчимом. Адриен согласился лететь со мной. Мы купили билеты и начали собираться в путь. Мы уезжали на два дня, чтобы достать лекарство (Роза написала его название и то, где оно продается в Токио). В день вылета я очень рано приехала в больницу, мне так хотелось хоть несколько часов провести с Романо. Я рассказала ему, что улетаю на два дня и привезу ему лекарство, которое непременно поможет. Я была спокойна за него, ведь он остается с Розой. Я поухаживала за ним, а потом, когда уже надо было уходить, присела на краешек его постели. Восемь месяцев Романо в коме! Как же это ужасно, как больно... Я тяжело вздохнула. Вспомнились наши свидания с ним в Чикаго. Я чувствовала даже легкое раздражение на него. Ну как он мог пойти на этот чертов ринг?!! Он ведь знал, что я не смогу жить без него! Неужели он был так слеп, что не понимал, как сильно я его люблю?! Я взглянула на него, и обида испарилась, уступив место привычной нежности. Ну что мне еще сделать для него?! Я и в Японию лечу, лишь бы он поправился! - Романо, жизнь моя, любовь моя, радость моя, что же ты никак не выйдешь из комы? Я ведь живу ради тебя! Ты - моя драгоценность! Как же мне спасти тебя?! Я нагнулась к его лицу совсем близко и, неожиданно для самой себя, поцеловала его. Я вложила в этот поцелуй всю любовь, страсть, нежность, разрывающую мое сердце. Вложила всю надежду на его выздоровление. Мне хотелось, чтобы он почувствовал, как он необходим мне. На несколько минут я забыла обо всем, и никого, кроме Романо для меня не существовало. Мне стало жарко, несмотря на то, что погода стояла прохладная. Поцеловав его, я прильнула к его груди, шепча: - Любимый мой, хороший, я скоро вернусь. Жди меня, а я буду ждать сколько надо, буду ждать твоего выздоровления. Главное: вернись ко мне, милый! Ты мне нужен больше чем воздух. Роза зашла сообщить мне, что ей звонил Адриен. Нужно поторопиться в аэропорт. Мне, как всегда, было трудно покидать Романо. Я нежно провела рукой по его волосам и еще раз сказала: - Мы привезем тебе лекарство. До свидания, сокровище мое! Я взглянула на него долгим взглядом, стараясь запомнить каждую черточку любимого лица, и вышла в коридор. Роза почувствовала мое волнение, и обещала внимательно следить за его самочувствием и, по мере сил, всегда быть рядом. Я поехала домой. Адриен уже ждал меня. Он вызвал такси в аэропорт Джона Кеннеди. Мама, отчего-то со слезами на глазах, провожала нас. Она сказала, что ей приснился дурной сон про падающий в ледяной пустыне самолет. Я поцеловала ее, засмеялась и сказала: - Ну, ты что, веришь снам?! Это все глупости! - Дай Бог! Все-таки, я попрошу тебя, как прилетите в Токио, зайди в церковь. Помолись Богу, чтобы Он сохранил вас. -Хорошо. Я обещаю. По дороге в аэропорт я все думала об этом странном сне. Разумеется, я не собиралась откладывать поездку из-за какой-то ерунды... Однако весь долгий пятнадцатичасовой перелет до Токио я молилась, почти не переставая. Все обошлось, мы приземлились удачно. После заселения в гостиницу мы отправились за лекарством. Токио - интереснейший город, и вообще, октябрь в Японии - это пора красных кленов (момидзи), привлекающих туристов со всего мира. Но нам с Адриеном было не до красот. Мы купили десять упаковок нужного лекарства и, счастливые, отправились отдыхать в отель, так как перелет вымотал нас. Недалеко от отеля я увидела величественную громаду Воскресенского православного собора на холме Суругадай. Вспомнилась мамина просьба. Собор был не католический, и я долго не могла решиться войти. Роза рассказывала о том, что православные храмы очень красивые; ей доводилась в них бывать, ведь ее мать была православной гречанкой. И я наконец решилась, а Адриен остался ждать на улице. Я неловко переступила порог православного храма и застыла, не зная, как себя дальше вести. В нем шла реставрация. И я еще больше растерялась. Мое замешательство заметили. Одна молодая работница некоторое время поглядывала на меня, а потом подошла. Это была милая девушка, моя ровесница, очень белокожая, невысокого роста, с черными длинными волосами, заплетенными в косу, и черными умными глазами. - Здравствуйте! Вы говорите по-английски? - обратилась она ко мне. - Да, конечно. Я из Нью-Йорка. - Вот как. Очень приятно. И я тоже. - Вы впервые в православном храме?- спросила она. -Да. Я католичка. Честно сказать, мне несколько не привычно. - Я понимаю. Но все-таки, вам нравится наш храм? Странно сказать, но чем больше я находилась в этом месте, тем оно казалось мне ближе и роднее. Мне очень захотелось помолиться. Так, как никогда в жизни... Я боялась, что это грех, но желание было непреодолимо сильным. - Мне... очень нравится тут. - Я смущенно улыбнулась.- Вы не могли бы мне объяснить, как тут можно помолиться? Я была только в католических храмах. Не знаю ваших правил. - Подойдите к иконе Господа Иисуса Христа, и своими словами скажите то, о чем вы хотели бы попросить, - мило улыбнувшись, сказала девушка. С трепетом, неведомом мне ранее, я стала перед иконой. В душе словно прорвало плотину. Я помнила, что мама просила нас помолиться о благополучном возвращении в Америку, но я не могла думать сейчас об этом. Мой Романо... Мой милый, несчастный Романо! Я бы отдала жизнь, лишь бы он был здоров и счастлив. Сердце пронзила страшная боль, когда я вспомнила его, прежде веселого и живого, а теперь такого беззащитного... Боже, только бы он вышел из комы! Только бы он вернулся к нормальной жизни! Мне все равно, что будет со мной, пусть только он живет... Я встала на колени. Из глаз потоком лились слезы. Я умоляла Господа о милости к моему несчастному кубинцу. Я все готова была отдать, чтобы ему было хорошо! Чтобы он исполнил свои мечты... Я очень просила, чтобы он вышел из комы и смог полностью восстановиться. Наверное, полчаса я стояла перед иконой, и вдруг на душу снизошло какое-то тихое спокойствие; я словно ощутила, что все теперь будет по-иному. И отчего-то, вставая с колен, я прошептала: "Спасибо Господи!" За все эти ужасные восемь месяцев на душе никогда не было так хорошо. Я подошла к девушке, и поблагодарила ее за разрешение мне, католичке, тут помолиться. Она смутилась. - Что вы, право. Вы же к Господу приходите, а Он каждого встречает с любовью. - Как вас зовут? - спросила я. - Софья. Я гречанка, но, как и вы, живу с отцом в Нью-Йорке. Кстати, я завтра возвращаюсь туда. - Какое совпадение, и мы тоже... - улыбнулась я. Мы вышли в притвор храма, так как в соборе говорить мне стало как-то неудобно. Слишком святым мне казалось это место. Я спросила милую Софью, каким рейсом она летит в Нью-Йорк, и изумилась до глубины души, когда услышала номер нашего рейса. Мы договорились встретиться в день отлета в аэропорту и вместе пойти на посадку. Молитва в православном храме, встреча с Софьей, очень благотворно подействовали на меня. Мы с Адриеном приехали в отель, отдохнули, погуляли по городу. А на следующий день, вечером нам предстояло вылетать обратно. За несколько часов до вылета мы прибыли в аэропорт. Мне ужасно хотелось вернуться в Нью-Йорк и продолжать заботиться о Романо, тем более я чувствовала себя обновленной и бодрой. Мы встретились в условленном месте с Софьей и втроем пошли на посадку. Почему-то, Адриен заставил меня надеть в самолет теплую куртку ярко-алого цвета, в которой я вылетала из Нью-Йорка. В Токио было жарко, я не понимала, зачем он на этом настаивает, но подчинилась, не желая лишний раз спорить. Мы летели эконом-классом. Граф перестал покупать билеты бизнес-класса с тех пор, как заболел Романо. Место Софьи было через ряд от нас. Я пожелала ей счастливого полета и прошла на свое место. мы пристегнулись и расслабились, предвкушая длительный перелет через Тихий океан и Северо-Западные территории Канады. Сумка с лекарствами была со мной. Я надела ее, по обыкновению, через голову. Перед взлетом Адриен вдруг сказал: -У меня очень странное чувство, никогда такого не было перед полетом. Тут какое-то непонятное предчувствие охватило и меня. Мы переглянулись и инстинктивно стиснули друг другу ладони. Взревели моторы, и самолет помчался по взлетно-посадочной полосе. Вот еще миг, и мы в воздухе, смотрим в иллюминатор на проплывающий внизу Токио. Я попробовала откинуть всякое волнение и думать о том, что через пятнадцать часов я увижу родное лицо Романо. Глаза закрылись, и я задремала в кресле. Мне снился Романо: здоровый и веселый. Он радостно улыбался мне, мы в обнимку гуляли по Пятой авеню. Сон был на редкость приятный и светлый. Пока я спала, мы перелетели Тихий океан, Аляску и пролетали над суровом побережьем Северного Ледовитого океана, Северо-Западными территориями Канады. Вдруг мою сонную идиллию прервал крик: - Мы теряем высоту! Я резко проснулась. Самолет дрожал мелкой дрожью; что-то явно было не так. И мы снижались, но, как мне тогда казалось, по какой-то счастливой случайности, снижались довольно плавно. Вдруг самолет начало швырять из стороны в сторону, мы с Адриеном вцепились в друг друга. Салон наполнили крики пассажиров. - Мы упадем, упадем! Нет! Нет! Нет! Только не это! Паника охватила меня, но тут же я - любитель передач о выживании, вспомнила, что паника - главный враг в экстремальной ситуации. Нужно сгруппироваться в кресле - не знаю как мне это удалось, но я вспомнила об этом и немедленно приняла необходимое положение, крикнув Адриену, чтобы он делал тоже. Сдерживать ужас было почти невозможно, сердце стучало как ненормальное, в голове была только одна мысль: -тЯ не могу сейчас умереть! Что же будет с Романо?! Но мы не падали. Тряска прекратилась, а мы продолжали снижаться. Опустившись совсем близко, самолет стал нарезать круги над каким-то поселением. Так кружил он минут двадцать, а потом развернулся и полетел к заснеженному полю, недалеко от поселка. Бледная, растрепанная стюардесса объявила пассажирам, что мы совершаем аварийную посадку, и что все должны сохранять спокойствие. Поле стремительно приближалось, я и Адриен крепко взяли друг друга за руки. - Кристина, держись! - успел сказать граф. Я зажмурилась. И в этот момент произошло столкновение с землей. Вверх взметнулись снежные комья. Самолет протащило по полю, и он остановился. От нервного напряжения я все-таки потеряла сознание, но почти сразу пришла в себя. Темно. Холодно, очень холодно. Люди кричат... Мы совершили аварийную посадку в Заполярье. Но все-таки я жива! Слава Богу, я жива. Я ощупала себя и с удивлением обнаружила, что серьезных повреждений не получила. Это невозможно, но это было так! Только синяки, ушибы, которые я не сразу и заметила, и небольшая рана на голове... Но все это - ерунда. Главное, я выжила! И сумка на месте. Но... Адриен!!! Что с ним?! Я оглянулась на Адриена. Тот лежал в кресле неподвижно; по лицу текла кровь. Я стала бить его по щекам. Он столько сделал для нас, он заменил мне отца, я не могу его потерять! - Адриен... Папа, папа! Очнись! Пожалуйста, очнись! - завопила я. Он открыл глаза. - Кристина, надо выбираться из самолета! Скорее... - Он отстегнул ремень, я сделала это следом за ним. И тут только я почувствовала, что в салоне пахнет горелым. - Пожар в самолете! Пойдем, Адриен, надо выбираться! Я сжала на плече ремешок сумки и другой рукой помогла Адриену подняться. Несмотря на травму, он быстро понял, что нужно делать. Он оторвал от своей рубашки два лоскута, а у меня нашлась бутылка воды, которую мы взяли в самолет. Намочив лоскуты водой, мы приложили их к носу и поспешили к аварийному выходу, который, как я помнила, находился в двух рядах от наших мест. Тут, сквозь дым, плывший по салону, мы расслышали жалобный плач, совсем недалеко от нас. Я бросилась на звук и увидела Софью, ногу которой прижало сломанным креслом. Она умоляла помочь, задыхаясь и кашляя от дыма; самой ей было не выбраться. К своему великому стыду, в том состоянии, в котором я тогда находилась, я вполне могла пройти мимо нее, так меня заботило только то, что надо как можно скорее покинуть смертельно опасный теперь самолет! Но Адриен задержался... И я, ругая себя за эгоизм, остановилась тоже. Я взяла несчастную девушку за плечи, а Адриен прикладывал невероятные усилия, чтобы сдвинуть сломанное кресло, которое, как назло, заклинило! Наконец, последним титаническим усилием, нам удалось освободить Софью. Я обняла ее за талию, и мы вдвоем выскочили из самолета на снег, а Адриен выбрался за нами! Мы отбежали на приличное расстояние и вдруг страшный взрыв потряс округу! Пламя объяло весь самолет, а мы - ошарашенные, измученные рухнули в снег! Тут я мысленно поблагодарила Адриена за то, что он заставил меня перед посадкой надеть теплую куртку. Адриен и Софья были одеты хуже. Они сильно дрожали; я прижала Софью к себе, пытаясь согреть ее. Она еле держась на ногах, все шептала мне и Адриену: - Спасибо, спасибо, спасибо вам. Вы жизнь мне спасли! Мой отец этого никогда не забудет! Слышите, никогда! Выживших было много, они кучками расположились на поле у догорающих обломков самолета. Выжил и наш пилот, Джимми Уильямс. Именно благодаря ему, наш самолет сжег достаточно топлива, нарезая круги над северным поселком, и не взорвался сразу. Именно благодаря ему, мы были все еще живы. Он был пилот высокого класса. Он организовал нас, запретил разбредаться от самолета. Сказал, что бросил в эфир сообщение о том, что у нас на борту неисправность и мы идем на аварийную посадку. По координатам, мы находимся за Северным полярным кругом, недалеко от поселка Туктояктук. Мое сердце болезненно сжалось. Мы Бог знает где; до Нью-Йорка еще многие тысячи километров! Но нечего думать об этом. Сейчас надо сконцентрироваться на выживании. Нам сильно повезло: по всему полю разбросало выпавшие из багажного отделения чемоданы. В них нашлась более-менее теплая одежда, которую мы раздали выжившим. Каждый одел на себя как можно больше вещей. Выглядели мы, конечно, ужасно, но это нас не волновало. Софья и Адриен немного стали согреваться. Потом мы следили друг за другом и старались не давать никому спать. Сон на холоде - верная смерть! Так продержались мы двенадцать часов. Я уже не верила в то, что нас спасут. Думала, так и пропадем тут в глуши... Как вдруг со стороны Туктояктука послышался шум вертолетов. Счастью не было предела! Местные жители заметили странный самолет, двадцать минут круживший над их домами и вызвали спасателей! Нас загрузили в вертолеты, укутали теплыми пледами и отвезли в Туктояктук. Нашего пилота все долго благодарили за его профессионализм, за то, что он спас наши жизни! Забрали и несколько тел. На это было больно и горько смотреть! В Туктояктуке разбили штаб спасателей. Нас поместили в здании местной школы. Там были врачи - сотрудники медицины катастроф. В Нью-Йорк уже полетело известие о крушении нашего самолета, списки выживших и телефон штаба спасателей, где нам оказали медицинскую помощь. Я отделалась легче всего, даже не заболела после пребывания на холоде! Только Бога можно было благодарить за это чудо! Мою небольшую рану на голове осмотрели, обработали также и более серьезную рану графа. Он чувствовал себя неважно. Его периодически лихорадило, он сильно кашлял. Его госпитализировали в местную больницу, также как и Софью, с подозрением на воспаление легких. Уезжая из штаба спасателей, она передала мне записку со своим телефоном и адресом в Нью-Йорке. Она сказала, что мы еще непременно встретимся, наши пути никогда теперь не разойдутся. Я была рада тому, что у меня появилась новая подруга и всей душой желала ей выздоровления, конечно, как и несчастному Адриену, за которого очень переживала. До его выздоровления я осталась ждать в штабе спасателей. Там оставались почти все выжившие, которым надо было ждать возможности продолжить путь до Нью-Йорка. Этот момент я не забуду никогда, пока буду жива. Солнце уже клонилось к вечеру, короткий северный день завешался, отбрасывая последние отблески света на крыши домов Туктояктука. Я проходила по узенькому коридору в штабе, где сидел дежурный из медицины катастроф, у старого телефонного аппарата. Неожиданно телефон зазвонил. Я, как во сне, помню сейчас эту картину. Вот, дежурный берет трубку. До меня доносятся его слова: - Да, Канада, Туктояктук. Да, штаб спасателей. Рейс 706 Токио - Нью-Йорк. Да, выжившие тут. Нью-Йорк говорит? Ага... Мое сердце почему-то обмерло. - Кого позвать к телефону? Я сжала свои заледенившие от волнения ладони. Он положил трубку у телефона и зашел в помещение, где на походных кроватях разместили пострадавших. Я услышала, как он крикнул: - Есть среди вас мисс Кристина де Монфор?! Ей звонят из Нью-Йорка по очень важному делу! Я хрипло отозвалась: - Я - Кристина де Монфор! - Возьмите трубку, мисс. Меня всю затрясло как в лихорадке. Я кинулась к телефону и услышала голос Розы. - Кристина, лапочка, я так рада, так рада, что ты жива! И что граф де Монфор жив! Я не разделяла ее радости, страшные мысли закрались в голову. И я стала жалеть, что не погибла во время крушения самолета. - Роза, ты же не только чтобы порадоваться за меня звонишь сюда?! Скажи, что-то с Романо?! Он... - Я не могла произнести слово "умер". - Что ты?! Нет. Он жив! Пять дней назад он вышел из комы. Слышишь, Кристина, он очнулся и даже немного может разговаривать! Только очень быстро устает, бедняжка! Кристина, его первым словом было твое имя. Он зовет тебя, постоянно зовет. У меня сердце разрывается. Он только и говорит, что твое имя, и где ты спрашивает. Я не отрываясь смотрела телевизор, как передали телефон штаба спасения, кинулась трезвонить, уже второй день пытаюсь дозвониться. Сейчас он плохо еще понимает, что вокруг него происходит, но я боюсь, как бы не стал нервничать, это для него губительно. Приезжай скорее, ты согреешь его своей любовью. Сообщи мне немедленно, куда я могу выслать тебе деньги на дорогу. Я расспросила об этом у дежурного и сообщила Розе все, что она просила, умоляя поторопиться с отправлением денег. Потом я повесила трубку и упала в обморок, там же у телефона. Полчаса меня приводили в чувство. Очнувшись, я долго лежала на кушетке, куда меня отнесли, смотрела в потолок, а в душе была страшная буря. Пять дней назад... Да, это был тот самый день в Токио, когда я встретилась с Софьей в Воскресенском соборе. Господи, я... Мне никогда не отплатить за Твою Доброту! Да прославится Имя Твое во веки! Я прочитала "Отче Наш", как никогда раньше с глубочайшей верой и трепетом. Я была более чем счастлива, мой родной, любимый, ненаглядный мальчик очнулся! Пусть его новая жизнь будет счастливее той, прежней. Я окружу его такой любовью, и заботой, я буду оберегать его от всего! В этот момент мне и в голову не приходила мысль, что это может быть для Романо некоторым унижением, так сильно мне хотелось ласкать, любить, защищать того, кто стал уже частью моей души! Где-то через час после сногсшибательного, в прямом смысле, известия я стала тревожиться. Бедный мой, он же зовет меня, я нужна ему, а я тут, в Туктояктуке, а не в Нью-Йорке, у его кровати. Мне скорее нужно в Нью-Йорк, любыми путями я должна попасть туда!